Воробей

      Воробьиный век недолог, это все знают. А вот мне повезло — четвёртую зиму пережил, поэтому среди сородичей пользуюсь почётом и уважением. А всё почему? Да потому, что я очень наблюдательный и внимательный воробей: смотрю, запоминаю да выводы делаю. А потом любому желающему могу совет толковый дать. И не только моим воробьиным родственникам, между прочим!       Но начну по порядку. Я очень везучий воробей. Мои родители, не обладая моими умом и сообразительностью, гнездо свили на дереве. Не подумали, глупые, сколько там опасностей: сороки-разорительницы, кошки, да та же погода — вот и получилось, что из всей кладки только я и выжил. Мне, конечно, жаль моих братьев и сестёр, но что уж теперь слёзы лить. Мне повезло, им — нет, поэтому и живу я не только за себя и наверняка оттого и умный такой. Вы не подумайте, я не хвастаюсь, лишь констатирую факты.       Что? Откуда я такие умные слова знаю? Так это вы, люди, нас за глупых пичуг держите, а мы порой мудрее вас будем. И вообще, не сбивайте меня, а то запутаюсь — стар я уже, память иной раз подводит.       Первое своё лето провёл я в науках: как от врагов спастись, непогоду переждать, корм добыть. К концу лета сородичи рванули за город, с собой звали, но я решил не рисковать и правильно сделал — не все из них вернулись. То ли им там так понравилось, что остаться решили, то ли… Но не будем о грустном. История моя совсем о другом.       Так вот, пока родня на отжор летала, я начал присматривать себе место для будущего жилища. Опыт предков — инстинкт который — подсказывал, что зима грядёт холодная и снежная, а потому надо бы найти что-то такое, чтобы и тепло было, и сытно. Я долго летал по городу, пока случайно — вот честно, случайно! — не присел отдохнуть после долгих поисков.       Прямо напротив скамейки, которую я облюбовал, находилось небольшое кафе, и я заметил, что место-то хлебное! Вон, то один что-то уронит, то другой. А про детей и говорить не стоило — те щедрыми ручонками делились кормом со страждущими. Только вот подлетать было боязно, но голод таки взял своё, и я осторожно, мелкими скачками стал подбираться поближе.       Поначалу на меня никто внимания не обращал, и я осмелел. Юркнув под один из столов, нашёл там целую россыпь крошек. Воробьиный Бог! Я никогда за свою короткую жизнь так не наедался! Осмелев, даже рискнул взлететь на стол, позабыв, насколько коварны могут быть люди. Однако и тут мне повезло.       Человек, сидящий за столом, поднял на меня грустные глаза и спросил:       — Что, пернатый, голодный? Сейчас покормлю. Только не обижайся, не на столе, — и зачерпнув ложкой немного еды из своей тарелки, аккуратно стряхнул её рядом со своим стулом.       А я что, неужели от угощения откажусь! Да никогда! Правда, вкус мне не понравился — хлебные крошки гораздо вкуснее, — но даренному коню в зубы не смотрят. Поел я и опять, хоть и с трудом, взлетел на стол.       Человек улыбнулся и осторожно протянул ладонь в мою сторону. Я к такому тесному общению готов не был и отпрыгнул на самый край стола — еле удержался, благо коготки крепкие да цепкие, но далеко отлетать не стал — не чувствовал я в нём угрозы.       Человек не обиделся, только улыбка стала ещё грустнее, хотя казалось — куда ещё-то. Больше он не пытался дотронуться до меня, а я немного осмелел и вернулся на прежнее место. Человек, украдкой поглядывая на дверь кафе, подкидывал мне время от времени крошек, и я сам не заметил, как оказался рядом с его тарелкой — пустой тарелкой!       — А ты смелый птах, — сказал он. — Давай знакомиться, что ли. Меня Григорий зовут. А тебя? Ах, да, вам имён не положено…       Я возмущённо чирикнул — ещё как положено! Я вот, например, Чирик четырнадцатый. Или шестнадцатый? Ай, неважно! Имя у меня было, и я, как воспитанный воробей, представился в ответ, но человек меня, видимо, не услышал.       — Будешь Семёном, — продолжил он, не обращая внимания на мои протесты. — Поговорим?       Я обиженно напыжился и даже опять отлетел, но, подумав, решил: Семён так Семён.       Григорий — ах, какое милое воробьиному слуху имя! — помолчал, а потом начал рассказывать. Про то, что работает слесарем и работу свою любит, что руки у него растут откуда надо и если понадобится, он что угодно сделать может. Рассказал и о своей жизни, что давно уже живёт один, и раньше его это нисколько не беспокоило, а вот недавно встретил другого человека и лишился сна и покоя. Только тот в его сторону и не посмотрит — где он, Григорий, и где Костя!       Я, конечно, удивился. Хоть и молод был, но понял, что имя самцовое, ну или как там у людей такие человеки, как я, называются. Однако виду не подал, слушал внимательно. А Григорий всё говорил и говорил, и даже я своим птичьим умишкой понимал, как он одинок. Нет, так-то и я пару себе ещё не нашёл, но у нас всё проще: понравилась самочка, подлетел к ней, потанцевал, если соперники появятся — подрался, и всё — можно обустраивать гнездо. А у людей вон как всё сложно. Мне Григория жалко стало, мог бы плакать — разрыдался бы.       — А может, ты ко мне жить пойдёшь? — вдруг спросил Григорий. Я встрепенулся.       — Ты хороший человек, Григорий, — чирикнул я. — Но я свободу люблю!       — Ну да, — кивнул он мне в ответ, — глупость сказал. Свободная птица не может жить в клетке. Даже в благоустроенной. — И опять почему-то на дверь посмотрел.       Мы ещё долго говорили по душам — Григорию было что рассказать, а я в благодарность за кормёжку готов был его слушать бесконечно. Но нас беспардонно прервали.       — Ещё что-то заказывать будете? — раздалось над моей головой. И тут же: — Это ещё что такое?! Совсем обнаглели!       Инстинкт сработал вовремя, и я слетел с насиженного места за секунду до того, как над ним со свистом пролетело полотенце.       — Он же ничего не сделал! — встал на мою защиту Григорий. — Мы просто разговаривали. Что же вы злой такой!       Мой друг — теперь точно друг — встал из-за стола, положил на него какие-то бумажки, развернулся и ссутулившись пошёл в сторону дороги. Я было хотел полететь за ним, но не смог — после сытной еды крылья отказывались меня слушаться. Вернее, взмахнуть ими я смог и даже взлетел на ветку рядом стоящего дерева, но вот долгий путь мне было не осилить.       С грустью мысленно попрощавшись с Григорием, я возмущённо посмотрел на того, кто нарушил наше уединение. Ещё один человек. Совсем непохожий на моего нового друга и в то же время такой же. Если у Григория на голове совсем не было оперения, то у этого был перебор — ну, на мой, птичий, взгляд. А ещё у него имелся хвост — не такой, как у меня, но был, и рос прямо из головы. И перья такие красивые были, светлые и пушистые. Сейчас-то я уже знаю, что это называется волосы, а тогда… Да что там! Глупый был, молодой, всех своей меркой мерил.       Григорий был большой, крупный. Нет, для меня, конечно, все люди — великаны, но он был просто огромный. Этот, который с полотенцем, тоже далеко не мелкий, но… Как бы вам объяснить, чтобы вы поняли? Ну вот, например, как я против скворца. Да, именно так! Представили?       А вот глаза у обоих были одинаковые — грустные. Как я заметил? Так зрение у меня ого-го какое! Я притих и наблюдал, что же дальше будет. Человек ещё немного постоял, потом, что-то тихо бормоча, аккуратно смахнул крошки со стола себе в ладонь и стал оглядываться. Я на всякий случай чирикнул — мол, не меня ли ищешь? — и он поднял голову. Разглядеть меня в листве было тяжело — прятаться я научился в первые же дни своей жизни — вот и он меня не заметил. Но, ссыпав крошево под корень, тихо сказал:       — Лети, доедай, оглоед.       И я понял, что и этот человек не злой. Может, у него в этот день просто настроение было плохое. А может, он обиделся, что Григорий не с ним говорил, а со мной? Так я же не виноват, что его рядом не было, а Григорию собеседник требовался! Странные существа, эти люди — подумал я тогда, и ведь не ошибся!

* * *

      Уже через несколько дней я полностью освоился на вверенной мне мной же территории. И с Костей — так звали хвостатого — почти подружился. Он меня больше не гонял, наоборот — если замечал, тут же под дерево мне вкусных ароматных крошек подсыпал. А то и крупы какой. Нет, не ошибся я — хороший он человек оказался.       Григорий приходил почти каждый вечер, и мы беседовали с ним по душам. Ну как беседовали… Он говорил, а я слушал. И уже не боялся совсем близко к нему подсаживаться, даже ел с его рук. Руки у него большие, тёплые. Я иной раз, забывшись, в порыве чувств клевал его в палец, а он только посмеивался.       Костя нас не беспокоил, но я видел, как он подглядывает из окна. Вот ведь глупый человек! Ну подойди ты, присядь, Григорий добрый — не обидит. Нет же, только вздыхает да смотрит.       А Григорий всё чаще имя Костино называть стал, всё рассказывал мне, какой он хороший и красивый, и как ему, Григорию, хочется обнять Костю и не отпускать никуда. И вот тогда я понял: Григорий хочет с Костей гнездо свить. Как они птенцов высиживать будут, я не представлял — знал к тому времени, что оба самцы, — но это уж пусть они сами разбираются, а я решил, что пора брать дело в свои крылья. Иначе так и будут: один — в своих симпатиях мне объясняться, а второй — со стороны слушать и вздыхать.       Подтолкнуть этих двоих друг к другу я, естественно, не мог — размеры не позволяли. Поэтому пришлось искать другой путь. Но пока я думал, чуть не случилась беда. Если бы знал, что события так быстро понесутся и приведут к тому, чего так хотелось Григорию, сам бы всё устроил, но… Опять я тороплюсь!

***

      Лето уже закончилось. Деревья поменяли окрас с зелёного на красно-жёлтый, да и кроны поредели. Жить на ветке стало неуютно и опасно, и я перебрался под крышу. Посетителей в кафе меньше не становилось, но они всё реже сидели на улице, а шли внутрь. Соответственно, и еды стало меньше, а тут ещё и сородичи мои вернулись с полей, к зиме стягиваясь поближе к людям. Конкуренция — она и у нас, воробьёв, имеется. Пришлось мне на время оставить Григория и Костю без своего внимания.       Нет, я всё так же радостно встречал Григория и благосклонно принимал угощения от Кости. Но при этом внимательно смотрел по сторонам, чтобы чужаки не особо наглели. Я не жадный, но порядок есть порядок: здесь живу я, и соседей мне не надо! Из-за этого и разговоры с Григорием стали короче. А вы сами попробуйте поговорить, когда твой собеседник вдруг срывается с места и кидается в драку. Сможете? Вот и он не мог! Однако терпение у него было такое же огромное, как и он сам. Иногда, совсем редко, Григорий отгонял моих обнаглевших родственников, и тогда я понимал, что ему надо выговориться. А слушать я уже научился!       Не говорите мне, что только воробьи бывают шумные и наглые! И среди людей такие водятся.       На улице совсем похолодало, столики опустели, но Григорий упорно садился под уже почти облетевшим деревом, и Косте ничего не оставалось, как выходить к нему. Мы оба, Костя и я, уже привыкли к ежедневным визитам Григория, даже время знали, поэтому я старался к этому часу разогнать всех, чтобы не отвлекаться, а Костя без конца выбегал из помещения и всматривался в ту сторону улицы, откуда обычно приходил Григорий.       В тот день погода совсем испортилась. Дул холодный ветер и моросил мелкий колючий дождь. Я сидел нахохлившись на голой ветке и ждал Григория. Но вместо него за наш столик уселась компания незнакомцев. Костя, в очередной раз выскочив на улицу, удивлённо посмотрел на них и сказал:       — Извините, но этот столик занят, тут постоянный клиент любит сидеть. Пересядьте, пожалуйста.       — Вот пусть твой клиент разок и посидит на другом месте, — громко и грубо ответил один из пришедших, — а нам здесь нравится. Да, мужики? А ты давай, не спи, а обслуживай, белоснежка!       Наверное, «белоснежка» очень плохое слово, потому что Костя поменялся в лице, даже я понял, что он разозлился.       — Пересядьте. Пожалуйста. За другой. Столик.       Я никогда не слышал, чтобы он так с кем-нибудь говорил, и очень удивился. И пока я смотрел на нового, незнакомого мне Костю, пропустил момент, когда вся компания поднялась с мест — не для того, чтобы пересесть, а двинулась в его сторону. Моё бедное сердце забилось в десять раз быстрее, стоило увидеть, как один из людей — хотя людей ли? — схватил Костю за хвост и притянул к себе.       — Слышь, ты, чё непонятно? Сказано — обслуживай давай! — И тут же оттолкнул от себя.       Костя не устоял на ногах и отлетел к двери. Наверное, ему было очень больно — я видел, как он поморщился. В этот момент я был готов лететь на поиски Григория, но оставлять нашего Костю наедине с этими?.. Нет уж!       Костя что-то ответил — я не расслышал, что он сказал, — и к нему кинулись уже двое, размахивая руками. А вот этого я стерпеть не мог! Нечестно это — двое на одного! Даже у нас так не принято, мы стаей только в случае опасности нападаем. И я сорвался с места.       Я дрался как орёл! Нет. Мы дрались как орлы! Костя отбивался на земле, а я атаковал с воздуха, но силы были неравны. Из кафе на шум начал выбегать народ, но на помощь нам никто не спешил. Очень тяжело было маневрировать между мелькающих рук, но я старался. Метил в головы, чтобы наверняка. Противники достались нам сильные, и постепенно мы стали сдавать. Я уже попрощался с мечтами о собственном гнезде и птенцах, а вот Костя ещё отбивался. Люди как стояли в стороне, так и продолжали стоять. Некоторые смотрели на нас сквозь какие-то плоские штучки и комментировали происходящее, другие что-то кричали подбадривающе. Да уж, в воробьях благородства и то больше…       И тут вдруг раздался такой рык, что все застыли. Даже я забыл зачем и куда летел. Григорий врезался в нашу кучу, аккуратно, почти нежно оттолкнув в сторону Костю и не обратив на его возмущённый вскрик никакого внимания. Но меня-то никто никуда не отгонял, и я с воодушевлением кинулся помогать уже Григорию. Воробьи своих в беде не бросают! Однако мой героический порыв оказался лишним: не успел я сделать пару взмахов крыльями, а всё уже закончилось — Григорий легко раскидал в разные стороны наглецов, посягнувших на наш столик.       Разобравшись с врагами, он тщательно осмотрел Костю, что-то сердито ему выговаривая, а Костя совсем не боялся его, улыбался и успокаивающе гладил по руке. Смотреть на них было одно удовольствие.       Идиллия длилась недолго: приехала машина с противным воющим звуком, зрители незаметно исчезли, наши недруги — тоже. На поле битвы остались только мы: Костя, Григорий и ваш покорный слуга. Я сидел на плече у Григория — так, на всякий случай — и очень грозно чирикал. По крайней мере — старался. Однако ни мои друзья, ни приехавшие к шапочному разбору стражи порядка всерьёз меня не восприняли. А зря! Воробей — птица мелкая, но смелая!       Дальше стало скучно — вопросы, объяснения — и я улетел приводить пёрышки в порядок, поэтому о чём договорились Костя с Григорием, не знаю. Но с того дня Григорий уже не был таким грустным, как раньше, а Костя частенько выходил к нему на улицу и они тихо разговаривали, усевшись за наш отвоёванный столик и тесно прижавшись друг к другу. В такие моменты я старался не наглеть и не вмешиваться, ну разве что поздороваться подлетал да по сторонам поглядывал, уже высматривая не только своих наглых пернатых родственников, но и потенциальных злодеев, которые могли помешать Григорию и Косте поговорить.       А к зиме Костя с Григорием стали жить в одном гнезде… Что говорите? Неправильно? Тогда мне есть что вам сказать! За свою долгую воробьиную жизнь я понял одну очень важную вещь: гнездо надо вить с тем, с кем в нём будет уютно жить и к кому захочется возвращаться, а будут птенцы или нет — тут уж как жизнь повернётся. Мне вот повезло…       Ой, заболтался я тут с вами, а меня семья под крышей ждёт. Младшенькие у нас с моей Чирикой все в меня — умненькие не по дням! Будет на кого Григория с Костей оставить, ведь наш птичий век недолог, а без присмотра им никак нельзя.       А вот и они! Видите, видите, как смотрят друг на друга?! А вы говорите «неправильно»!       Вот и вы на них похожи. Послушайте мой стариковский совет: вейте гнездо и будьте счастливы! А за сим — до свидания, зовут меня.

***

      Парень с девушкой, сидевшие под старым раскидистым деревом, с удивлением смотрели, как бесстрашный воробей, только что важно вышагивающий по их столику и чирикавший без умолку, сорвался с места, когда в дверях кафе показался один из официантов с блюдцем в руке и позвал: «Сёма, Семён, ты где?»