Пепелинки, пепельный снег Теплый ветер уносит вверх, Только так долетают до рая — До легчайшего пепла сгорая. Флер — «Я — пепел»
— Тони, Тони-Тони-Тони, просыпайся, — знакомый голос звучал глухо, словно через плотную прослойку ваты. Еще даже толком не понимая, кто именно говорит, Тони улыбнулся. Голос был родным, теплым и таким светлым, что действительно хотелось улыбаться, улыбаться по-настоящему, а не просто растягивать сухие губы в эффектной соблазнительной улыбке. — Тони, у нас сегодня свободный день, давай, я не хочу, чтобы ты опять просто спал. Тони лениво приоткрыл один глаз. Над ним маячил Питер. Вернее, видно было только чертовски довольное лицо. — Твою мать, паучок, когда-нибудь ты меня так до инфаркта доведешь, — буркнул Старк, но только для виду. На самом деле, лицо Питера с утра — лучшее, что вообще можно увидеть. — Ага, конечно, — хмыкнул Питер. — Давай, подъем. — Полежи со мной, — протянул Тони, открыв второй глаз и окончательно смирившись с мыслью, что он больше не уснет. — Тут слишком тепло и нет никаких проблем, я не хочу вылезать из кровати. — Ага, а знаешь, кто виноват в твоем недосыпе? — Питер приподнял бровь в точности так же, как делал это сам Старк, и тот почти всерьез возмутился — совсем зарвался пацан, уже безбожно пиздит его жесты! — Ты, Тони, собственной персоной. Кто вчера пришел в два часа ночи пьяный и ныл о том, что его «никто не любииииит»? Тони хмыкнул, оценив подражание своему собственному голосу — вышло похоже. — Ну, начнем с того, что это правда, — состроил он обиженную физиономию. — Меня совершенно никто не любит и не ценит. Наташа меня бросила, Брюс меня тоже бросил, про Роджерса и Барнса я вообще молчуууу… — Да боже ты мой, я тебя люблю, сам знаешь, — заебанно вздохнул Питер и лег рядом с Тони на кровать, забрался под одеяло и прижался горячим гибким телом. В спальне наступила тишина — теплая и солнечная. Питер успокоенно и щекотно дышал куда-то в область плеча, обвив Тони цепкими руками, его губы чуть касались одного из сотни шрамов. Сотни шрамов. Сотни. Многие из них оставили чужие. Некоторые из них оставили свои. Некоторые — те, кого Тони считал своими. — Прекрати, — недовольно буркнул Питер. — Что прекратить-то? — почти машинально отозвался Тони, перебирая пальцами мягкие кудряшки. — Сам знаешь, — ответил Питер, вгоняя Тони в ступор. — Я нихрена не телепат, Паркер, — их глаза встречаются. — Прекрати думать о плохом, — шепчет мальчишка в губы Тони. — Перестань. Все уже хорошо, Тони, слышишь? И тогда Тони его целует. Потому что ему это физически необходимо. Губы у Питера мягкие и тёплые, и пахнет от него чем-то знакомым и родным. Мятной зубной пастой, немного кофе, немного — самим Тони. Тони нравится, когда на Питере его запах. — Что мы будем делать сегодня? — спросил Тони, когда Питер наконец оторвался от его губ. — Как всегда — попытаемся захватить этот мир, — ответил Питер, глядя на Тони сияющими глазами и глотая воздух. Тони смеется, падая на подушки.***
— Я не хочу, — твердит Тони. — Я не хочу вообще никуда идти. Это один из тех прекрасных, беззаботных дней, когда его не достает Пеппер и Фьюри, когда ему не нужно бежать на тысячу крайне необходимых встреч, подписывать бесполезные бумажки. Это один из дней, когда они могут притащить в спальню кучу еды, завернуться в плед — один на двоих, включить дурацкий сериал и просто забыть обо всем, захлопнув перед носом проблем крепкую дверь со встроенной звукоизоляцией. Почти рай, на самом-то деле. — А я хочу вытащить тебя на улицу, ты должен хотя бы иногда дышать воздухом, — упрямо тянет Питер, и Тони, как обычно, покоряется. Он натягивает на себя джинсы, идиотскую футболку с котиком, пиджак и следует за Питером, который идет вперед так уверенно, как будто и правда знает, куда идет. А Тони любуется им. Он ведь такой красивый, такой искренний. Даже в своих растянутых ужасных шмотках, потому что «нет, Тони, ты не будешь покупать мне вещи, которые стоят больше, чем зарплата тети Мэй», да какой угодно — Питер был просто произведением искусства. — Куда ты меня так активно ведешь, Питер? — спрашивает Тони, на самом деле даже не горя желанием услышать ответ. Ему все равно, куда они идут, потому что если Питер рядом — куда угодно пусть ведет, лишь бы не в гей-клуб. — В парк, — отвечает Питер, переплетая свои сильные пальцы с пальцами Тони. — Я хочу нормальный человеческий выходной. — А чем тебя не устраивает посидеть дома, выпить чего-нибудь, посмотреть какой-нибудь сериал, а потом я бы пару раз трахнул тебя на кровати или на столе? — прошептал Тони ему на ухо, и Питер только закатил глаза, впрочем, улыбаясь. — Одно другому не мешает, — хмыкает он и целует Тони коротко и с любовью. Тони ловит себя на мысли, что он готов хоть в парк идти ради того, чтобы Питер его так целовал. Они и правда приходят в парк. Сидят на траве, разложив еду и полотенца, и Питер скармливает Тони, который вечно забывает поесть, кусочки пиццы, заставляя запивать ее колой, а не виски. На них странно глядят люди, когда Тони ловит тонкое запястье Питера и слизывает с его пальцев остатки соуса, но им обоим так плевать, что Тони даже не прерывается. Глаза Питера темнеют, когда Тони скользит кончиком языка по венке на запястье, выводит только ему одному известные влажные узоры, а потом он стонет, стоит Тони только чуть прикусить мягкую кожу. — Да понял я, понял, что ты любишь кусаться, — задушенно выдыхает Питер, но Тони видит в его глазах желание. — Может, все-таки домой? — спрашивает Тони с ухмылкой и знает, что сейчас у Питера рушатся остатки самообладания. Тот сдавленно чертыхается, и они собираются — быстро, трясущимися руками, стараясь не касаться друг друга лишний раз, чтобы окончательно не сорвало тормоза. В какой-то момент у Питера выпадет его старенький смартфон, разлетается корпус и аккумулятор, и какой-то мужчина, проходящий мимо, хмыкает и говорит вдруг странно отстранённым голосом: — Рассыпался… Все рассыпалось… Питер заливисто смеется, а у Тони вдруг странно покалывает сердце ощущение тревоги — колет и отпускает. Все рассыпалось.***
Когда они приходят домой, Тони ведет Питера в душ, и вылезают они оттуда только спустя полтора часа. У Питера осоловелый, почти пьяный взгляд, и коленки трясутся, поэтому Тони ведет его под руку. Они ложатся на диван — сонные, разомлевшие, и Питер уютно устраивается у Тони на груди. — Ты не представляешь, как я тебя люблю, — говорит он тихонько, и у Тони внутри что-то согревается. — Я так… Черт, я так сильно боюсь за тебя. За твои гребанные вылеты, когда ты меня не пускаешь, а мне приходится сидеть тут и переживать, жив ли ты, в порядке ли ты… Я не знаю, чтобы было со мной, если бы ты умер. — Да брось, Питер, что за депрессивные разговоры, — лениво произносит Тони, но чувствует, что это слишком долго копилось в Питере, и теперь выходит наружу. — Ты знаешь, иногда мне кажется, что я тебя потеряю. Нельзя быть настолько счастливыми, Вселенная не так добра. Я думаю, если бы ты умер, я бы долго-долго не принимал бы этого, все думал бы, что ты вернешься. А потом… — Питер задушенно всхлипывает. — Я бы умер бы в тот момент, как на крышку гроба упала бы последняя горсть земли. — Так, все, хорош, — строго произносит Тони. — Я тут, Питер. Я не умру. Не умру, понял? Я совершенно не собираюсь никуда уходить. Старк чувствует, как пальцы Питера сильнее сжимаются, и тот льнет к нему всем телом, будто бы пытаясь слиться с Тони в одно целое, и Тони это ему позволяет — обнимает Питера обеими руками, прижимает к себе крепко-накрепко, чуть качает, будто убаюкивая, заставляя поверить, что вот он, Тони, он рядом, он не уйдет. Они лежат так совсем немного, но секунды растягиваются в вечность, наполненную двоими. Их дыханием, их редким шепотом, их касаниями. Мир, который они построили вокруг себя — счастливый, действительно счастливый, так похож на рай. Только Тони не верит ни в рай, ни в ад. Он верит в смерть — смерть как конечная точка. Больше ничего не будет после смерти, так думается Тони. Не будет перерождения, вечного суда. Будет только тишина и всеобъемлющий покой, поэтому иногда Тони кажется, что умереть будет легче. Но ни к чему думать о смерти, когда рядом Питер. Такой живой, такой настоящий, такой влюбленный — такой же, как и Тони. Они вместе три года, и за это время оба поняли, что будут вместе до самого конца. — Все, отставить сопли, — хмыкнул Тони, чуть отстраняя Питера. — Пятница, загружай какой-нибудь сериал, Питер, что ты хочешь посмотреть? — «Шерлока», — проговорил Питер чуть гнусавым, видимо, от накативших чувств, голосом. — Загружай «Шерлока», я хочу узнать, убил ли он Мориарти или нет, — кивнул Тони, и на экран автоматически вывелась новая серия. Тони поцеловал Питера в лоб и потянулся за кружкой кофе, стоящей на тумбочке. Они почти не говорили, только обменивались редкими комментариями или шутками, и Тони было так… так спокойно, так тепло и так хорошо, что он совершенно забыл обо всем, что находилось по ту сторону спальни. Ему нужно было доделать какие-то проекты, какой-то там щит, кажется, сволочи Роджерса, но сейчас все это было неважно, потому что Питер прижимался к нему так идеально, и смеялся, и время от времени вовлекал Тони в жаркий поцелуй. Пятница сбрасывает все входящие звонки, за окном, кажется, начинается гроза. Тони засыпает на руках у Питера, чувствуя его прохладные пальцы на своем плече. «Я люблю тебя», — думает он, но вслух не говорит. Зачем? Ведь Питер и так это знает.***
Странная штука этот Камень Души — если за жизнь ближнего кто-то отдает свою душу, то его душа оказывается навсегда живущей в камне. Это обмен, и обмен осознанный. Но если какой-то безумец и согласится на этот обмен, то Камень дает ему последнюю милость за такую великую жертву — душа, навеки заключенная в Камне, раз за разом бесконечно проживает самый счастливый день, который мог бы быть у этого человека. Целую вечность душа остается в этом Камне, и целую вечность она живет в одном и том же счастливом дне, проживая его снова и снова. Маленький рай, маленькая награда измученному человеку за его жертву. Покой, подаренный в обмен на жизнь.***
В эту секунду на крышку гроба падает последняя горсть земли.