2,1 квадратных километров нашего пространства

тэхен знает точную секунду распада рамок и благоразумия, и мышления в целом, поэтому ровно в два часа двадцать три минуты тридцатой секунды он заходит в дом одного знакомого его знакомого, знакомого, которого он знал, просто тогда он тоже хотел быть частью чего-то. тэхен проверяет остатки в бутылках, сглатывая бессонницу, и как он думал мимолетную хандру, под модные треки о суициде на фоне. тэхен думает, что это место больше похоже на дешевый курорт, нежели на квартиру третьекурсника, и не то чтобы курорт был плохим: проживание, алкоголь, и поесть, что отскребешь, откопаешь – то и есть, дело в том, что как никак приходилось адаптироваться – это и прилично напрягало, поэтому после опустошения бутылок, тэхен собирается наполнять звездами карманы красной ветровки, и подсчитывать квадратные километры земли под мостами. – ты кто? – тэхен отпускает последнюю бутылку, вытираясь рукавом, тэхен думает, что он не мог ошибиться в расчетах, он рисует самую дружелюбную улыбку. – привет, я тэхен! но уже ухожу, пока! слабый ночной ветер приятно обдает лицо, а плавные движения облаков гармонизируют с тихим звуком бурного течения реки. тэхен проходит фонари, мусорные баки, лестницы, проходит уже сто семьдесят шестой шаг, как и парень рядом с ним, тот сказал, что не против глотка свежего воздуха, но идет сто семьдесят восьмой, семьдесят девятый, восьмидесятый. – если ты хочешь, чтобы я возместил тебе за мартини, которое я прикончил, то не надейся, ему все равно недолго осталось, это кощунство… – мне поебать , что ты там выпил, – тэхен думает, если человек берет значительные паузы, он с трудом выдавливает из себя последнее лучшее, что в нем есть, – ты всегда так поздно гуляешь? – последнее время есть такое. – парень качает высветленной головой, лучи почти полной луны красят его в глянцево-белый цвет и оставляют дугообразную тень под глазами. тэхен откидывает голову, и забирает себе еще две звезды, наверное, это приходит с потеплением. в тени тэхен видит, такую же фарфоровую кожу, и такие же признаки отсутствия сна, окрашенные в фиолетовый цвет с голубой примесью. – я юнги. – хорошо юнги, пойдем, мне нужна помощь. тэхен посчитал, что шаг юнги примерно семьдесят две целые двадцать сотых сантиметров, когда чонгуков – семьдесят четыре целые тридцать девять сотых, а собственный – семьдесят три целые восемьдесят шесть сотых ; он подумал, что две целые девятнадцать сотых сантиметров пока не настолько значительно. в четвертый час ночи двое протирают подошвы кроссовок, вытаптывая замысловатые тропинки под мостовой. чонгук говорил, что в городах каждый миллиметр присвоен, каждая вещь куплена; чонгук говорил с ним каждый вечер, когда очертания темной макушки показывались через перспективы окна, тэхен по привычке открывал его, впуская, в пропитанную тэхеном комнату чона. тэхен слушал чонгука с упоением в глазах, каждая история откладывалась в его памяти, как что-то неоценимое, как что-то, о чем он еще долго думал. «ты проверял под мостами?» когда тэхену было девять он заныривал в самые скрытые места, бегал по заброшкам, прятался в открытом просторе; он думает, что люди не любят сырость, не захотят оказаться в мокром месте под бетонной крышей, без лучика света; он думает, что земля под мостами свободна. – у меня девяносто шесть шагов. – значит, у нас есть две целых одна десятая квадратных километров нашего пространства, - тэхен улыбается записывая все в свой блокнотик в лазурном переплете. ближе к рассвету, тэхен сидит на узенькой перегородке моста и думает, что все это похоже на подростковый сентиментальный роман: все эти блеклые рассветы, промозглые ночные прогулки; тэхен выхарькивает осадочное чувство, слезая с перил. юнги идет за ним. юнги думает, что единственное место, где продают кофе в столь ранний час – минимаркеты, а тэхену позарез нужен кофе, да хоть в баночке. тэхен находит себе еще одну звезду, в виде юнги. весь мир мина постепенно разрушается, оставляя воспоминания в руинах; оставляя все те же сомнения, прятаться в тени; оставляя все приказы в сраной литосфере. юнги разрушается каждый раз, когда думает, когда говорит, когда он действует, когда у него есть все нужные понятия, но он не может сказать о качестве; юнги пять раз на неделе разбивает руки в кровь, один раз дробит кость, и усмехаясь, радуется, что впервые увидел конечный результат своего дела. – доигрался, теперь у тебя трещина. – пять сорок восемь утра, и ты меня нашел, – юнги не чувствовал вес совокупности имманентных явлений в человеке, до тех пор, пока амбивалентный тэхен не повисает на нем, даже для самого юнги непостижимой ответственностью. тэхен видит наименьшую часть звезд на небе, он видит тусклый свет сквозь кучевые облака, как только замечает последние берет их. тэхен относится к юнги трепетно, как каждой своей звезде, бережно поглаживает руку, аккуратно изучает шрамы, тоненько крутит белый локон в пальцах, осторожно целует изгиб белоснежной шеи. весь мир мина постепенно разрушается, почти добровольно, почти полностью отдавая себя в руки тэхена. чонгук говорил, что никогда не верил в любовь, он говорил: «это тоже самое, что наркоман и торговец, кто-то из них нуждается в дозе любви больше, а кто-то находит способ манипулировать.» чонгук с тэхеном с песочницы, их первый разговор пах легкой непринужденностью, и после чонгук скрепил дружбу парными дневниками лазурного цвета, и не было никакой привязанности, никакой романтизации, только безвозвратное братство. юнги с тэхеном как с идиотского кино, юнги бы точно смог любить тэхена так, как нужно, правильно; юнги бы точно смог каждую ночь делать ему кофе; юнги бы точно смог помочь тэхену разобраться в самом себе, но юнги предпочитает выкуривать до фильтра, юнги предпочитает экзекуцию. а тэхен предпочитает равноправие, тэхен тушит каждую вторую сигарету юнги об себя, отпуская простое: «все честно.» мин чувствует себя как старая вещь, которая состоит из слоев пыли и разложенных крупиц живого, как вещь, которая никогда не пригодится, но выбрасывать ее изрядно жалко. юнги просто плачет от того, что не может буквально нихуя, а хотелось бы содрать с себя кожу и показать все, что накопилось внутри. и когда сил не остается больше ни на что, юнги просто садится рядом с тэхеном, беспрерывно заинтересованным серой стеной. – я так устал, тэ, я знаю, что это все, блять, просто не честно, прости. – ты сказал слово «прости» за последние две недели восемьдесят шесть раз, это в двенадцать целых три десятых больше, чем я – это нечестно. – я ухожу, тэхен. – и это все? – тэхен поворачивается к мину, ища хоть долю жизни в его бездонных глазах – слишком поздно. – мне жаль. – у юнги язык словно наточенный на поцелуи, а тэхену бы обхватить эту лебединую шею и не отпускать никогда. но. именно это он и делает, провожая взглядом въевшийся в корку мозга силуэт. – восемьдесят семь. – тэхен шепчет в пустоту. … в четвертый час ночи двое протирают подошвы кроссовок, вытаптывая замысловатые тропинки под мостовой. – семьдесят шесть шагов. – ты больше не видел его? – чон чонгук лучший друг тэхена, стирает с буравящих землю глаз слезы, совсем легонько касаясь своими губами чужих, совсем по-дружески, без лишней привязанности, без романтики. на последней странице они записывают о двенадцати целых девяти десятых квадратных километрах свободного пространства, и после того, как чонгук забирает записи тэхена, а он чонгуковы, тэхен вклеит в дневник, записку юнги. «сегодня на небе, еще одна звезда, сможет показаться.» тэхен находит свою звезду.