О шрамах и доверии

Всё началось с мышьяка, правда, тогда Ваймс не знал, что это был именно мышьяк. Тогда свечи просто горели без всяких контекстов и подтекстов; не ядовитый, а всего лишь едкий дым стучался в закрытое — из соображений безопасности — окно; и у спавшего, бледного до синевы патриция Анк-Морпорка подрагивали руки. Ваймс постарался как можно тише пододвинуть стул к кровати, но, как показывала практика, для любого выпускника Гильдии Наёмных Убийц его «тихо» было похоже на выстрел из ружия. Ветинари медленно открыл глаза и выдохнул хриплое: — А... Ваймс... Ваймс кивнул, и от этого простого движения его голова закружилась и начала вдавливаться в плечи. Зрачки Ветинари — пустые, расширенные и неестественно неподвижные — на мгновение раздвоились и заполнили собой не только радужку, а весь глаз. Первые строчки списка «Жуткие Вещи, Которые Видел Командор Городской Стражи Анк-Морпорка» под напором такой конкуренции резко сдвинулись вниз. — Никакого... прогресса, Ваймс? «Еда, постельное бельё, обои... обои... чёрт. Что там было дальше?» — Пока что нет, сэр. Но расследование продолжается. Ваймс прекрасно осознавал, что в его обычно нейтральном при разговорах с патрицием голосе появились нехарактерные намёки на сочувствие. И что он нехарактерно пристально смотрел Ветинари в глаза: просто чтобы чужие зрачки не выкидывали инфернальных штук и сохраняли состояние единственности. Много позже Ваймс понял, что, скорее всего, его жизнь заложила один из самых крутых своих виражей именно поэтому. Он вёл себя нехарактерно, и патриций, находившийся в больном уме и путаной памяти, принял реальность за нечто совершенно другое. — Беспокоитесь... сэр Сэмюель? Ваймс молчал. Признаваться не хотелось, а лгать он не умел. Конечно, он беспокоился. Ветинари был константой — не самой лучшей, но определённо работающей. Предыдущие безумные вариации не могли похвастаться даже этим — откровенно говоря, они вообще не могли ничем похвастаться. К тому же, существовали такие понятия, как Долг и Банальный Инстинкт Самосохранения. Ваймс, вопреки расхожему мнению, идиотом не был и прекрасно понимал, что в случае смещения или убийства патриция отправится вслед за ним. Просто потому что «полезность» — слово многозначное и под давлением обстоятельств быстро превращающееся в свой антоним. От безнадёжности и какой-то окончательности таких мыслей Ваймсу всегда хотелось выпить. Или завыть. Или совместить одно с другим. У него, как обычно и случалось в такие периоды, сделалось очень, прямо-таки вопиюще нехарактерное лицо. А потом произошло то, что рано или поздно происходит с каждым человеком. Случайные события сложились в цепочку, приведшую к Тому Самому Моменту, после которого несчастная жертва жизненных турбулентностей могла только растерянно оглядываться назад и упорно не понимать, как же оно так получилось. Тот Самый Момент Ваймса заключался в том, что Ветинари неожиданно сжал его лежавшую на колене руку и прошептал: «Наклонись». Подобная просьба Ваймса ничуть не удивила: мало ли что придёт в голову больному человеку, всегда страдавшему оправданной паранойей и верившему, что даже у стен есть уши. Его скорее удивляла собственная голова, которая кружилась всё сильнее, и то, что многолетнее курение внезапно решило отыграться по полной программе: на лёгкие опустился Данманифестин, и даже самый глубокий, сделанный ртом вдох проталкивал в них какую-то мизерную порцию воздуха. Наклонился Ваймс совершенно зря — чужие губы лишили его и этого. Следующие несколько секунд он делал одну-единственную вещь: моргал. И даже часто моргая видел, как чёртовы зрачки двоились, троились, почковались до бесконечности, а потом эта бесконечность закатилась куда-то под веки, и горячая, сухая кожа под его губами резко замерла. Вскакивая, Ваймс умудрился одновременно опрокинуть стул и уронить на пол подсвечник. С силой наступив ногой на тлеющие фитили, он выбежал из комнаты, крикнул что-то про врача и рванулся на улицу, где долго глотал субстанцию, называющуюся в Анк-Морпорке воздухом только за неимением альтернативы. Полторы милосердных недели Ваймс носился по городу, разбираясь с убийствами, големами и Королями Грёбаных Гербов — у него просто не было времени о чём-то там вспоминать. Не было времени растерянно оглядываться назад и упорно не понимать, как же оно так получилось. Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Патриций выглядел несколько бледнее, чем обычно, Ваймс — несколько более помято, но эти мелочи не мешали им вести знакомый до последней буквы диалог, который в переводе на нормальный морпоркский звучал бы примерно так: «Вы болван, Ваймс. — Сэр. — Вы хоть понимаете, что натворили? — Сэр. — Отличная работа. — Сэр. — Вот вам награда, но вы ничего не видели. — Сэр». И вот тут-то, прямо перед финальными репликами, возникла неожиданная пауза. Вместо вариаций на тему «Не смею вас задерживать» Ветинари щурился и молчал. Ваймс терпеливо полировал взглядом стену за его спиной и ждал возможности добраться, наконец, до дома, лечь и не вставать как минимум часов шесть. Как выяснилось, у патриция были иные планы. С его стороны в отработанную рутину вмешался новый жест: медленное, задумчивое прикосновение к губам. Ваймс почувствовал, как что-то внутри него завопило: «БЕГИ, ПРЯЧЬСЯ, МОЛИСЬ!» — Сэр Сэмюель, я хотел бы принести вам свои извинения. — Сэр? — Как вы понимаете, я не совсем трезво оценивал действительность и, боюсь, позволил себе лишнее. Уверяю вас, при других обстоятельствах я ни за что не стал бы демонстрировать внимание, которое другой стороне наверняка неприятно. Ваймс моргнул. Он ожидал чего угодно от нарочитого отрицания до завуалированных угроз, но не общей, весьма расплывчатой формулировки, прямо-таки наталкивающей на мысль, что... Стоп. Нет. Назад. Самым связным и подходящим случаю ответом, который Ваймс мог из себя выдавить, было: — Да, сэр. Ветинари опустил голову и протянул руку к лежавшим на краю стола бумагам. — Полагаю, вам просто стоит об этом забыть. Не смею вас задерживать. В тот день несчастной стене в приёмной досталось больше обычного: Ваймс шибанул по ней дважды. Первый раз — просто за всё хорошее, а второй — за невысказанное «Я бы спокойно об этом забыл, Если. Бы. Вы. Мне. Не. Напомнили. Сэр!» Если подойти к человеку и сказать: «Не думай о Пятом Слоне», — о чём он подумает в первую очередь? Правильно. На что, спрашивается, эти говорящие вообще рассчитывают. Каждый раз, выходя из дворца, Ваймс вспоминал, как чуть ли не кубарем скатывался по этим самым ступеням после Того Что Действительно Случилось Вот Чёрт. Когда он брился, он просто не мог не видеть свои губы. Цепочка ассоциаций закономерно приводила его к Превратностям Судьбы и к истории фамилии Ваймс: предок отрубил голову безумному королю — потомка целует казавшийся разумным патриций. К счастью, на этом месте державшая бритву рука вздрагивала, и Ваймсу приходилось переключаться на более насущные проблемы. Он понял, что дело дрянь, когда любые просьбы из разряда «Подойди поближе» и «Наклонись, глянь, что там» начали вызывать у него непроизвольное подёргивание бровей. Как известно, переизбыток мыслей оказывает на мозг ещё более разрушительное влияние, чем их недостаток. Если всё больше и больше увеличивать давление и напряжённость, неизбежно возникает коронарный разряд. В один прекрасный момент бумаги патриция улетели куда-то за линию горизонта, а сам на удивление податливый патриций оказался крепко прижат к собственному столу. Ваймс яростно целовал сухие — как и тогда сухие — губы, сжимал в кулаках чёрную ткань и упорно не понимал, как же оно так получилось. Он снова, и снова, и снова не мог понять, как же оно так получается. За месяц их Чего Бы То Ни Было Ваймс узнал некоторые вещи, без которых его внутренняя вселенная вполне могла бы обойтись. Например, он узнал, что патриций умеет одобрительно поднимать брови и также одобрительно шипеть. Что его руки обладают способностью делать Так, Вот Так и Ещё Вот Так с интервалом, который мозг не успевает зафиксировать чисто физически. Что он может изгибаться под какими-то совершенно немыслимыми углами: любой нормальный человек от такой акробатики потянул бы икры, вывихнул плечи и сломал позвоночник как минимум в двух местах. Ваймс узнал, что патриций был по-настоящему тощим. Если заставить руки забыть о том, что не только между слоями одежды, но и под самой кожей скрыта легированная сталь, можно было подумать, что хитрая система из сухожилий и костей рассыплется в труху от одного прицельного плевка. Лёжа в постели рядом с Ветинари и разглядывая его спину, Ваймс с удивлением осознал, сколь многие умудрились обмануться этой иллюзией. Впрочем, было бы странно, если бы у патриция не было шрамов. Было бы странно, если бы их было меньше. Что действительно озадачило Ваймса, так это бледные, тонкие следы, похожие на те, что оставляет плеть. Нет, учитывая некоторые навыки Ветинари, никакие варианты не исключались, но... — У меня что, начали прорезаться крылья? Ага. А у Черепахи раскололся панцирь, и Слоны рухнули в Великое Ничто вместе с Диском. — Не спится? — А ты когда-нибудь пробовал заснуть в то время, как твою спину усиленно сверлят взглядом? — этот голос наглядно иллюстрировал ещё одну узнанную Ваймсом вещь — Постулат О Существовании Двух Ироний. Ирония патриция Анк-Морпорка: Вы Справились На Отлично, Яма Со Скорпионами Прилагается — и ирония некоего абстрактного Ветинари: Я Очень Сильно Возражаю, Но Не Вздумай Мне Верить. — Прости, — неискренне повинился Ваймс и положил руку между резко выступающих лопаток. — Мне просто любопытно. Шрамы от плети на твоей спине. Они... э-э-э... Ветинари повернул голову, краем глаза посмотрел на его лицо и коротко засмеялся. — Нет, Ваймс, хотя не буду лгать, что эта идея не приходила мне в голову. Это всего лишь одна из тренировок на реакцию в Гильдии Наёмных Убийц. Учитель, ускоряя темп, пытается достать ученика плетью. Задача ученика — успешно увернуться. В случае провала чаще всего достаётся спине, потому что, сам понимаешь, тело инстинктивно группируется. Он подался назад, навстречу обводившим узкие рубцы пальцам и спросил: — Тебя интересует что-то ещё? Ваймс медленно, на пробу провёл рукой до бледной полоски, обводящей бок. — Одно из ранних покушений. Повезло: несколько сантиметров правее, и проткнули бы лёгкое. Смелее и сильнее к непонятным точкам на пояснице — мышцы под тёплой ладонью сократились, и Ваймсу показалось, что ровный голос патриция обзавёлся несколькими локальными минимумами. — Лечение прижиганием. Не знаю, где тётушка откопала этого врача, но до сих пор вспоминаю его с содроганием. Нет, не показалось — действительно обзавёлся. Ваймс усмехнулся и провёл рукой ещё ниже, между бёдер, к круглому следу от свинцовой пробки. — О, это была та ещё история. Один изобретатель... — Спасибо, склерозом я пока что не страдаю. Мелкий, почти теряющийся на фоне всего остального шрам на голени другой ноги. — А там что? Боги, я уже почти забыл. В детстве мы с приятелями играли в оборону королевского дворца Сто Гелита. В качестве дворца выступало заброшенное здание — на юго-западе, у самой стены, знаешь, наверное. Там очень много битого стекла, а я тогда ещё не утратил способности неудачно падать. Наверное, ошеломлённое молчание и замершую руку можно ощутить даже спиной. Ветинари снова повернул голову, насмешливо прищурил глаза и рассмеялся низким, гортанным, каким-то очень искренним смехом. — Ваймс, ну ты же не думал, что я родился с шапкой патриция на голове? Честно говоря, да, о процессе рождения Ваймс предпочитал не думать, особенно — в таких обстоятельствах. Просто потому, что подобные мысли чреваты неприятными осечками. И да: шапка не шапка, но иногда ему казалось, что патриций был собран из механических колёс, листов железа и гибких шарниров в лаборатории какого-нибудь сумасшедшего учёного. И что-то человеческое в этот коктейль было добавлено исключительно из вежливости и уважения к неписанным правилам творения. Разумеется, прошедший месяц очень — возможно, чересчур — наглядно показал Ваймсу, насколько он был неправ. Ветинари выгнул поясницу и запрокинул голову назад, вглядываясь в задумчивое лицо. — Ваймс, я был бы очень признателен, если бы ты сделал хоть что-нибудь. Ваймс моргнул, вынырнул из высоких материй и широко ухмыльнулся. И пусть он, в отличие от патриция, не умел поворачивать запястье на триста шестьдесят градусов, его методы были не менее эффективны. И эта эффективность ещё раз доказывала, что Ветинари был пусть необычным, но человеком. Позже, отдышавшись и закурив, Ваймс посмотрел на улыбающегося потолку патриция и решил, что его человечность — новость устаревшая и уже не заслуживающая особого внимание. А вот доверие — совсем другое дело. И если недавнее ручное путешествие с подробными комментариями не было показателем доверия, Ваймс не знал, что вообще им было. Он почти видел разбегающиеся дороги Судьбы, приветливые помахивания Штанин Времени и прочие метафизические штучки, сопровождающие Выбор. А потом глубоко вдохнул и шагнул навстречу. — Хэвлок. Разбуди меня через два часа. Губы Ветинари как-то неопределённо дёрнулись и сложились в нечто, сделавшее резкое, составленное из ломаных линий лицо почти умиротворённым. — Если хочешь. — Не хочу, — честно ответил Ваймс. — Но надо. Он знал, что не раз пожалеет об этом, обо всём этом, но решил привычно послать последствия к чёрту. В конце концов... как-то же оно так получилось. И жать на тормоза было катастрофически поздно. Да и, пока что, не особо хотелось.