5 минут после поражения Мстителей.
Тор невидящим взглядом смотрит на сидящего посреди усыпанной пеплом поляны Капитана, и чувствует полнейшее бессилие. — Боже мой… — голос Роджерса тихий и слабый, словно из него разом выкачали всю жизнь. Тор видит, как он рассеянно и неверяще гладит пальцами посеревшую от пепла траву, как увлажняются его глаза и по грязным, заросшим жёсткой щетиной щекам текут первые за всё это время слёзы, и в груди громовержца всё сжимается от стремительно нарастающего чувства вины. Он не смог. Они все не смогли. А у него был шанс. Был… Тор коротко трясёт головой в надежде прояснить рассудок, и вдруг понимает, что не может сделать вдох. Это ошарашивает его до такой степени, что он роняет Громобой; сердце заходится в рваном, бешеном темпе, а к лицу резко приливает кровь. Его слегка ведёт, и через мгновение могучий громовержец зависает над землёй, отстранённо ощущая, как его подхватили под руки. В ушах отдалённо зазвучали голоса. Громкие, беспокойные, испуганные, перебивающие друг друга… Наташа и Брюс. И ещё, кажется, тот друг Железного Человека. — Твою же мать! — Тор! — Эй, эй, держись, приятель! Не вырубаться! Тору удаётся сделать долгожданный вздох, но вместе с выдохом он чувствует слабый металлический привкус на языке, и автоматически сплёвывает на помятую траву. Выроненный из рук Громобой лежит неподалёку, испачканный в липкой, тёмно-лиловой крови Титана, и слегка потрескивает, словно беспокоясь за хозяина. — Какого хрена тут у вас происходит?.. — громовержец смутно слышит голос Ракеты, и видит, как тот обеспокоенно подбегает к нему, хрустя мелкими ветками. — Тор? Что случилось? Тебя ранило? Бог грома отрицательно качает головой и в ступоре смотрит себе под ноги, где между зелёными листьями виднелось небольшое, но заметное алое пятно. В груди начало болезненно ныть.9-й день после победы Таноса.
Тор не выходит из своей комнаты почти неделю. Его внезапное ухудшение состояния словно отрезвило оставшихся в живых, и потому первым же спонтанным решением было отвести его в центр управления Ваканды, где с молчаливого разрешения скорбящих Шури и Окойе, Бэннер тут же начал обследование. Которое завершилось настолько внезапным и шокирующим результатом, что доктор опешил. — Что со мной? — голос Тора более хриплый, чем обычно, а в теле за минувшие дни будто бы поселилась вековая усталость. Хотя ему всегда казалось, что раз бог, то… Брюс, кажется, растерян. Он виновато покашливает, крутит в руках шариковую ручку, стоя чуть поодаль, у одного из сенсорных дисплеев с какими-то непонятными Тору графиками и статистиками, и эмоции на его лице колеблются от искренней жалости до глубокого замешательства. — Слушай, я не знаю, как тебе это сказать… Просто на моей практике такого ещё не было… — осторожно начинает доктор, и Тор напрягается, готовясь к худшему. Сердце болезненно и как-то слишком тяжело билось о рёбра, словно что-то мешало ему нормально функционировать. — В общем, ты абсолютно здоров, но… — Но? Бэннер поднимает на него извиняющийся взгляд и слегка растерянно поводит плечами. — В общем, у тебя… у тебя каким-то образом в лёгких растут… цветы.58-й день после потери друзей и любимых.
Тор смотрит на смешанные с кровью крохотные лепестки и шумно дышит сквозь зубы, склонившись над раковиной и смаргивая в очередной раз выступившие от напряжения слёзы. В груди жарко пульсирует и ноет, адски опаляя при любой попытке вздоха лёгкие и горло, и после очередного приступа кашля его выворачивает. Кровью и желчью — потому что за прошедшие несколько дней он не смог заставить себя что-то съесть. Громовержец с жутким хрипом сотрясается, сжимая края раковины так, что из-под пальцев по гладкой серой керамике разбегаются трещины; медленно поднимает голову и смотрит в зеркало, встречаясь со своим покрасневшим лицом, мутным от слёз взглядом, и дрожащей рукой смывает с подбородка кровь, слюну и лепестки. Чёртовы синие лепестки. Дышится тяжело, но после приступов это всё же удаётся делать гораздо проще.162-й день после осознания, что это конец.
Тор снимает с языка маленький, мокрый от слюны и крови нераспустившийся бутон, и ему смешно. Смешно от одной мысли о том, что не страшная рваная рана, не сломанные кости или раздробленный череп, как и положено в бою, а именно эта хворь терзает его нутро так, что хочется кричать до срыва голоса, разодрать ногтями кожу и выдрать с корнем не шипастые стебли, но собственное сердце. Это ведь оно виновато в том, что он упустил свой шанс убить Титана. Если бы не оно — Тор бы не оказался в плену своих эмоций и думал головой. Если бы не оно — Танос был бы мёртв… Если бы не те объятия после победы над Хель, когда он не обратил внимания на мимолётный, но ощутимый сладкий укол в груди, если бы Локи тогда не улыбнулся нежно и искренне, как не делал уже давно, если бы Тор не дал себя поцеловать, наплевав на родство, если бы… если бы… если… Если бы не Локи, н и ч е р т а бы не случилось. я не виноватэто всё он
это он со мной сделал
ОН.
Зрачки Тора сужаются от ярости, и он наконец срывается: за окнами вмиг темнеет, заволакивает чёрно-сиреневыми тучами всё небо, которое громыхает, полыхает ослепительно яркими вспышками, удар за ударом сотрясает землю, бушует тяжёлым сплошным ливнем по трескающимся от такой силы стёклам, и в конце-концов со всей яростью обрушивается на Ваканду смертельным ураганом, оглушающий вой которого смешивался с человеческим, и… стихает. Тренировочная площадка Ваканды за пару минут превратилась в искрящееся адское пепелище, над которым воздух пах озоном, и беззвучно парили какие-то ошмётки сгоревшей пластмассы. И пепел, похожий на снег. Бог грома медленно сел на выгоревшую землю, обхватив дрожащими руками колени, сгорбился, и долгим, пустым взглядом смотрел на заходящее за горизонт солнце.201-й день после кошмара, который никак не кончался.
Цветы неумолимо росли, и изрядно исхудавший за это время доктор Бэннер сделал скидку на то, что Тор — бог, и поэтому его тело может сопротивляться так долго, но Одинсону не хотелось думать о том, что эта пакость поселится в нём навсегда. К тому же он прекрасно понимал, что с ним происходило, хоть и не мог рассказать об этом ни самому Брюсу, ни кому-либо из оставшихся Мстителей. У них были свои заботы, а нагружать товарищей своими личными проблемами Тор не хотел. Да и это бы ничего не изменило. Громовержец с кривой улыбкой вертит на пальце длинный синий лепесток, и в очередной раз думает о Джейн, осторожно перематывая в голове приятные воспоминания. Тёплые и большие шоколадные глаза. Широкая и восторженная улыбка. Искренний интерес и желание узнать лучше. Жаркие объятия и обжигающие прикосновения. Нежные поцелуи и чувственные ласки. Тор в который раз упорно прислушивается к себе, и в который раз ничего не чувствует. Закрывает глаза и вопреки всему вновь погружается в воспоминания, но уже совсем иные. Волосы. Жёсткие-короткие, а потом длинные-мягкие. Чёрные, с едва заметным зеленоватым оттенком. Не любит, когда их трогают. Тор трогал постоянно. Наверное, поэтому. Гордо вздёрнутый острый подбородок и плотно сомкнутые тонкие губы. Надменный и излишне мстительный, но с хрупкой душой. Тор — единственный после матери, кто об этом знал. Насмешка во всём, кроме взгляда. В глазах пляшут озорные изумрудные искорки. Глаза улыбаются. Всегда. Это притягивает, расслабляет. Тор всегда покупался. Может, потому что был глуп. А может, ему просто нравилось попадаться. Тор поздно спохватывается, когда в горле снова нарастает жгучий ком, и мгновение спустя он заливает себе кровью всю переднюю часть серой футболки с принтом какой-то рок-группы.368-й день после уничтожения Таносом половины вселенной.
Когда Ракета впервые за всё это время вспоминает о Локи, Тор кашляет так, что до смерти пугается даже впавший в серую апатию Стив. — Да что же это за напасть-то такая! — причитает Бэннер, помогая вернувшемуся из Нью-Йорка Роуди придержать задыхающегося громовержца, и его с трудом укладывают на диван так, чтобы голова лежала на подлокотнике. Доктор внимательно осматривает его в очередной раз и бледнеет, как никогда до этого. Когда Тор узнаёт, что ему осталось меньше полугода в лучшем случае, он воспринимает это с неимоверным облегчением. — Тор, я… — Наташа, кажется, плачет, и ему становится даже немного неловко. — Я понятия не имею, как тебе больно, но ты всегда можешь рассказать, если захочешь выговориться. Пожалуйста… Мы все видим, как тебя что-то мучает… кроме этих чёртовых цветов, будь они неладны. Тор слабо вздыхает, незамедлительно закашлявшись после, и деревянно улыбается, глядя куда-то мимо лица женщины. — Всё в порядке, Наташа.ничего не в порядке
— Я же бог, в конце-концов.мне страшно
— Я выкарабкаюсь.нет
— Мне не впервой.ложь
— Это не так страшно, как кажется со стороны.э т о г о р а з д о х у ж е
Наташа смотрит на него с недоверием и состраданием, и у Тора в горле вдруг впервые встаёт не обжигающий, но болезненный ком. Он с трудом сглатывает его и выдавливает из себя: — Я не хотел, чтобы… всё закончилось вот так. Я лишь хотел… отомстить. Вдова молчит некоторое время, после чего осторожно берёт его большую ладонь в свои, неожиданно хрупкие и ласковые руки, и поглаживает его большими пальцами. И Тор благодарен ей за поддержку. До тех пор, пока она не начинает говорить вновь. — Это же… Локи, да? В груди снова колет, шевелится, как живое, и равнодушно, безжалостно стягивает сердце зелёными лозами. Тор с болезненной гримасой рычит, выдёргивая ладонь и сжимая светлую ткань рубашки на груди. Сгибается почти пополам, утыкаясь лбом в колени. больно больно как же б о л ь н о всеотцы, дайте мне сил Когда приступ проходит, громовержец откидывается назад, на подушку, и резко зажимает себе рот ладонью. Из его здорового глаза по щеке одинокой бусинкой скатывается слезинка, и Наташа закусывает губу. Когда плечи Одинсона заметно содрогнулись, женщина мягко погладила его по напряжённой руке, ощущая, как вздулись на ней вены. — Прости… что напомнила. — виновато произносит она, прочищая горло. — Я не хотела давить на больное. Тор изо всех сил стискивает зубы, чтобы не выпустить рвущиеся наружу эмоции, и зажмуривается. Его выгоревшие светлые брови слегка подрагивают. — Это нормально. — тихо продолжает Наташа. — То, что ты чувствуешь. Бог грома отрицательно качает головой. — Кажется, я люблю его больше, чем стоило бы… — хрипит он в ответ с фальшивым смехом. Наташа пытается улыбнуться в ответ, но это выходит ещё более неестественно. — Он был твоим самым близким человеком, Тор. Ты вправе любить его так, как считаешь нужным. К тому же… мы ещё тогда, в Нью-Йорке, всё поняли. Тор даже опешил, на мгновение позабыв про болезнь, и в удивлении воззрился на неё. — Вы… что? — Ну, это было сложно не заметить. Такими взглядами, какими ты смотрел на Локи, родных братьев не одаривают… — Романова снова улыбнулась (на этот раз искренне), когда Тор отвёл взгляд. — Тони сразу сказал тогда, что между вами было явно много… невысказанного. Громовержец потупился. Чувство вины снова захлестнуло его с головой, но он сжал кулаки, сдерживаясь. После чего, поморщившись, приложил ладонь к левой стороне груди, чувствуя, как под пальцами тяжело и с трудом бьётся большое сердце, борясь со сжимающими его цепкими лозами. — Я никогда не задумывался, что подобное может случиться с таким, как я. — в дрожащем низком голосе Тора сквозит неприкрытым отчаянием. — Считал все эти россказни бредом сошедших с ума романтиков. Растущие в груди цветы… Старые сказки, которыми запугивали подростков в Асгарде в период их созревания. Запугивали… Да, подходящее слово. Ведь ни у кого никогда не было доказательств… что это правда. И только сейчас мне стало понятно, почему. Они… те, кто заболевали, просто… боялись. Они знали, что их ждёт, и просто исчезали из своих семей. Тел никогда не находили, да и не искали особо… Случаи были настолько редки, что Один даже не обращал на это внимания. — Твоя мать тоже читала вам с Ло… вам с ним такие сказки? — осторожно интересуется Наташа. Тор хмурится, вспоминая: — Я слышал об этом всего пару-тройку раз. Подобные россказни мне никогда не нравились, я считал их нелепыми мифами. А вот брат такие истории любил, особенно в исполнении Фригги. Он вообще проводил больше времени с ней, чем со мной и отцом… А я ещё никак не мог понять, почему. Злился на него. Провоцировал на драку, побеждал физической силой. Не мог иначе дать понять, что хотел проводить больше времени вместе. И последнее, что я ему сказал в его жизни, были слова про худшего брата… а теперь его нет. И я просто лежу, и… — Тор запнулся, качая головой, и ломано улыбнулся. — Прости меня за многословность. Я тебя совсем утомил. Наташа снова коснулась его руки, по-матерински (Тор даже вздрогнул) нежно проведя тыльной стороной ладони по его предплечью. — Нет. Всё в порядке. — её глаза были влажными. — Тебе нужно было выговориться. Ты такой же человек, как и мы все, Тор. И я рада, что смогла узнать для себя о тебе что-то… новое. Громовержец коротко улыбнулся бывшей шпионке. В этот раз получилось почти искренне. — Спасибо тебе, Наташа. как же хочется спать…***
Тор кричал. Долго, с надрывом, захлёбываясь кровью, воздухом и синими лепестками. Боль сковала его в тугой кокон, пульсировала в каждой клеточке тела, заполнила собой всё его существо, просочилась ядом в каждую мыщцу, истончая, выпивая, высасывая последние жизненные соки, благодаря которым бог грома всё ещё был жив. Когда голос перестал ему подчиняться, Тор обессиленно сполз спиной по гладкой стене больничной палаты и затих, отрешенно царапая ногтями пропитавшуюся кровью светлую ткань на груди. Ничего не изменилось. И не изменится, пока он будет жив. Это его бремя, его крест — терять близких, как и предсказывала в его страхах Ванда, ещё будучи пособницей Альтрона. Только вот она не смогла предсказать, что один из этих близких оставит в Торе кровавую дыру в груди. Не мать, не отец, не бывшая возлюбленная, а… — Тор. …брат. Громовержец медленно перевёл пустой взгляд на стоящего перед ним Локи. В своей сакааровской, тёмно-зелёной броне, в которой тот погиб. Только сейчас она была чистой. С парой почти заживших ран на лбу, и бледным, встревоженным лицом, трикстер стоял перед ним и смотрел взглядом побитого жизнью пса. Кидать в него что-то, чтобы проверить, у Тора желания не было. Не было ни желаний, ни сил. Локи сделал шаг вперёд, оказываясь в полуметре, и медленно опустился на пол. Некоторое время они оба молча смотрели друг на друга. — Лицезрей меня, брат. — прохрипел, наконец, Тор, слабо взмахнув рукой, и его губы исказились в горькой, кривой усмешке. Локи нахмурился, но тут же перевёл взгляд на его истерзанную грудную клетку и побледнел ещё сильнее. Протянул руку, слегка коснулся подушечками пальцев влажной от крови кожи. Одно-единственное лёгкое прикосновение. В груди Тора словно взорвался тугой шар с обжигающей плазмой, и он с глухим стоном схватил брата за тонкое запястье, отдёргивая его руку подальше от себя. Где-то на подмостках сознания пронеслось болезненно пульсирующее:«Живой…»
Трикстер поморщился от боли, яростно впиваясь взглядом в лицо Одинсона. — Что ты делаешь? Я хочу помочь! — Не надо мне… твоей помощи… — Тор с присвистом дышал, не отрывая полного ярости, боли и обиды взгляда от побелевшего лица младшего, и сжал его запястье ещё сильнее. — От тебя… мне больше ничего… не надо. НИЧЕГО. — Тор, я пытаюсь… Ааааргх! — Локи не успевает договорить, и с болезненным вскриком сгибается пополам, едва успев выставить перед собой вторую руку, чтобы не упасть лицом брату на ноги. Тор сжимает стремительно синеющее запястье, чувствуя, как в его дрожащих пальцах трещит кость и рвутся мышцы, и тяжело дышит, неотрывно глядя на затылок младшего. В его груди закипает новая ярость, и по вздувшимся венам на сильных руках начинают искриться молнии. — Я же сказал… — он с огромным усилием встаёт, опираясь на стену, и грубо тащит вверх уже практически кричащего от боли Локи. — Мне ничего… В его ушах бешено бьётся пульс, и в следующее мгновение Тор резко выставляет младшего перед собой. — ОТ ТЕБЯ… Рука сжимается в кулак, и Тор замахивается из последних сил, вкладывая в мечущиеся молнии всю свою боль, скорбь, обиду и злость. — НЕ НУЖНО!!! Электрический удар вкупе с кулаком приходится в солнечное сплетение, и Локи летит через весь зал, впечатывается в стену напротив, пробивая её почти насквозь. Когда грохот стих, и над полом перестала виться пыльная дымка, Тор отхаркивает очередную порцию лепестков и крови вперемешку со слюной. как он посмелявиться сюда
просто так
как он посмелкак будто ничего не было
как будто всё в порядке
Как он посмел показаться ему на глаза?!
Громовержец снова рывком заставляет себя выпрямиться. Покачиваясь и прихрамывая, подходит к обломкам стены, и смотрит, как Локи с пыхтением и кашлем выбирается из-под них, шипя, как придавленная камнем змея. Живучий. Как и всегда. — Ты мог оставаться мне братом. — еле слышно говорит Одинсон, смаргивая неожиданно выступившую влажную пелену перед глазами. — И всё было бы проще. Всё бы было, как раньше. Зачем… За что? Неужели ты так сильно меня ненавидишь? Трикстер с трудом выпрямляет спину, придерживая медленно восстанавливающуюся руку другой, и поднимает на старшего уставший взгляд. — Я не со зла, уж поверь. Придётся поверить. Была бы возможность, я бы… — Повернул время вспять? Чтобы этого не случилось? — горько усмехается Тор, хлопнув пальцами по кровавым ошмёткам ткани на груди, и едва удержавшись от болезненного стона. — Это ты хотел сказать, змеёныш?.. Локи вздрагивает всем телом, когда слышит детское прозвище, и обиженно поджимает тонкие губы. Тору кажется, что они снова мальчишки, заигравшиеся давно уже не в детскую игру. Тор чувствует кровь, стекающую по его подбородку, и ему впервые хочется, чтобы мать была рядом. Тору хочется уткнуться лицом в её колени и реветь, пока нежные руки гладят его по взлохмаченным коротким волосам. Тор абсолютно не знает, что ему теперь делать или говорить. И Локи говорит за него. — Ничего бы я не возвращал. Я бы просто выдрал из своей груди этот… дурацкий кусок мяса, — с трудом договаривает он, всё ещё морщась от боли. — который заставляет меня… испытывать к тебе такие чувства. Тор замирает на мгновение, но этого мгновения хватает, чтобы все мысли в его голове сплелись в один пульсирующий сгусток и с бесшумным хлопком исчезли, оставив после себя пустоту. — Ты… — Да-да-да, именно так. — с напускным раздражением перебивает его Локи, избегая прямого взгляда, но его скулы слегка алеют. — Одинова борода, на что я вообще надеялся?! Конечно же ты оказался для всех моих намёков слишком твердолобым! О чём я только думал… Громовержец слишком долго молчит, и защитная маска, всегда бережно контролируемая Локи, не выдерживает, ломаясь с громким треском. — Боже ты мой, Тор, ну не было у меня выбора, не было! Клянусь всеми камнями Бесконечности!.. Не мог я тебе о своей смерти рассказать заранее. Не мог, слышишь?! Это был мой план. Он касался лишь меня одного! Я предусмотрел всё. ВСЁ! Не предугадал только то, что мы столкнёмся с Титаном так быстро. И то, что ты окажешься вовлечён. Танос гораздо проницательнее, чем ты думаешь, он бы мгновенно нас раскусил! В эту игру нельзя было играть вдвоём, брат. Лишь одному из нас было дано преуспеть в магии и актёрстве. Ты бы просто не смог правдоподобно сыграть скорбь, зная обо всём заранее, пойми же!.. Да, я знаю, что всё это звучит мерзко и подло, да, я знаю, что снова заставил тебя страдать, и ДА, я ЗНАЮ, как ты меня за это ненавидишь каждый чёртов раз, но прошу, пойми лишь одну вещь… Я уже говорил это раньше, и скажу снова — я действительно делаю это для тебя. Пусть методы могут быть непонятны и отвратительны, но такова моя натура. Я не умею по-другому!.. Ты сам дал мне тогда, на Сакааре, совет. В ангаре. Помнишь?.. Сказал, что я способен на большее. И я это доказал! Себе, тебе — и скоро всем остальным, кто ещё не знает, что я жив, включая Таноса. Но я никогда, НИКОГДА не смогу предать тебя по-настоящему, что бы ты там себе не напридумывал. Потому что… потому что… Чёрт! Потому что ты мне дорог, Хель тебя подери! Когда Тор оседает на пол, Локи оказывается рядом быстрее молнии, и успевает удержать его, осторожно укладывая светлую голову на свои колени. — Тшшшш, тихо, тихо, всё хорошо… Глаза не закрывай, слышал меня?.. Тор! — Я тебя слышу. — тихо басит Одинсон. — Просто… устал. — Устал он. Я тут перед ним распинаюсь!.. — в сердцах восклицает маг, но быстро берёт себя в руки. — Я не привык к подобным душевным излияниям, если кое-то не в курсе. Тор слабо улыбается в ответ. — Знаю. Спасибо, что рассказал мне… всё это. — Серьёзно? — Локи с недоверием взглянул на него сверху вниз. — «Спасибо»? А где же эти твои «Ты бы мог рассказать раньше, я бы подготовился, всё равно это было подло» и прочие тирады в твоём фирменном стиле? Громовержец не сдержал смешка, но сильно закашлялся. Из уголка его рта потекла алая струйка крови. — Господи, совсем плохой. — Локи сел так, чтобы старший не захлебнулся собственной кровью и опирался спиной на его колено. — Вот умудрился же, а! И именно тогда, когда мне нужно было залечь на дно… — Ну извини, что осознал свои к тебе чувства лишь после твоей третьей фальшивой смерти. — мрачно взглянул на него Тор, и трикстер потупился. — Видимо, стоило было догадаться ещё после второй, но я же и д и о т… — Заткнись. — пробурчал в ответ Локи. — Только я имею право тебя так называть. Он снимает с Тора окровавленную рубашку, как можно осторожнее прикладывает ладонь к глубоким рваным ранам на груди, и Тор чувствует, как под тонкими пальцами срастаются лоскутки кожи. — Так полегче? — тихо спрашивает трикстер. Тор слабо кивает, но в горле, как назло, вновь начинается пожар, и он сгибается, задыхаясь от очередного приступа. Локи мягко обхватывает его поперёк груди, терпеливо ждёт, снова возвращает в сидячее положение, и ещё раз, уже гораздо увереннее, кладёт ладонь на грудь. — Здесь болит? — тепло родной руки остановилось прямо над сердцем. — …Да. — Теперь не будет. Локи начинает шёпотом произносить какие-то мудрёные слова на незнакомом языке, и вокруг него вьётся изумрудная дымка, ласково касаясь слегка впалых щёк, высокого лба со свежей ссадиной после удара о стену, и длинных пальцев, лежащих на широкой груди брата. В этот момент трикстер был похож на неподвижную статую из чёрно-зелёного малахита: шевелились лишь его бледные губы, продолжая зачитывать заклинания, и волосы, лениво колыхаясь под воздействием сильной магии, словно в воде. — Я тебя люблю. — тихо говорит Тор, неотрывно глядя на него, и Локи на мгновение теряется, сталкиваясь взглядом в ответ, но в следующую секунду продолжает колдовать, смущённо откашлявшись. — Лежи уже. — …Я умру? — Только не с таким могущественным магом, как я. — со слабым смешком отвечает трикстер, произнося последние несколько слов заклятия, и с непривычно серьёзным видом склоняется к нему, щекоча тёмными прядями волос по носу и щекам. — Я тебя тоже, идиот. От этого поцелуя в груди Тора снова взрывается сноп искр, но на этот раз они не ранили. Хватка шипастых лоз ослабевала: дышать становилось всё легче и легче с каждой секундой, и едва силы начали возвращаться в тело громовержца, как он тут же потянул Локи за воротник, и, свалив на пол, подмял под себя. Обхватил дрожащими ладонями порозовевшее лицо, погладил большими пальцами изящно выступающие скулы и пытливо заглянул в глаза. — Что? — хрипло спросил Локи, вызывающе вскидывая брови. — Опять бить будешь? Одинсон, пропустив мимо ушей подколку, ещё несколько мгновений жадно впитывал его образ, и наконец свободно выдохнул. Их сердца бились почти в унисон. Оба были напряжены, замерев в ожидании. — Не кусаться. — Не могу ничего обещать. — игриво ухмыльнулся в ответ трикстер, пожимая плечами, и хотел сказать что-то ещё, но Тор решительно смял его губы своими. В груди неторопливо расцветали прекрасные и нежные синие ирисы. Боль ушла.Больше Тор не просыпался.