***
Выражение лёгкого удивления на лице Ветинари могло обмануть многих, но Ваймс уже давно не попадался на такие простые уловки. Видимое проявление каких-либо эмоций со стороны патриция заставляло все его инстинкты встать в стойку и поднять плакаты с надписью «ПО-ДО-ЗРИ-ТЕЛЬ-НО» в лучшем случае и «О-ПАС-НОСТЬ» — в худшем. — Честно говоря, сэр Сэмюель, я не совсем понимаю суть ваших претензий. — Ветинари сложил вместе кончики полусогнутых пальцев и опёрся подбородком на получившуюся угловатую конструкцию. — Ну подумайте сами, какой у меня был выбор? До недавнего времени у вашего предка была, мягко скажем, дурная слава. Народ очень сильно старался забыть Старину Камнелица. Как следствие, до наших времён не дошло ни одного его изображения. Ни одного. Даже письменные описания довольно расплывчаты, впрочем, они всегда расплывчаты. Согласитесь, взять за модель для памятника вас, его единственного оставшегося в живых потомка, было совершенно логичным решением. Так что в том факте, что памятник похож на вас, нет ничего удивительного или выдающегося. — Похож? — прорычал Ваймс. — Да он точная моя копия! — Отнюдь нет, — спокойно ответил патриций. — Отличия довольно разительны. Форма глаз действительно ваша, однако их размер несколько меньше. Плюс чуть более острые скулы, чуть более тяжёлый подбородок, чуть более искривлённый нос... Уверен, если вы рассмотрите памятник внимательнее, то обнаружите, что сходство не столь сильно, как вам показалось изначально. — Хорошо, хорошо! Но он очень похож на меня. Очень похожий на меня памятник стоит прямо перед дворцом. На виду у всех. — В этом-то вся и суть, не так ли? Памятники ставят именно для того, чтобы все их видели. Хотя, возможно, я чего-то не понимаю, и вы осведомлены о каком-то другом их предназначении? «Собирать голубиное дерьмо», — подумал Ваймс, но благоразумно промолчал. Его посетило обычное для разговоров с патрицием ощущение: всё логично, всё разумно и, тем не менее, во всём кроется какой-то огромный подвох. — И всё-таки... Вам не кажется, что в этой ситуации есть что-то... неправильное? Ветинари склонил голову набок и улыбнулся своей знаменитой молниеносной улыбкой. — Мой дорогой Ваймс, мне кажется, что вы придаёте этой ситуации слишком большое значение. Большее, чем кто-либо другой. Уверяю вас, если кто-то и обратил на ваше с памятником сходство особое внимание, об этом быстро забудут. В конце концов, вы должны быть похожи на своего предка. Таков закон природы. Не смею вас задерживать. Ваймс осторожно закрыл за собой дверь и с чувством врезал кулаком по ставшей почти родной стене. Услышав глухой стук, Ветинари прикрыл глаза и улыбнулся. На этот раз — одной из тех своих улыбок, которые никто никогда не видел.***
Ваймс почти физически чувствовал, что происходит что-то не то. Его инстинкты не просто вставали в стойку и поднимали плакаты — они бегали по черепной коробке с нечленораздельными, но очень громкими воплями. Раньше, когда Ваймс патрулировал город, случайные прохожие смотрели на него, как смотрели бы на любого стражника: с неприязнью, с настороженностью, с опаской — то есть, вполне нормально для скорее менее, чем более законопослушных граждан Анк-Морпорка. Теперь на него пялились. Со злостью, с завистью, с затаённой усмешкой и изредка — с каким-то сочувственным восхищением. Крепко подумав, Ваймс списал это на свой новый статус: в конце концов, не каждый день родившийся в Тенях становится — о боги — герцогом. Увы, другие, ещё более странные обстоятельства снова заставили картину мира покинуть точку равновесия. Положение, как говорится, обвязывает, и эти верёвки с не полезной для психики частотой тянули Ваймса в сторону различных великосветских приёмов. Обычно он старался как можно меньше говорить, практически не пить, держаться поближе к Сибилле и удирать при любом удобно случае. До недавнего времени такая линия поведения устраивала всех: отношение аристократии к новому герцогу колебалось между «презрением» и «сильным презрением». Однако теперь, завидев Ваймса, эти же самые люди расплывались в приторных улыбочках и с аккуратной навязчивостью загоняли его в угол для того, чтобы поболтать. Ваймс всеми приличными способами — увы, рукоприкладство в их список не входило — пытался объяснить, что в теме разговора не разбирается, а саму идею разговора — не приветствует, но это не помогало. Каждый, каждый по каким-то необъяснимым причинам считал своим долгом за десять минут изложить краткую автобиографию и заискивающе попросить «передать патрицию наилучшие пожелания». Ваймс не особо понимал, с чего вдруг он должен кому-то что-то передавать, а непонимание всегда бесило его до зубовного скрежета. Последней каплей стал уже выходящий за рамки обыденной странности разговор с леди Силачией. Она подошла на одном из балов: слегка растрёпанная, раскрасневшаяся, с почти пустым бокалом вина в правой руке и с подрагивающим веером — в левой. Неровный стук каблуков показался хорошо развитой интуиции Ваймса Поступью Судьбы. — Лорд Ваймс! Право, я прошу прощения за своё нескромное любопытство, но... вы же понимаете: нас, женщин, не может не интересовать этот вопрос, — леди Силачия сделала глубокий вдох и быстро, словно боясь передумать, выпалила: — Каков он? — Э... Прошу прощения? — Лорд Ветинари. Каков он? Ваймс несколько растерялся. — Э... Прошу прощения? — Ах, — неловко улыбнулась леди Силачия, — в смысле ваших... отношений. Ваймс почувствовал, как от перенапряжения в его мозгах что-то заискрило. — Э... Прошу прощения? — Ах, вы всё прекрасно понимаете. О да. Ваймс прекрасно понимал, как чувствовал себя Детрит в Клатче. — Боюсь, я правда не понимаю. — Значит, не понимаете, — любопытный голос стал откровенно раздосадованным. — Жаль, очень жаль. Ну что ж, ваше право. Вот только... Как вам не стыдно перед Сибиллой?! Развернувшись настолько резко, что её волосы хлестнули Ваймса по лицу, леди Силачия гордо направилась в сторону летней террасы. Ваймс ошеломлённо моргнул и подумал, что ему срочно нужно очень сильное клеящее вещество: без посторенней помощи разрозненные куски наотрез отказывались складываться в логичную картину. К счастью, ему только что подсказали, где это вещество можно отыскать — оставалось только дождаться возвращения домой. Сибилла выслушала прерывистый рассказ мужа и начала хохотать: громко, искренне и до слёз. — О боги, — чуть ли не икала она. — О боги, она действительно это спросила и это сказала? Ох, я не могу! О боги... Ваймс терпеливо подождал, пока она успокоится. Ему тоже хотелось посмеяться, — более того, ему всё сильнее и сильнее казалось, что от него этого ждут — вот только повода для веселья пока что не было. — Милый, ты что, расстроился? Ой, да не обращай внимания. Я же знаю, что это неправда. Поступь Судьбы превратилась в Неотвратимую Поступь Судьбы. — Что неправда? — А ты не знаешь? — Сибилла посмотрела в кристально честные, лишённые всякого намёка на понимание глаза и уронила на подлокотник кресла поднесённую ко рту руку. — О боги. Ты действительно не знаешь. Ну ещё бы, кто бы в здравом уме... Прости, Сэм. Я должна была тебе сказать. — Сказать мне что? — За Неотвратимой Поступью Судьбы начали угадываться очертания Знамений Рока. — Помнишь церемонию открытия памятника Старине Камнелицу? Ещё бы он её не помнил. — Ты ведь заметил, что памятник довольно сильно похож на тебя. — И? — Понимаешь, очень похожий на тебя памятник — и прямо перед дворцом... У Ваймса возникло смутное ощущение, что где-то он уже это слышал. Или даже говорил. — Вкупе со всем остальным... В общем, по городу уже три недели ходят слухи, что вы с Хэвлоком вместе. — Вместе что? Сибилла вздохнула и попыталась как можно многозначительнее приподнять бровь. — Просто вместе. И Ваймс понял. Он вспомнил о распространённых в Тенях оскорблениях, вспомнил список предоставляемых Гильдией Белошвеек Особых Услуг и наконец-то понял. Кости Слонов не треснули и не осыпались в Пустоту, Черепаха не прекратила свой медленный полёт, а Диск не начал вращаться в другую сторону. Мироздание абсолютно не собиралось сочувствовать Сэмюелю Ваймсу, у которого только что отвалилась челюсть. — То есть... Ты хочешь сказать... Все думают, что всё из-за... Что мы... Что он меня... — Или ты его, — опустив голову, улыбнулась Сибилла. — Мнения по этому поводу несколько расходятся. Ваймс открыл рот. Закрыл. Снова открыл. Снова закрыл. А потом не глядя схватил плащ и выбежал на улицу.***
— А, Ваймс. — Ветинари кивком головы отозвал вбежавшего следом за Ваймсом Стукпостука, отложил перо и с интересом посмотрел на волочащийся по полу плащ. Женский. — Не знаю, что привело вас ко мне в столь поздний час, но, судя по вашему виду, случилось нечто очень серьёзное. — О да, сэр. Очень серьёзное. Видите ли, я узнал, что ходят слухи... — вкрадчиво начал Ваймс и... осёкся. Потому что с наслаждением проорать полную справедливого гнева речь про себя — это одно дело. А заставить-таки язык повернуться в таком направлении — совсем другое. Патриций вопросительно и, как показалось Ваймсу, слегка насмешливо поднял бровь. — Слухи всегда ходят, сэр Сэмюель. Это их естественное состояние. Ваймс прикрыл глаза. Потом сделал глубокий вдох. — Слухи про нас. — О. И какие же именно слухи настолько вас взволновали? — А их что, много? — О, вы удивитесь. Согласно слухам, вы мой потерянный в младенчестве троюродный брат, кузен и единоутробный брат. Вы являетесь моим главнокомандующим, моим преемником, моим душеприказчиком и настоящим патрицием Анк-Морпорка. Ходят даже слухи, что вы мой сын. С трудом представляю себе, как такое возможно, но в жизни случается всякое. Ваймс почувствовал, как пол под его ногами начал шататься, но не позволил сбить себя с толку. — Я, сэр, говорю о недавних слухах. О тех слухах, которые пошли после установки вашего памятника. — А. Эти слухи. — Ветинари вздохнул и расслабленно облокотился на спинку кресла. Расслаблено. Облокотился. На. Спинку. Кресла. Ваймс почувствовал, что что-то идёт не так. — Во-первых, сэр Сэмюель, памятник Ваймсу Камнелицу не мой, а общественный. А во-вторых... Я понимаю, почему эти слухи вас возмущают. Но не понимаю, почему они вас удивляют. Я вот удивляюсь тому, что подобные слухи не начали ходить гораздо раньше. — А... Что? Что-то определённо шло не так. — Начнём с того, что вы не единожды спасали мне жизнь. — И что? — справедливо возмутился Ваймс. — Это моя работа, моя обязанность! Да я бы абсолютно также спас Шнобби, если бы его жизни угрожала опасность. Обе брови Ветинари взметнулись вверх. Воцарилось неловкое молчание. — Сэр Сэмюель, мы с вами это понимаем. Однако людям свойственно придавать самым обыденным вещам чересчур большое значение. Вы будете очень удивлены, но для многих спасение чьей-то жизни равносильно признанию в любви. Я уже не говорю о других аспектах наших биографий. — Каких это аспектах? Патриций медленно, чересчур медленно подался вперёд и плавно положил руки на стол. Ваймсу показалось, что он только что сделал шаг на очень тонкий лёд, и одно неосторожное движение, один неверный звук приведёт к падению в почти застывшую воду без течений, омутов и дна. — Вы никогда не боялись меня, сэр Сэмюель. Вы не побоялись приказать мне заткнуться. Вы не побоялись во всеуслышание заявить, что я тиран, которого нужно было повесить, да не нашлось достаточно крепкой верёвки. Мы с вами понимаем, что такова ваша натура. Однако большинству людей для того, чтобы не бояться, нужны причины. Нужны гарантии. Они переносят свою психологию на вас и ищут эти гарантии. Вы, сэр Сэмюель, честны, принципиальны, неподкупны и всё ещё живы. К моему большому и, поверьте, абсолютно искреннему сожалению, для различного рода подозрений этого более чем достаточно. Ветинари пристально, изучающе, ищуще посмотрел Ваймсу в глаза, словно пытаясь сказать что-то без помощи слов. Или услышать что-то слишком тихое и слишком короткое для человеческого слуха. Ваймс удивлённо смотрел в ответ и молчал. Пауза затягивалась. — Что ж. На вашем месте, мой дорогой Ваймс, я бы просто не обращал на эти слухи внимания. Не смею вас задерживать. «Ну нет», — стряхивая оцепенение, с которым можно будет разобраться позже, подумал Ваймс и опёрся руками на стол патриция. — Вы что, не понимаете? Весь город, весь чёртов город считает, что я нахожусь на своём месте только потому, что позволяю вам спать со мной! Прекрасная репутация для командора Городской Стражи. Уверен, она очень поможет мне в борьбе с преступностью. Ваймс заметил, как на слове «позволяю» патриций поморщился и на мгновение прикрыл глаза, но не придал этому значения. Он прекрасно знал, что произойдёт дальше: Ветинари будет смотреть на его руки, пока он их не уберёт, а потом приведёт ещё парочку разумных доводов, выставит из своего кабинета, и ничего не изменится. Старая, изученная до мельчайших нюансов, абсолютно бесполезная партия, которую, тем не менее, нужно доиграть до конца. Итак, первый ход... Ваймс не прерывал глазного контакта и потому не заметил никакого движения. Он только почувствовал, слишком поздно почувствовал, как на его запястье осторожно легла прохладная рука. И он знал, насколько обманчива это осторожность, уже почти слышал хруст ломающихся костей, почти ощущал отдающую в плечо боль, почти видел расплывающиеся перед глазами круги... Но рука просто была: неподвижная, твёрдая, теплеющая. — Прошу вас, сэр Сэмюель. Не позволяйте мне вас задерживать. Ваймс медленно, чуть ли не запинаясь вышел из кабинета. Ветинари пристально посмотрел на свою руку и устало провёл ею по лицу.***
Если бы Ваймс мог повернуть время вспять и изменить что-либо в своей судьбе, он предпочёл бы никогда не узнавать об истинной подоплёке взглядов, усмешек и шёпотов. В первую очередь потому, что на этом поле боя он был слабее новорожденного котёнка. Ловить нелицензированных воров и тех, кто не входил в Гильдию Наёмных Убийц, но работал по её профилю — всегда пожалуйста. Но слухи... Слухи — гораздо более тонкая материя, и с ними не сделаешь ничего. Авторов не найти, а всех остальных — не переубедить. Ещё сильнее Ваймса бесило то, что в эту чушь верили его люди. — Я очень рад, что вы с патрицием достигли согласия, — жизнерадостно сказал Моркоу. — Это, несомненно, пошло городу на пользу. Первую секунду Ваймс мужественно боролся с порывом разбить о его голову что-нибудь тяжёлое. Потом он вспомнил, что для Моркоу слова «ирония» и «сарказм» являются лингвистической абстракцией, а всё, что он говорит, он говорит искренне. После этого Ваймс не менее мужественно подавил желание самому побиться головой об стол и попросил Ангву задержаться. — Ангва... Ты вервольф. Ты очень хорошо чуешь запахи и не можешь не понимать, что никакого согласия между мной и лордом Ветинари нет. Не в службу, а в дружбу... Объясни ему, а? — Я пыталась, — с непроницаемым лицом ответила Ангва, — но... Вы же знаете Моркоу. О да. Ваймс знал Моркоу, и безнадёжность ситуации бесила его до зубовного скрежета. И, наконец, сильнее всего его бесило то, что чисто теоретически всё действительно было Разумно и Логично. Если бы Ваймс не был Ваймсом, он сам мог бы поверить в нечто подобное. Ведь факты и закономерности можно трактовать по-разному: правильно и... На этом месте вопрос «А что такое правильно?» вставал во весь свой гигантский рост, и Ваймс предпочитал срочно занимать мысли чем-нибудь другим. Он слишком хорошо знал, что ответы на такие вопросы существуют только на дне бутылки. А то и двух. Чтобы оглушительно выстрелить, сжатой пружине по имени Сэмюель Ваймс не хватало сущей мелочи. Почему-то Господин Случай любит выбирать для своего торжественного появления именно такие периоды человеческой жизни.***
— Таким образом констебль Посети заставил господина Шпротта добровольно поделиться имеющейся у него информацией... — Заставил добровольно поделиться? — быстро чиркнув что-то на одной из своих бумаг, задумчиво спросил Ветинари. «Да, сэр» — в своих лучших традициях собирался ответить Ваймс. До того, как краем глаза заметил в окне какое-то движение. Дальнейшее смешалось в неразделимое целое из звуков и движений. Ваймс резко рванулся вперёд, перепрыгнул через стол и повалил стул с сидящим на нём патрицием на пол. Послышался звон разбитого стекла, удары подошв о каменные плиты и чьи-то воинственные крики: «Лови скотину!» Тяжело, с присвистом выдохнув, Ваймс открыл глаза. Снова обошлось. Оставалось только выждать для верности несколько минут и... И резко осознать, что лежишь на патриции. На очень редко моргающем и дышащем патриции. Который явно собирается что-то сказать. Ваймс никогда не думал, что будет горячо благодарен Дворцовой Страже: ворваться в нужный момент — прекрасное, прямо-таки спасающее жизни умение. Быстро поднявшись, он протянул Ветинари руку. — Вы в порядке, сэр? — О да, сэр Сэмюель. В полном. На этом обязанности Дворцовой Стражи заканчивались. А значит, она могла быть свободна, и Ваймс направился к выходу с твёрдым намерением радостно к ней присоединиться. — Стойте, командор, — раздался тихий голос его спиной. — Уверен, там справятся и без вас. А вы ещё не закончили свой доклад. Прежде чем выйти из Продолговатого кабинета и захлопнуть за собой дверь, последний дворцовый стражник кинул на Ваймса Многозначительный Взгляд. Чтобы оглушительно выстрелить, сжатой пружине по имени Сэмюель Ваймс не хватало только адреналина и лёгкого толчка. Он прыжком преодолел разделявшее их с Ветинари расстояние и с силой толкнул его в грудь, прижимая к стене левой рукой и хватая за горло правой. — Ты... Ты и твои грёбаные игры, твои грёбаные планы, твоя грёбаная способность выворачиваться... Хоть раз в жизни, ублюдок, раз в жизни скажи правду! ЧТО. ТЕБЕ. ОТ. МЕНЯ. НАДО?! Стало оглушительно, звеняще тихо, даже воздух свернулся в ожидающий клубок, а Ваймс знал, что орёт на патриция, что держит за горло патриция, и это — конец окончательный и бесповоротный, потому что он никогда не сможет, никогда по-настоящему не захочет сжать эту шею с силой, достаточной для того, чтобы сломать позвонки. Ваймс даже не успел понять, когда и как они с Ветинари поменялись местами. В пространстве снова образовались Временные Штаны. В одной из штанин Ваймс не спал третьи сутки — его мозговая активность была прямо пропорциональна количеству выкуренных сигар и чистому упрямству. Он чувствовал, что его плечо сильно и в то же время осторожно прижимают к стене, чувствовал, как борода патриция касается подбородка, чувствовал прохладные сухие губы на своих губах и думал: «Что. За. Чёрт?» В этом варианте реальности Ветинари отстранился, не дождавшись ни сопротивления, ни ответа, ничего. Он посмотрел на вытянувшееся лицо, в широко распахнутые, удивлённые глаза; сделал два шага назад и на одно почти неуловимое мгновение опустил голову. Когда их взгляды снова встретились, на Ваймса смотрел лорд Ветинари, патриций Анк-Морпорка. — Прошу прощения, сэр Сэмюель. Этого больше не повторится. Не смею вас задерживать. И Ваймс понял: ничего не было. Нет, даже не так. НИЧЕГО. НЕ. БЫЛО. ТОЧКА. Его это вполне устраивало. Он молча развернулся, вышел из Продолговатого кабинета, вернулся домой и крепко обнял Сибиллу, с наслаждением вдыхая запах её волос. Ходившие по Анк-Морпорку пикантные слухи очень быстро сошли на нет. Можно даже сказать, подозрительно быстро. Лорд Ветинари сдержал своё обещание «больше не» и в словах, и в действиях. Он умер в своей постели в возрасте восьмидесяти девяти лет. Сэмюель Ваймс последовал за ним четыре года спустя — по-своему счастливый и ни о чём не жалеющий. Сэмюель Ваймс никогда не узнал об этом варианте своего будущего. Сэмюель Ваймс не спал третьи сутки — его мозговая активность была прямо пропорциональна количеству выкуренных сигар и чистому упрямству. Он чувствовал, что его плечо сильно и в то же время осторожно прижимают к стене, чувствовал, как борода патриция касается подбородка, чувствовал прохладные сухие губы на своих губах и... подумал: «А. К. Чёрту». И подался вперёд. На вершине Пупа боги досадливо поморщились: Шанс Один На Миллион переиграл их там, где они этого совершенно не ждали. В Продолговатом кабинете дворца Анк-Морпорка Сэмюель Ваймс и Хэвлок Ветинари снова поменялись местами. Ваймс прижимал патриция к стене, практически кусал его губы, царапал чёрный сюртук и очень старался не думать. По возможности — вообще. И Ветинари усердно подыгрывал: запрокидывал, насколько мог, голову, крепко сдавливал сведённые плечи, а потом аккуратно отвёл в сторону левую руку, ударил локтем по маленькому пятну на штукатурке и затащил Ваймса в открывшийся проход. Когда шатающийся клубок из рук, ног и губ добрался до ближайшей комнаты с кроватью, выяснилось, что нагрудник Ваймса затерялся где-то по дороге, а одежда патриция успела обзавестись рваными дырами. Вот только никого не волновали такие мелочи. Ваймс рухнул на кровать и, ещё в полёте увидев, как обе рубашки по частям отправились на пол, успел подумать, что всё происходит, как обычно. Ветинари знал, что делать, а он просто делал то, чего, как выяснялось впоследствии, хотелось им обоим. Секундой позже над ним нависло длинное, костлявое, резко изогнутое тело, и — слава всем богам — даже самый простой мыслительный процесс стал затруднительным. Потому что Ветинари знал, что делать. А ещё — как, где и с какой силой. Ваймс судорожно пытался ухватиться за что-то если не неподвижное, то хотя бы движущееся медленно, пока чужие руки, с силой проведя по животу, не спустились ниже и не заставили разом выдохнуть весь каким-то чудом оставшийся в лёгких воздух. — О боги... И когда, когда они оба успели заставить штаны разделить судьбу рубашек? — Поверь мне, до богов ещё далеко, — улыбнулся Ветинари и опустил голову. Ваймс вцепился в чёрные волосы и выругался так, что даже в Тенях на него посмотрели бы с неодобрением. Привычная картина мира разлетелась на тысячи слепящих осколков и собралась в иную реальность, способную вместить патриция, который может... Который может выпрямиться и посмотреть на Ваймса жадными, почти чёрными глазами. Который может наклониться и достать из-под кровати маленькую баночку, потому что, чёрт бы его побрал, всегда предусматривает все варианты. Который может вложить эту баночку в одну из так и застывших рядом с его головой рук. — Но я никогда... — Теоретические знания в наличии? — не иронично, не саркастично, не сатирично, а как-то по-доброму насмешливо спросил Ветинари, растягиваясь на кровати и усаживая Ваймса на себя. — Да, но... Ваймс только сейчас понял, насколько сильной была способность патриция одним взглядом сжимать чужие губы. — Не думай. Делай. И Ваймс делал. Он позволил Ветинари взять себя за плечи и сдвинуться чуть левее, а затем стонал, орал, задыхался и просто не был. Когда его конечности перешли из желеобразного состояния во что-то более привычное, Ваймс потянулся к остаткам своих штанов, достал сигару и с наслаждением затянулся. — Почему я? — Ох, Сэмюель, — послышался тихий ответ. — Не заставляй меня повторяться. Ваймс закрыл глаза и улыбнулся. Завтрашний день будет длинным, прерывистым и очень неловким. Он будет наполнен разговорами: о будущем, о Сибилле, о хочу, могу и надо с минимумом отрицательных частиц. Но этот день будет завтрашним. Сейчас Сэмюель Ваймс был по-своему счастлив. И ни о чём не жалел.***
Ранним утром лорд Ветинари медленно открыл глаза и сдержанно, светло улыбнулся. Он беззвучно встал с постели, также беззвучно дошёл до своего кабинета, достал из ящика стола потрёпанный дневник и аккуратно записал: «Контроль Над Информаций — один из важнейших Способов Управления, и особо надлежит запомнить то, что умение Пресекать Ненужные Слухи не столь важно, как умения Создавать Почву Для Нужных и Выбирать Правильный Момент».