Не смей становиться прежним

Порывы леденящего, внезапно налетевшего ветра обжигали щеки. Преисполненные необъяснимой злостью, они бросали в беззащитные лица горсти колючего, мелкого снега. Буран, полностью затмивший рдяное закатное солнце, ослепивший глаза и мгновенно укравший дыхание из легких, своей первозданной силой вынудил прекратить только что завязавшееся в лесу сражение. Не было видно даже собственных рук. Враги – акума второго уровня – исчезли почти моментально, видимо, так и не решившись нападать на экзорцистов вслепую, когда вокруг свирепствовала стихия. Возможно, они побоялись ответных атак, направленных на них самих наугад – но, так или иначе, нагрянувшая снежная буря не давала превосходства ни одной из сторон, поэтому их бегство не стало неожиданным. Первым посреди этого урагана потерялся сопровождавший их искатель – в этой беготне Уолкер так и не успел спросить, как его зовут. Отошел ли он от них чуть дальше, чем нужно, отстал ли и позже перестал видеть размытые силуэты из-за застилающей взгляд колкой пелены, или же запнулся где-то, упав, и они не смогли услышать его, пусть даже он звал, срывая голос – в этом вихре холода, закладывающем уши, было невозможно определить. Вторым, застав Аллена врасплох, пропал Лави. Он пробирался через сугробы по правую руку от него, вроде бы очень близко, и даже сквозь несмолкающий шум ветра умудрялся что-то ободряюще выкрикивать, вдыхая ртом снежинки и тут же заходясь приступами кашля. Когда же отзвуки его фраз, доносившиеся и так смазанно и глухо, совсем стихли, а в ответ на раздирающий горло отчаянный крик лишь громче завыла, закружилась пурга, седовласого едва не охватила паника. Он не мог понять, куда свернул младший Книгочей, как он сумел заблудиться, а искать его сейчас, когда уже в метре от тебя разливалась белым пустота, было до горького смеха бессмысленно. Единственным постоянным объектом впереди оставалась спина Канды, так уверенно и проворно лавирующего меж заиндевелых стволов деревьев, что создавалось впечатление, будто он знает о какой-то заброшенной, позабытой всеми тропе и идет прямо по ней, не боясь заплутать. Аллен старался ни на секунду не выпускать мечника из вида и держаться к нему как можно ближе. Его совершенно не радовала возможность остаться ночью в лесу, в котором деревья нисколько не защищали от морозного ветра, да еще и в абсолютном одиночестве. При таком раскладе даже сомнительное общество замкнутого, мрачного Канды представлялось Уолкеру чуть ли не подарком судьбы. Не обернувшись назад ни разу за все время пути, японец шагал на удивление стремительно, словно растущие заносы под ногами не мешали ему, и казалось, что его не волнует, следуют за ним спутники или нет. Обращаться к нему с просьбой передохнуть или хотя бы сбавить скорость было опрометчиво – вспыльчивый Канда вполне мог пойти быстрее назло, и тогда шансы Аллена угнаться за ним уменьшались. Мечник умел неожиданно уходить из поля зрения, когда действительно того хотел. Приходилось почти срываться на бег, надеясь, что где-то неподалеку есть хоть какое-нибудь укрытие. Нещадно ныли ноги, трудно было поднимать их и сгибать в коленях, глубоко в горле засело противное дерущее ощущение, которое вызывало непрерывный, надсадный кашель. Слезились глаза, и влага, непрерывно сдуваемая ледяными порывами на виски, вмиг застывала, стягивая кожу до боли. Они продирались сквозь негустой хвойный лес в предгорьях, росший рядом с деревней, напрочь опустошенной акума, людей которой экзорцисты не успели вовремя спасти. Углубиться в чащу, по всей видимости, пока не удалось, хотя шли они дольше часа – метель даже не думала стихать. Создавалось впечатление, что кто-то водит их за нос, вынуждая без конца ходить кругами. Когда Канда остановился, вглядываясь во что-то перед собой, Аллен едва не налетел на него. В последний момент затормозив, он замер, тяжело дыша через рот, и тоже посмотрел на то, что привлекло внимание мечника. На поляне прямо перед ними, метрах в десяти, стояла потемневшая от времени хижина. Из-за разыгравшейся метели с такого расстояния она казалась не более чем расплывчатым черным пятном на фоне чисто-белого, но скат крыши и труба выделялись четко, и становилось понятно, что впереди находится именно строение. Должно быть, сторожка деревенского лесника, сразу подумалось Аллену. Но ни одно оконце не горело светом, и юноше пришлось преодолеть мысль о том, что и хозяин этого спасительного для них жилища мог не успеть укрыться от обезумевших чудовищ Графа. Повернув голову, Аллен столкнулся взглядом с наблюдавшим за ним Кандой. По лицу японца, как обычно, нельзя было прочесть никаких эмоций, кроме извечного недовольства. Он хмурил брови, слегка морщась от боли. Стоило ему увидеть, что Уолкер мотнул головой в сторону хижины, он кивнул кратко и направился туда. Сторожка встретила их запустением, легким запахом сырости и тишиной. Тут была всего одна комната, по всей видимости, служившая владельцу одновременно и спальней, и кухней. В дальнем углу стояла медная печь-буржуйка, по форме напоминавшая старый бочонок. У стены справа примостился небольшой стол, накрепко сколоченный из досок и накрытый широким куском ткани – скатертью. Деревянная кровать с выцветшим стеганым одеялом напротив двери, пустующая полка над ней, пара таких же крепких, как и стол, стульев, небольшой шкаф, поленница – вот и все, чем мог поразить путников дом местного лесника. Два небольших окна выходили на лес, но пользы они не приносили: вьюга все бушевала, и даже близстоящие деревья через густо валящий снег были заметны с трудом. Обернувшись ко входу, Аллен обнаружил на двери массивный засов. Ночевать в незапертой хижине было небезопасно, но тут можно было закрыться – причем надежно, чтобы не волноваться о нежданных визитерах. Однако задвинуть засов седовласый не мог, как бы не опасался вторжения – где-то там, за стенами сторожки все еще бродили Лави с тем искателем, и он не хотел отрезать им путь к спасению, если они тоже наткнутся на этот дом. Едва переступив порог, Канда устремился к печке и сейчас сидел рядом с ней на коленях, стремясь развести огонь найденными тут же спичками. Дрова не успели отсыреть, вместе с ними лежало много старой бумаги, и, в конце концов, стараниями японца на поленьях заиграли маленькие язычки пламени. А тем временем Уолкер осматривал комнату внимательнее. Ему отчего-то казалось, что живший в ней человек покинул свое жилище в спешке, захватив только самые необходимые вещи. Шкаф и вовсе оказался пустым, как и та одинокая полка, но все остальные вещи обихода находились на своих местах. К их с Кандой удаче, здесь даже осталось одеяло – по крайней мере, пока дом не прогреется хоть немного, можно было закутаться и в него. Удручало лишь то, что оно одно на двоих. Аллен подошел к окну и опять вгляделся в снежную завесу, пытаясь увидеть хоть что-нибудь. Бесполезно: солнце село, сумерки уже начинали сгущаться, и в быстро сереющем свете метель виделась ему вовсе не метелью, а густым лондонским туманом с неизменной водной взвесью. С их везением самое большее через полтора часа вокруг будет стоять такая непроглядная темень, что горящий в доме свет помочь заблудившимся не сможет. Поняв всю безвыходность положения и вздохнув, седовласый занавесил оба окна тяжелыми занавесками. - Мы пойдем искать Лави, когда буря утихнет, - произнес он, повернувшись к Канде и скрестив руки на груди. Голос по-прежнему слушался его очень плохо, Аллен больше хрипел, чем издавал нормальные звуки. - Ты хотел сказать, мы пойдем их искать, если буря утихнет, - немедленно отозвался мечник. - Что значит «если»? – возмутился Уолкер, - Они же там всю ночь так бродить будут! Как только рассветет, нужно выдвигаться, если мы вообще хотим отыскать их живыми. Японец на секунду прикрыл глаза, борясь с раздражением, и повторил еще раз, чеканя каждое слово: - Если буря утихнет. Она не закончилась до сих пор – и я не удивлюсь, если снег будет валить весь завтрашний день. Ты не сможешь выйти отсюда утром и не заблудиться, пройдя десяток шагов в любом направлении. Это неразумно даже для тебя, Шпендель. Чувствуя, как нарастает в груди объяснимая злость, Аллен подскочил к сидевшему у огня Канде и зыркнул на него сверху вниз, объявил сердито: - Ты – самое бесчеловечное существо из всех, кого я знаю. Неужели тебе безразлично, что с ними может случиться, ты, истукан злосчастный?! Мечник побелел от ярости и рывком поднялся на ноги, внезапно оказавшись так близко к Уолкеру, что тот отшатнулся. Говорил он вкрадчиво и обманчиво-спокойно, с каждым словом понижая тон, и к концу фразы почти сошел до угрожающего шипения. - Да, я – сволочь, а ты, наш отважный и вечно жертвующий собой герой, если того хочешь, можешь валить отсюда на все четыре стороны, как отогреешься! – Канда приблизил к нему лицо и, ухмыльнувшись, резко хватил рукой в сторону выхода, - Никто тебя не держит. Проваливай прямо сейчас и блуждай по лесу до самой смерти, раз не в состоянии понять, что наш Кролик уже совсем большой мальчик и имеет при себе свой молот. Аллен уже открыл рот, желая ответить ему в том же тоне, так, чтобы самурай запомнил его слова навсегда. Бог, как же ему тогда захотелось залепить этому ублюдочному типу пощечину, чтобы его голова запрокинулась назад, а кривая ухмылка стерлась с физиономии. Уолкер ненавидел всей душой, когда с ним разговаривали так бесцеремонно, словно он все еще был глупым, никому не нужным ребенком, не имеющим права на личное мнение. Грубые обвиняющие слова уже готовы были вырваться на свободу, но седовласый вдруг понял, что с Кандой что-то не так, и титаническим усилием заставил себя умолкнуть. Тяжело дыша, мечник вцепился пальцами в левое плечо. Только что он с силой махнул именно этой рукой, в своей привычной манере посылая Аллена куда подальше, а теперь стискивал зубы и, если то не было игрой воображения, стремился утаить гримасу боли. Ярость, охватившая было Уолкера, испарилась так же скоро, как и появилась. Вместо нее им овладела тревога: - Что с тобой? – спросил он, не раздумывая. Еще чего не хватало – гордец отмалчивается и собирается мучиться напоказ, не прося о помощи, не так ли? Вопреки всему Канда не стал отговариваться, поняв, что сказать все же придется, и бросил скорее раздраженно, чем зло: - Рука. Вывих. Акума постарались. - И все это время ты шел с вывихом? – поразился Аллен, напрочь забывший о своих нелестных планах насчет доведения Канды до белого каления. Отходил он всегда недолго и прощал всех и вся, но только что, наверное, побил все свои рекорды, - Тебе же, черт возьми, больно!.. Японец снова усмехнулся, дернув уголком губы, и тотчас стал похож на самого себя. - Поверь, уж я-то знаю, что больно. Регенерация не начнется, пока сустав на место не встанет. Я не сумел бы вправить его посреди этого бурана. Уолкер сделал глубокий вдох, досчитал до трех и сообщил, не дав шанса себя перебить: - Я могу помочь. Тебе стоило попросить. В ответ он получил странный взгляд, полный скептического недоверия. Успев придумать по меньшей мере четыре аргумента на случай, если мечник решит в который раз покрасоваться своим упрямством и откажется от помощи, Аллен задумался над пятым, самым беспощадным. Но, к его огромному удивлению, Канда чуть поморщился и согласился, перестав фиксировать плечо, и стал расстегивать пуговицы плаща здоровой рукой. Позволив одежде упасть на пол, японец повернулся к седовласому спиной и вновь опустился на колени. - Смещение переднее, - сказал он, выпрямившись сильнее. Сраженный таким небывалым доверием юноша моргнул, а затем тоже сел, чтобы вправлять стало удобнее: Канда был выше него всего на несколько сантиметров, но без должной опоры у Аллена ничего не вышло бы, особенно если бы он стоял. Он бережно пробежался кончиками пальцев по больному плечу, ощупывая место травмы. Да, вывих был передним; должно быть, мечник заработал его, когда особо наглый акума отшвырнул его от себя на какое-то дерево. Уолкеру и раньше приходилось иметь дело с такими ранениями, и он по опыту знал, что лучше не медлить и сделать все как можно скорее, пока напряженный Канда терпит его прикосновения. Определив необходимое положение, Аллен завел одну свою руку за плечо японца и поместил ладонь на место вывиха. Другой рукой он обхватил мечника за пояс, удерживая его для надежности. Ему показалось, что тот вдохнул чуть глубже, когда услышал тихое предупреждение: «На счет «три». Один. Два… Седовласый усилил хватку и, не позволив Канде совершить ни одного лишнего движения, резко и сильно надавил на себя под нужным углом, вправляя сустав на место. Три… На пару мгновений японец выгнулся так, что уперся в грудь Уолкеру одними лопатками. Затем он подался вперед, встал, осторожно поводя плечами, и еще раз пробежался пальцами по бывшему месту вывиха, прислушиваясь к себе. Насколько Аллен понял, результат его вполне устроил – немного поиграв мышцами и удостоверившись, что все нормально, Канда поймал его взгляд и сдержанно произнес: - Спасибо, - и, расстелив перед печью свой плащ, уселся на него в позе лотоса. На юношу он больше не смотрел. Такая отстраненность покоробила Аллена намного больше, чем обычное пренебрежение мечника. Со вторым он стерпелся давно, умел без запинки отвечать на подначки и, если нужно, заминать ссору в самом ее начале. Их драки по большей части возникали на пустом месте, из-за несерьезной конкуренции; у каждого это вошло в стойкую привычку, расставаться с которой не думали – она позволяла ненадолго расслабиться. Но никогда в их отношениях не было показного равнодушия, особенно во время миссий – экзорцисты всегда должны быть предельно открытыми друг с другом. И они с Кандой так и делали, по крайней мере, пытались. Когда не кричали один на другого до сорванных связок, не помня толком, что послужило причиной раздора, они могли сидеть в одном гостиничном номере и говорить о чем-то отвлеченном – не особо увлекаясь, но поддерживая мирную обстановку. Аллен не ожидал, что после оказания им помощи японец тут же отвернется от него, как будто ничего и не случилось. Втайне он надеялся на то, что у них завяжется хоть какой-нибудь разговор, пускай даже о мечах, в которых он ничего не смыслил – лишь бы не молчать, а обсуждать что-то. Тогда не стало бы обиды, накатившей на него удушливой волной. И пустота, наверное, тоже бы исчезла. Не собираясь устраивать сцен, Уолкер молча поднялся на ноги и подошел к кровати. Спать ему не хотелось, зато очень хотелось есть. Никаких съестных припасов в хижине не нашлось, поэтому сон казался ему лучшим решением – все лучше, чем слушать рулады собственного живота. Он позволил себе забыть о том, что постель у них всего одна, а пол ледяной, оправдав себя тем, что Канда застыл у огня и по-прежнему не глядел в его сторону. Седовласый скинул обувь и, так и не сняв одежды, закутался в одеяло по самые брови. Он чудом не обморозил все, что только возможно, но отойти от скверной погоды на улице не получилось до сих пор. Печка была небольшая, и дом начинал прогреваться очень медленно, но этого было недостаточно. Хорошо хоть, что здесь не дул тот душераздирающий ветер. Безуспешно силясь унять дрожь, Аллен прикрыл глаза на секунду и понял, как же на самом деле устал. Зарывшись носом в подушку, пахнущую хвоей, сыростью и совсем немного – дымом, сквозь навалившуюся дрему он услышал, как по комнате прошлись тихие шаги, как вслед за ними глухо щелкнул запираемый дверной засов. * * * Единственным ощущением, которое испытал проснувшийся Аллен, был холод, проникший глубоко под кожу. В комнате все осталось таким же, как и до того, как он заснул: за окнами приглушенно бушевала вьюга, неспокойную полутьму разгоняли отсветы огня на стенах. Канда, неестественно прямой и неподвижный, сидел рядом с печью и неотрывно наблюдал за язычками пламени, пляшущими на обуглившихся поленьях, через открытую дверцу. Из-за колеблющегося света в его черных волосах тоже запутались золотистые блики – и он не походил на самого себя. Этот мечник, погруженный в свои раздумья, не был знаком седовласому и вызывал у него смешанные эмоции. Чувствуя, что ноги, едва не сведенные судорогой, закололо сотней иголочек, а закоченевшие пальцы совсем не разгибаются и слушаться не хотят, Уолкер подтянул колени к подбородку, попытавшись свернуться клубочком. Тело повиновалось плохо, хотя он укрылся надежно, и отогреться все равно не удалось. Он никогда не мог отогреться сам, сколько бы времени не проходило. Запоздало Аллен ощутил отголосок вины за присвоение одеяла. Забирать его, пускай и из-за задетой гордости, было слишком эгоистично и несправедливо по отношению к Канде. Принять решение оказалось просто, даже проще, чем признаться в слабости. Юноша сел на кровати, понимая, что японец уже давно догадался, что он проснулся, и подтянул одеяло выше. Мысль о том, что просьба прозвучит двусмысленно и очень вызывающе, так, словно за его словами таится что-то еще, он упорно проигнорировал. - Иди сюда уже, - позвал Аллен, одним махом растеряв всю уверенность и заметив, как насмешливо мечник поднял свои брови. Его голос был тягуч и полон иронии: - Приглашаешь? Канду не привлекали девушки – все орденцы это прекрасно знали. Казалось бы, с такой внешностью он мог заводить новый роман каждую неделю, благо, поклонниц хватало. Но под руку с прекрасной дамой он так и не был ни разу замечен, да и, по правде говоря, ни с какими молодыми людьми в силу характера не общался. Люди безустанно гадали, к кому же замкнутый мечник привязан, и слухи ходили невообразимые до неприличия. Список возможных возлюбленных Канды начинался пылким, но безответным чувством к Мари и кончался маршалом Тидоллом. Сплетням Аллен не верил. Он вообще скептически относился к толкам за спиной и был убежден, что ни к какому Тидоллу, Мари или Кроссу японец не испытывает любви – это звучало нелепо и смешно, и, возможно, попросту служило другим неплохим развлечением. С другой стороны, седовласый не был уверен лишь в том, что происходит между Кандой и двумя определенными людьми. Самые распространенные слухи о тайных отношениях мечника всегда включали в себя младшего Книгочея. Поговаривали даже, что они встречаются уже давным-давно, и именно потому Лави продолжает настойчиво называть Канду по имени, не обращая внимания на все его угрозы. Пожалуй, рыжий являлся первым после Линали, с кем Юу водил продолжительную дружбу и состоял в довольно близком контакте – иногда против воли верилось, что между ними и впрямь что-то есть. Все сомнения пропали напрочь только после резких слов Канды о том, что Лави сам сможет о себе позаботиться. Если бы они были любовниками, он не сумел бы прикинуться равнодушным. Другим предметом для споров часто являлись отношения Аллена и Канды, и даже сам Уолкер не разобрался до конца, что же они для него значат. Всегда тренируясь вместе, проводя свободное время в библиотеке за чтением военных манускриптов, сознательно или нет, они создали неоднозначную иллюзию для себя самих. И если мысли самурая все еще оставалась неизвестными, ученик Кросса наконец начал осознавать, что его собственные чувства далеки от дружеского идеала. В груди поднималось странное облегчение, вызванное последней фразой. Те слова вводили в заблуждение и звучали так, словно Аллен забылся и нечаянно выдал себя. И Канда наверняка заподозрил то же самое, решив, что мелкий брякнул – и не подумал, что его можно неправильно понять. Возможно, мечник рассчитывал, что он разберется в сказанном, покраснеет, растеряется и в итоге станет вечной мишенью для его колкостей. Разница была в том, что юноша успел взвесить все «за» и «против», и жажда скорее ощутить тепло победило в нем неловкость. - Все-таки у меня наше единственное одеяло, - Аллен откинул один угол и бросил на японца быстрый взгляд, - а я не могу согреться. Хоть какая-то польза от тебя будет. Вот это больше напоминало неуклюжую попытку соблазнить. Канда смотрел на него пристально, с недоверием. На его лице явственно читался вопрос: «Ты хоть знаешь, Шпендель, о чем просишь?», и Уолкер точно помнил, с какой интонацией это стоило произносить. Степень своего безрассудства уже ни капли не беспокоила, оттого он и был так невозмутим, а сидящий в пяти шагах от него экзорцист явно посчитал, что над ним издеваются. Переступив внутреннюю черту, Аллен признал, что не хочет останавливаться на этом. На краткий миг ему померещилось, что сейчас должно произойти что-то, чего он втайне от себя долго желал. Если его сходу не послали куда подальше, значит, шанс… какой-никакой, но все еще оставался. - Я знаю, как это звучит, - он запустил пальцы в волосы, уголки его губ слегка приподнялись, - так что если хочешь, присоединяйся. Это предложение произвело на Канду такой эффект, что юноша не отказался бы повторить его пару раз. Мечник поднялся и, блеснув глазами, спросил задумчиво, растягивая каждый звук: - Выходит, тебе холодно, Мояши? До этой минуты Аллен и не предполагал, каким завлекающим может быть этот вкрадчивый, спокойный голос. Пока он поражался откровенным ноткам, так гармонично вплетающимся в смысл простых слов, японец подошел к нему ближе. Сев на край кровати, он подвернул под себя ногу и поинтересовался с незлой усмешкой: - Не боишься за свою задницу, значит? – скрыть очевидный намек он даже не постарался. Уолкер умело спародировал его ехидное выражение, но маска долго не продержалась – ему неудержимо захотелось улыбнуться. - Не боюсь. - А зря. Она у тебя, знаешь ли, очень даже ничего, - протянул Канда, очень похоже копируя его. Он не спеша снял сапоги, забрался под одеяло и повернулся лицом к седовласому. - Ну и как прикажешь тебя греть? Аллен закусил нижнюю губу. Буквально пару мгновений назад он почти прямым текстом признался мечнику, что не против с ним переспать. Но ни тени сомнения, ни боязни у него почему-то не возникало, словно происходящее было исключительно правильным. А если уж и сердце так сочло, так почему бы и ему не поддаться искушению – хоть раз? Он тоже лег на бок, показав Канде затылок, не глядя нашарил за собой чужую руку и положил ее к себе на талию. В тишине раздалось снисходительное фырканье японца, который придвинулся к юноше теснее и ощутил, как беззастенчиво тот прижался к нему всей спиной. Мечник был теплым, очень теплым – недаром сидел недалеко от огня и грелся. Он обнимал за пояс, щекотал дыханием макушку и находился ближе, чем когда-либо до этого, будоража и разгоняя кровь. И только спустя десяток минут Аллен понял, что может быть еще теснее, еще интимнее – кожа к коже. Точно прочитав его мысли, Канда привстал на локте и отметил: - Не думаешь, что стоит снять… форму? Уолкер молчаливо согласился с ним, принял сидячее положение снова и начал торопливо расстегивать верхнюю одежду. Все равно она только холодила кожу и, несмотря на все расписанные качества, не согревала его – жалеть было особо не о чем. Стянув тонкий джемпер через голову, седовласый повременил со снятием штанов и улегся обратно, походя мечтая о глотке чего-нибудь горячительного. В этой ситуации точно не помешало бы. Теперь Канда казался не просто теплым – он источал такой жар, что Аллен задался вопросом, нет ли у него температуры. Рукой мечник вновь притянул его к себе, положил ладонь на солнечное сплетение, легко поглаживая. Уолкер прикрыл глаза. За всю свою жизнь он никогда ни с кем не был, не позволял никому прикасаться к себе так свободно и смело, как делал это японец. Большего хотелось до дрожи, до цветных пятен под веками – предвкушение неизвестного натягивало нервы и стекалось к паху стайками мурашек. Молодого человека за ним не смущала ни их поза, ни то, что они оба были полуобнажены. Он не таил своих истинных намерений, заручившись разрешением, и Аллена, начавшего первым, это устраивало. Вряд ли он был знаком с человеком, которому смог бы довериться так же полно, как… Юу Канде. Юноша не сказал бы, сколько времени они так пролежали. Рука мечника лениво путешествовала по его груди, будто бы ненамеренно задевая соски, спускалась вниз, замирала и заново начинала ласкать бока. Уолкер мелко дрожал – не только от нахлынувшего возбуждения, но и от холода, по необъяснимой причине не отпускавшего его. Обняв его крепче, Канда переместил ладонь на низ живота, раскрыл пальцы веером. - Все еще не согрелся? – негромко шепнул он Аллену на ухо. Тот кивнул, вжавшись в горячее тело сильнее, и закинул руку назад, чтобы обнять японца в ответ. Сопротивляться его отзывчивости самурай больше и не собирался. Он приподнялся, ловко опрокинул седовласого на спину и навис над ним – всего в паре дюймов, остановившись на полпути к приоткрывшимся ему навстречу губам. - Я могу сделать так, чтобы тебе стало жарко. Канда услышал, как участилось, сбилось дыхание Уолкера. Мальчишка распахнул свои невероятно-дымчатые глаза, вспыхнул, но не отвернулся, а неожиданно подался вперед. Обхватив мечника за шею, он нетерпеливо выдохнул: - Да, - его не заботило то, что он упрашивает, - да, пожалуйста… И сам потянулся к губам, целуя неумело, тычась носом в чужую щеку. Это было чистым безумием. Канда накинулся на него, придавив к постели, и в течение долгих минут для Аллена ничего не существовало - только обветренные, шершавые губы длинноволосого экзорциста и его отрывистые вздохи. Сильные руки опять блуждали по телу, оглаживали; щекоча, они проходились по ребрам и заставляли выгибаться – мечник играл с ним, как кот с увлекшейся мышью. Влажный жар поцелуев распалял, убеждал раскрываться послушно и отвечать на настойчивые ласки языка. У юноши кружилась голова, он был не в силах отстраниться, чтобы перевести дух, но снова и снова подставлялся, кусая губы Канды и даже не замечая этого. Когда японец разорвал поцелуй, Уолкер тут же попытался привлечь его к себе, но не успел. Донельзя возбужденный парень уже соскользнул вниз, откинув одеяло, и начал беспорядочно целовать его впалый живот. Аллен откинулся обратно на подушку, делая неглубокие вдохи. Его желание было излишне очевидно для Канды; дразня любовника, тот теребил ремень его штанов, цеплял пряжку большими пальцами, а затем нарочито медленно, мучительно стягивал нижнее белье. Прохладный воздух коснулся болезненно стоящего члена, и сразу же вслед за ним Аллен почувствовал, как обволакивает, ласкает нежную кожу теплое дуновение – склонившись над ним, мечник согревал его, ничуть не стыдясь того, что вытворял. Уолкер испустил низкий, гортанный стон – звук, подобно которому не издавал никогда. Низ живота почти что свело судорогой, пальцы на ногах поджимались, и он провел ладонью по взмокшему лбу, прежде чем нагнуться и потянуть упорствующего Канду наверх. - Еще… - голос все не слушался, а Аллен удерживал темноволосого перед собой и подбирал нужные слова, - еще больше. - Больше? – японец повторил это неверяще, словно раньше сомневался, захочет ли седовласый зайти так далеко, насколько возможно. Дождавшись отчаянного кивка, он взял лицо юноши в ладони и, внимательно всмотревшись в него, сказал: - Ты посмеешься потом, но я не хочу причинить тебе боли, - Аллен вздрогнул, услышав совершенно незнакомые интонации, и сжал руку на его плече, - У нас нет никакой мази, и это может быть… трудно. Ученика Кросса вдруг затопило безграничной нежностью. Каким бы жестким ни был Канда в повседневной жизни, сейчас, в момент, когда они оба находились на грани, он ставил превыше своих желаний ощущения любовника. Аллену непреодолимо захотелось уложить мечника под себя и зацеловать его до беспамятства. Так бы он и поступил, если бы вовремя не вспомнил нечто важное. - У меня в плаще, - пробормотал юноша, стараясь сдержать смех. На лице японца отразилось искреннее непонимание. - О чем ты? - У меня в плаще есть мазь от растяжений, - он не вытерпел и улыбнулся, увлеченно разглядывая потолок. - Оу. Канда перегнулся через седовласого, чтобы нашарить на полу сброшенный плащ. Маленькая бутылочка, еще ни разу не откупоренная, нашлась во внутреннем кармане. Пробежавшись глазами по этикетке, мечник ухмыльнулся и постучал ногтем по стеклу. - Согревающая? Серьезно, что ты собирался ею согревать? – полюбопытствовал он. Аллен возмущенно шлепнул его по руке. - Ты много болтаешь. Иди сюда, - юноша поманил его к себе, потянулся за поцелуем, попутно развязав плетеный шнурок, стягивающий высокий хвост. Длинные темные волосы рассыпались по плечам, и он немедленно запустил в них пальцы. Да, так было определенно лучше. Японец – позже Уолкер вспоминал эту эмоцию много раз – улыбнулся совсем неприметно, еле-еле приподняв уголки рта, и дотронулся губами до подбородка Аллена. Вместе с немудреным касанием под кожу проникало греющее душу тепло, оно копилось и сосредотачивалось внутри: под ребрами, там, где билось сердце. - Как ты хочешь лечь? – спросил Канда, отстранившись. Ответ седовласый придумывал недолго. - Так, чтобы быть укрытым, - ухватив одеяло за кончик, Аллен улегся на бок и натянул его на себя, но потом все равно бросил взгляд на мечника. Отчего-то эта поза показалась ему наиболее удобной. - Тогда ты не сможешь видеть мое лицо, - резонно возразили ему, и юноша готов был поклясться, что где-то в глубине черных глаз экзорциста плещутся невесть откуда взявшиеся золотистые искорки. - Увижу потом, - пожал плечами он и закончил мягко, - и в следующий за ним раз, и еще… Канда фыркнул: - Шут, - и, как можно быстрее скинув с себя брюки, придвинулся к нему в который раз за вечер, уткнувшись в изгиб шеи. Его руки продолжили ласки в прежнем неторопливом, вызывающем волнение темпе. Он не совершал ничего особенного, только бесконечно гладил все тело Аллена: его предплечья, ключицы, обводил ареолы сосков и вычерчивал причудливые символы на груди, слегка задевая чувствительную кожу ногтями. Он чуть прикусывал кожу на его плече, втягивая ее в рот, и Уолкер не мог нормально дышать, а лишь приоткрывал губы в беззвучных стонах – это было слишком нереально, слишком непривычно, потрясающе, слишком… Ему никогда не было так хорошо. Ощущения обострились в разы, и седовласый окончательно потерялся во времени. Его бросало из озноба в жар, сквозь череду своих частых выдохов он слышал обрывки надрывных фраз Канды, но не пытался понять, что тот ему шепчет. На каждое новое прикосновение юноша отзывался содроганием, изгибаясь ему навстречу, и подставлял шею под исступленные поцелуи. Когда мечник переместился и согнул одну ногу Аллена в колене, седовласый зажмурился в ожидании. Он догадывался, что должно произойти дальше. Действия японца – любые, даже самые смущающие – не вызывали в нем отторжения или тревоги, потому что несли в себе неловкую, но честную нежность и опьяняли ею. Приручали, вынуждая запоминать все до доли секунды, посылали вниз, к члену, отголоски нетерпеливой дрожи. Влажная ладонь спустилась к ягодицам, раздвинув аккуратно, без предупреждения заскользила между ними. Аллен задохнулся. Это не было неприятно или неловко – он бы без раздумий согласился навсегда остаться лежать в этой позе с бесстыдно раздвинутыми ногами, только бы невероятное чувство не проходило, а Канда продолжал осторожно входить в него своими пальцами. Болезненное наслаждение прошивало насквозь, и юноша обернулся назад, чтобы хотя бы мельком увидеть лицо японца и перехватить яростный поцелуй. Горячо. Господи боже, как горячо… Всепоглощающий жар разливался внутри. Пальцы исчезли давно, и Аллен чувствовал всем своим существом, как собран мечник, дюйм за дюймом проникающий в него. Он входил неспешно, едва покачивая бедрами, и тихо говорил что-то любовнику – что-то совершенно бессмысленное, но сдерживающее напряжение. Канда был другим. Он стал внимательным и чутким, и эта перемена заставляла терять голову. Двигаясь медленно, очень медленно, японец крепко прижимал юношу к своей груди, устроив руку прямо напротив его сердца – и этот жест обозначал не только защиту, он был властным и собственническим; Аллен осознавал это и чувствовал, как вслед за мыслями в груди у него, а затем и в паху расцветает жгучий, подчиняющий трепет. Он не хотел ему противиться. Не хотел лгать себе и сомневаться – эта близость была лучше всего, что он когда-либо переживал. Одеяло было скинуто на пол. Горло перехватывало из-за размеренного ритма, распахнутые, немигающие глаза щипало то ли от подступившей влаги, то ли от фантомной, давно минувшей боли. Стиснув зубы, Канда толкался в него и с трудом сдерживался, чтобы не начать вбиваться сильнее, глубже – он был на краю и не мог больше ждать. Аллен отдал бы многое за то, чтобы увидеть, как исказилось лицо мечника, когда он, издав низкий стон удовольствия, вздрогнул и излился в него. Тепло выплеснулось, заполнило его до предела, и юноша, не вытерпев, выгнулся до хруста, откинул голову на плечо Канды и накрыл своей рукой сжавшую его член ладонь. Пары резких движений ему хватило сполна. Уняв сбившееся дыхание и отпустив бедро мечника, в которое впился ногтями, Уолкер перекатился на спину и ошеломленно произнес: - Черт, - его грудь все еще часто вздымалась, он был растрепанным, взмокшим и полностью вымотанным. Канда вопросительно поднял бровь. - Все-таки больно? - Я был бы не прочь сделать второй заход, - со смешком признался Аллен, толкая японца в грудь и нависая сверху. Тот не возражал против еще одного поцелуя, и седовласый, осмелев, лизнул его нижнюю губу. Она немного припухла, кажется, длинноволосый почти ее прокусил, - думаю, что тебе тоже понравилось. Так? Хмыкнув, мечник натянул на них смятое одеяло и лег, закинув руки за голову. - Что ты хочешь от меня услышать? – юноша открыл было рот, чтобы ответить, но он ему не позволил, - Да, я бы повторил. Но не сейчас, уж точно. Аллен подкатился к нему, дождался, пока Канда его обнимет, и положил голову тому на плечо. Ему опять захотелось спать, и лежать так, расслабленно и умиротворенно, позабыв обо всем, было приятно. Очень приятно, особенно если учесть, что он, обнаженный, добровольно обжимался с Юу Кандой и совсем не был против того, чтобы его поцеловали еще сотню раз. - Вот вернемся в Орден, и я во всеуслышание заявлю, что про вас с Лави все враки, - прыснул седовласый, слишком живо представив себе эту картину и вытянувшиеся лица друзей, - и пусть они потом гадают, откуда я это знаю. - Если будешь много болтать, я тебя заткну, - несерьезное предостережение развеселило Аллена еще больше. Он коснулся щеки Канды и попросил, не отрывая взгляда: - Можешь затыкать меня какими угодно способами. Только не смей становиться прежним, хорошо? - Я подумаю, - спустя некоторое время отозвался японец. Аллен сонно кивнул ему и закрыл глаза. * * * Солнце лениво поднималось из-за горизонта, обдавая мягким светом вершины гор и лес, утопающий в снегу. Метель утихла давно; в округе стояла абсолютная, ничем не нарушаемая тишина. Новый день, уже столь ясный и свежий, обещал быть безоблачным, не по-зимнему погожим. Утро для тесно прижавшихся друг к другу спящих экзорцистов наступило неожиданно громко, с настойчивым стуком в дверь и задорным криком Лави: - Эй, Аллен, Юу! Вы здесь? Подъем, сонные тетери! Канда сдавленно выругался и, не размыкая век, притянул мелкого к себе поближе. fin