Вторжение

Только вскрыв пачку лезвий, Ваня понял, насколько сильно он все проебал. Он выпустил лезвия из рук, наблюдая как они, будто в замедленной съёмке, падают на холодный пол ванной и с размаху бьет кулаком в плиточную стену. Совсем не больно, хочется ещё. Хочется размазать себя об неё, и забыть все, что с ним происходит, остаться высыхать кровавым пятном. Взгляд падает на зеркало, и ему становится страшно от собственного вида. С костяшек пальцев капает кровь, а лицо искажено гримасой отвращения и гнева, делая её похожей на морду бешеного пса. Он набирает побольше воздуха в лёгкие и издает срывающийся, дрожащий крик. Внутри нарастает тревога пополам с истерикой, он не может успокоить дыхание, и уже не понимает, что с ним происходит. Цепляясь руками за стены, чтобы не упасть на ватных ногах, царапая их ногтями, он добирается до спальни и подбирает с пола одну из бесчисленных бутылок, допивая содержимое. Ваня начинает колошматить их все по очереди, оставляя на полу тысячи цветных осколков. Не боится порезаться, он уже не чувствует ничего. Ни боли, ни приятных ощущений, ни радости, ни тоски. Все его восприятие сейчас - это непрерывный пронзающий звон в голове, который невозможно убрать. Все началось, когда Ваня остался один. Вернувшись из тура, Мирон сразу же расписал свой график по минутам. Съемки фильма, команда на Версусе, продвижение артистов и ещё миллионы дел, между которыми он крутился, не позволяли ему даже прийти ночевать на собственную квартиру. И Ваня оказался предоставлен сам себе. Его дни тянулись, как жвачка. Когда они были в туре, за день происходило тысячу вещей, все постоянно менялось и мозг не успевал обрабатывать все впечатления. Когда же он был один, в его жизни происходила ровно одна вещь за день - поход в магазин за пивом и чипсами. Остальное время он рубился в приставку. К концу дня он так отлеживался, что спина начинала ныть. Но он не хотел делать ровным счётом ничего - он наконец-то был в покое после выматывающих концертов. Не хотелось брать в голову ни одной мысли. Ему было необходимо это аморфное состояние и он им наслаждался. Пока в его голове что-то не щелкнуло. Одна простая мысль, которая пришла к нему, пока он макал пакетик в чашку с кипятком. Он как будто очнулся из комы. Забыв про чай, он просто присел и провёл в ступоре по меньшей мере полчаса, пялясь в одну точку. Видимо, одиночество подтолкнуло его на эти мысли: когда исчез внешний раздражитель, он вдруг понял, что с ним происходило весь этот год. И кто за это ответственен. Его голова начала закипать, переполняясь ненавистью и злостью. Он пошёл на балкон охладиться и нервно закурил. Рука, держащая пачку сигарет, начала медленно, но сильно сжиматься, пока не задрожала от напряжения. Мирон. Это все Мирон. Поганый жид делал это не подсознательно, нет, он точно знал что он делает и зачем. Он действовал четко и расчетливо. Ваня с силой выкинул пачку через балкон и зашёл в квартиру. Как он мог? Ваня не знал. Ему было непонятно, почему Мирон относится так к людям, была ли это его внутренняя слабость или жажда власти. Все что Ваня понимал, это то, как он разваливается на собственных глазах. Час за часом он крутил эти мысли, шатаясь по квартире и в конце просто заплакал. Навзрыд. Как девочка. Именно так он себя чувствовал - как девочка, которая не может противостоять силе мужчины, и никогда не сможет, пытаться с ним справиться - обреченный путь. Но почему он не понимал этого раньше? Сквозь собственные всхлипы он услышал звонок. Сейчас меньше всего хотелось с кем-то говорить, но увидев имя Порчи на экране он машинально взял трубку. - Да. - Хей, бро, мне тут подкатили новую шнягу, говорят крышесносная. Хочешь попробовать? Он даже вздыхает с облегчением. Как никогда вовремя. - Конечно, приходи сегодня вечером. - Окей, забились. До встречи. Он вытер мокрые щеки руками и врубил шутер. Мелькание и быстрые действия хоть немного разгружали мозг. Когда Ваня рассказывал ему свои мысли, обыкновенно беззаботное лицо Порчи медленно хмурилось. Он не смог ничего сказать, а принялся молча разделять дорожки. Закончив, он уставился на них, подперев подбородок руками, и стараясь не смотреть в Ванину сторону. - Чувак, это пиздец. Я реально сегодня только это понял. - Он активно жестикулировал, объясняя свою позицию, и посмотрел на Порчи, который все так же молчал. - Ну скажи что-нибудь! - Что? Что мы этого не знали? - В смысле? Тяжёлый вздох. - Мы все тебе это говорили. Ты просто не хотел слушать. Мы все, до единого, не раз тебе намекали, чем для тебя могут обернуться отношения с ним. Ну такой уж он человек, его не поменяешь. Это мы кстати тебе тоже говорили, да и странно что ты сам за год не заметил. Ваня остолбенел. Он не мог поверить, что для всех кроме него это было так очевидно. И тогда он начал ненавидеть уже себя. Но именно в тот вечер порошок неплохо вставил, поэтому по крайней мере до утра от провёл, смотря яркие, меняющиеся картинки перед глазами. Утром Ваня купил сразу шесть бутылок водки, и просто закрылся дома на неделю. Как только у него появлялись мысли, он просто делал ещё несколько глотков, и они уходили. Какое-то время это работало. Но постепенно, из глубин сознания всплывало ужасное презрение к самому себе. Он поддался. Он позволил другому человеку делать с ним, то, что ему захочется. Он ничем не отличается от проститутки, только он продал не своё тело, а свою личность, и он уже не сможет выкупить её обратно. Продавцы нервно реагируют на помятых, пьяных людей, пытающихся купить бритвенные лезвия. Это он понял после второй угрозы вызвать полицию, обойдя все ближайшие магазинчики. В конце концов он дошёл до большого супермаркета, в котором кассиршам уже плевать, хоть ты купишь веревку и мыло - это не их дело. Сегодня это было Ване на руку.

***

Безразлично посмотрев на осколки, Ваня обратно в ванную и открывает кран. Кидает одежду на пол, поднимает с пола пачку и опускается в воду.