Спасибо вам за яд

      Боль, она везде, неважно какая, физическая или душевная, она вас мучает. От физической можно избавиться, а вот от душевной - нельзя. Чтобы вы не делали, вы страдаете изо дня в день, а сделать нихуя не можете. Простите за то, что матерюсь, но благодаря им я могу всё описать. О, вы не понимаете, почему я с вами говорю? Как я это делаю? Вас просто не существует. Вы все - мой плод воображения. Смешно, не правда ли?       На дворе 2019, мне всего 38 лет, а я чувствую, что мне все 100. Лежа на мягкой кушетке, в так называемой больнице, я просто не понимаю, почему я жив. Я раздумываю, как я до этого докатился...О, Вы до сих пор не понимаете, кто я? Странно, ведь это я создатель. Ну, тогда, я Том. Том Хиддлстон. Неожиданно, правда? Человек, что всегда улыбается, человек, что всегда счастлив для всех, сейчас тихо сходит с ума от боли, что убивает его изнутри. Так смешно становится, когда я вспоминаю моменты в жизни, где я ощущал себя счастливым, а ведь это было не так, это просто был обман. Я обманывал себя, людей, чтобы быть счастливым.       Том, что же с тобой произошло, спросите вы? Это пока что вам знать рано, всё по порядку. Давайте проясним одно. Кто же вы? Вы, пожалуй, мой друг, только Вам я и доверяю свои мысли, сам пытаясь в себе разобраться. Вы - плод моего воспалённого воображения, которое долгое время страдало одиночеством. Вам около года, в моём понимании, а на деле вам может быть разное количество лет, но это не важно. На данный момент вы здесь, вы со мной, и меня это радует.       Второй вопрос, на который я отвечу, пожалуй, где мы на данный момент? Мы в больнице Фоскот Прайват. Это достаточно хорошая больница, мягкие кушетки, хорошее обслуживание, отличные врачи. Ох, я будто рекламу делаю, простите меня, я знаю, что рекламы бесят. Лежа в одной из этих палат, я много о чём думаю, тут, как и в другой любой больнице, жутко скучно. Вы сейчас не понимаете, что же происходит, почему я в больнице, почему я страдаю. О, Вы всё узнаете, а пока что вернёмся в реальность, в которую так не хочется...       Разлепляя свои глаза, я поморщился от яркого света. В последнее время это самый мною ненавистный цвет, я предпочитаю темные тона, как в моей недавно снятой квартирке на окраине города Оксфордшир. Я осмотрел свою палату. Она было довольно просторной: с большими окнами, белыми обоями, посередине стояла моя кровать и она была мягкой до безумия. Непривычно для больницы. Я еле слышно вздохнул и перевел взгляд в сторону двери, недалеко от неё была ещё одна, наверное, вела в ванну. Рядом с моей "кроватью" стояли всякие приборы, что поддерживали так ненавистную мною жизнь моей туши.       Я попытался подняться, но у меня ничего не вышло, в руку была вставлена капельница, а во всём теле была очень большая слабость. Я со стоном упал на кровать. Ну что за хуйня то? Трудно дать мне умереть? Так нет же, надо же поддерживать мою "прелестную жизнь"! Ведь то, что я пытался покончить с собой, совершенно ничего не показало. Внимания требую, наверное. Ведь 38-летнему старику и хорошему актёру нужно внимание. Ага, спасибо, блять, что дали мне его.       Тут в мою палату зашла медсестра, в руках у неё были пакетики с новыми препаратами для капельницы. Переведя взгляд на капельницу, я увидел пустой пакет. Интересно, какой это пакет по счету? И сколько я вообще здесь?       — Ах, Вы уже очнулись! — она была достаточно милой девушкой с русыми волосами, что были аккуратно заплетены в красивую косу. Вздёрнутый носик, прекрасные веснушки, нежная улыбка, от которой хочется улыбнуться в ответ. Красивые голубые глаза, в которых с лёгкостью можно было прочесть заботу; фарфоровая кожа будто светилась от лучей, что падали ей на лицо. Она была достаточно миниатюрная, улыбчивая и красивая. Не будь я по мужикам, влюбился бы скорее всего, но увы, меня привлекают мускулистые, бородатые и высокие мужчины, которые бы еба...Что-то я отвлёкся, простите. Девушка смутилась под моим пристальным взглядом и покраснела. Поэтому она быстро подошла к капельнице и начала менять на другое лекарство, попутно спрашивая меня о моём самочувствии: — Не болит голова? Слабость? Тошнота? Или какие-то другие проблемы?        — Небольшая слабость, сильные боли в голове и очень сильно хочется пить, — я пытался улыбнуться, но это было похоже больше на оскал, чем на улыбку, поэтому я быстро отбросил эту идею. — Ну, а в целом, вроде все нормально, если не считать того, что меня спасли, — последнюю фразу я недовольно пробубнил. — У меня вопрос. Точнее, несколько. Сможете ответить?        — На счёт слабости, это из-за того, что Вам несколько часов прочищали желудок, из-за того, что Вы пытались отравиться, — она вздохнула — так, попить — пробормотала она и взяв со столика, что стоял возле стены, стакан с водой, она дала мне эту великолепную жидкость, но она вторая по счету после виски. Я блаженно вздохнул, наконец-то. — На счёт вопросов, Вас что-то интересует?        — Да, для начала мне б узнать ваше имя.        — Ох, точно! Меня зовут Анна, я про бейджик забыла совсем, — она начала шарить по карманам своего медицинского халата. Найдя тот самый бейдж, она быстро его прицепила. — Что-то ещё?        — Приятно познакомиться с Вами, Анна, — я еле заметно улыбнулся. — Вы... — договорить я не успел, так как в мою палату залетела моя младшая сестра Эмма.        — Господи, Том! Я как только узнала, что ты попал в больницу, — она задыхалась, похоже, очень быстро бежала, выглядела она, мягко говоря, не очень: её некогда русые, с медовым отливом, волнистые волосы были похожи на гнездо вороны; глаза красные, опухшие, видно, много плакала, даже не удивлюсь, если это из-за её придурка мужа, которого я, Слава Всевышнему, не наблюдаю в своей палате. Одежда на ней висела и было понятно, что как только самолёт приземлился на землю она бегом побежала сюда.        Я вздохнул и в пол уха слушал её яростный монолог о том, как же я мог так поступить, что они любят меня, а я и бла бла бла. Как я устал. Видно, по моему лицу было понятно, что я не слушаю её, так как она резко замолчала. А потом послышались всхлипы. Отлично, истерика моей сестры нужна была мне как никогда раньше. Спасибо тому, кто, блять, решил поиздеваться надо мной, ведь живу я без проблем! Вздохнув, попытался её успокоить.       — Эмма, хей, — я взял её за руку и пытался хоть как-то успокоить, так как обнять я её явно не мог, — сейчас же всё хорошо, я живой, меня спасли.        — Но это не значит, что на этом всё закончится, Том! — Она скинула мою руку и отошла к окну, обняв себя руками. — Ты думаешь я не знаю, что это далеко не первая твоя попытка? Думаешь, мама не знает? Папа? — Она шмыгнула носом и глубоко вздохнула, пытаясь себя успокоить.— Зачем ты это делаешь? Что происходит у тебя в жизни, что ты пытаешься убить себя? — Она взглянула на меня, а я лишь смотрел в потолок.       Почему так трудно жить? Дышать? Пытаться делать вид, что ты здоров. Я повторяю себе каждый раз одни и те же слова: "они не должны знать, не должны, я не хочу видеть ИХ жалость". Почему я пытаюсь убить себя? Наверное, из-за гребанной пустоты внутри, из-за людей, что окружают меня. Из-за гребанной несправедливости, в которой приходится жить и глотать на протяжении всего пути. Наверное, потому, что легче просто уйти из жизни и не страдать? Узнать, наконец, что после смерти.        — Наверное, потому, что я... — говорить было трудно, да я и не понимал, что стоит сказать, так как на все мои жалкие попытки сказать правду, будет всегда одна и та же реакция. У всех.        — Потому, что ты? Том, посмотри на меня, — она снова села рядом и взяла мою руку в свои маленькие ладошки. Прям как в детстве, когда мы бегали в лес, а чтобы поспевать за мной, она всегда хватала меня за руку. Эти воспоминания вызвали у меня улыбку, впервые за многие месяцы. Не ту "Голливудскую", которая сверкает на фотографиях журнала или с какого-нибудь фестиваля. Нет. Действительно искреннюю, хоть и не яркую, очень слабую. Но улыбку. Для Эммы это был своеобразный знак и она тоже улыбнулась мне, а её голубые глаза были прикованы ко мне.— Ты важен нам, твоей семье, которая любит тебя, несмотря ни на что. Родители всегда были рады помочь, как и я с Сарой, которая, между прочим, летит с другого конца света, чтобы ударить тебя за то, что ты нас всех так напугал, — мы тихонько захихикали, потому что оба знаем, как она страшна в гневе.        Мы оба вздрогнули, когда дверь в палату открыл молодой врач с папками в руках. Он не отрывал взгляд от карты, скорее всего, моей и прошёл ко мне, мастерски обходя "преграды" в виде тумбочки и сумки Эммы. Это был достаточно высокий, черноволосый мужчина, с красиво подстриженной бородой и красивыми зеленым глазами. Ну прям Голливудский актер, сошедший с обложки журнала "VOGUE".        — Так, палата 37, Томас Уильям Хиддлстон? — Он поднял глаза и был весьма удивлён, когда увидел кого-то еще в палате, кроме меня.        — Да, всё верно мистер...? — С учётом того, как он пялился на мою сестру, я понял, что это займет слишком много времени, чем предполагалось. Закатив глаза, я обвёл палату глазами в наличии камер, ибо было стойкое ощущение того, что нас снимают.        — Кхм, Пейс, Ли Пейс, — он смущённо отвел глаза и снова обратился к своей папке. — Я Ваш лечащий врач на эти ближайшие две недели.        — Две недели?! — Мы с Эммой сказали это хором. Так, проторчать две недели в больнице не входило в мои планы.        — Да, две недели. Чего Вы, мистер Хиддлстон, ожидали, когда глотали таблетки в неимоверных количествах? — Он очень строго посмотрел на меня, а по моему телу пробежали мурашки.— Это всё очень серьёзно и Вам стоит остаться здесь на две недели, чтобы мы были уверены, что всё точно в порядке. — С нажимом сказал он.        —Хорошо. — Согласился я.— Но, что Вы будете делать со мной эти две недели? Мариновать? — Эх, язык мой, враг мой.        — Ха-ха, очень смешно и остроумно, — мистер Пейс закатил глаза и достал бумагу из синей папки, от которой он всё никак не мог отцепиться, — тут нужно поставить Вашу подпись. Мы будем проводить обследования Ваших органов, чтобы удостовериться, что они никак не повреждены, а так же будут проводиться терапии у психолога. Это обязательная процедура. — Строго сказал он, когда увидел возмущение в моих глазах. Я забрал у него бумажку и пробежался глазами по ней. Подняв глаза на Эмму, которая притихла, я наткнулся на её взгляд, полный надежды и мольбы, направленный на то, чтобы я согласился. Боже, если ты существуешь, когда я тебя встречу, я точно врежу тебе.        — Отлично, может Вы тогда мне ручку дадите? Я, конечно, могу расписаться кровью, но вдруг Вы решите это использовать в каких-нибудь обрядах, а проблем мне хватает, — немного раздражённо спросил я, слабость и боль в голове давала о себе знать. Без лишних слов он протянул мне шариковую ручку. Мельком взглянув на женщину, которая не единожды создавала мне проблемы, я печально вздохнул и поставил подпись. Прощайте прекрасные 14 дней, которые я хотел потратить на совсем другие дела. Я обратно протянул эту бумагу и ручку. Дождавшись, кода он это всё запихнёт туда, где это всё лежало, я озвучил то, что давно хотел: — Теперь я могу поспать? У меня очень болит голова и я буду вам двоим благодарен, если вы дадите мне шанс отдохнуть. — Всё так же раздражённо проговорил я.       Первая подскочила Эмма, она виновато смотрела на меня и мялась на одном месте. Но так же быстро она расправила плечи и серьёзно посмотрела в мои глаза. Ах, актёрское мастерство явно у нас в крови.        — Я приду завтра, скорей всего с Сарой, так что готовься, что тебя тут просто размажут, — подавив смешок, она поцеловала меня в щёку и, подхватив свои сумки, собралась было уже "упорхнуть", но её остановил Мистер Пейс.        — Мисс, простите, мы сможем ещё поговорить в коридоре? — Неуверенно спросил он. Вроде же брутальный мужчина, а мнётся, как школьница. Моя маленькая авантюристка кивнула головой и грациозно ушла из моей палаты, на прощание помахав мне ручкой. Не сдержавшись, я закатил глаза, детский сад, а я в нём - старый дед. — Мистер Хиддлстон, сегодня вечером у Вас возьмут некоторые анализы, тоже самое будет завтра утром, не пугайтесь. А теперь отдыхайте. — Склонив немного голову, как делают люди, когда здороваются, он быстро вышел из помещения, закрыв дверь.        Наконец-то одиночество, Боже. Я в полной мере ощутил слабость и адскую усталость. Закрыв глаза, я провалился в спасительную тьму, не заметив, как в палату кто-то вошёл...