frotteurism

Гоголь не отрицает своей зависимости от своей странности. Он довольно часто подходит к Фёдору сзади и проводит пальцами по его спине. Без предупреждений, бесшумно. А потом исчезает, стоит только Фёдору повести плечом. Достоевский думает, что ему кажется, но сомнения постепенно начинают закрадываться, когда он видит проблески белого плаща и мягкий ветерок, окутывающий волосы, стоит только попытаться обернуться. Это что-то вроде ежедневного ритуала. Николай приходит, трогает, наслаждается миллисекундами, не желая прекращать тактильный контакт, а потом растворяется в белой ткани. Сегодня Достоевский сидит в своём кресле, опирается спиной о спинку, закрывая доступ к своей спине. Николай немного разочарован, ведь сегодня он не почувствует под пальцами выступающие позвонки и не сможет получить привычного наслаждения. Он исчезает, не получив желаемого, но постепенно, сидя в соседней комнате, начинает задумываться о том, что желает большего. Хочет трогать, кусать, стягивать со своего объекта вожделения рубашку. Ведь проклятие Николая — фроттеризм. Его странная особенность, больше похожая на зависимость. Зависимость не от любви или от секса, или от еды, зависимость от простых касаний. Гоголь поднимается с пола и шагает в кабинет своего коллеги. Медленно приоткрывает дверь, без стука, не нужны формальности. Заходит и медленно приближается. Достоевский удивлён подобному неожиданному визиту, складывает руки на груди и заинтересованно наблюдает. — Ты всё ещё работаешь, Дос-кун? — Как видишь. — Тогда я отвлеку тебя от этой скуки! Николай пытается выглядеть естественно, не сглатывать при виде бледной кожи, не чувствовать, что руки, откровенно говоря, чешутся. Гоголь терпит, сбрасывает бумаги со стола и залезает на него самостоятельно. Достоевский поднимается с кресла и пытается уйти, Николаю не нравится, он идёт следом, перемещается и стоит уже перед чужим лицом. Удобная, однако, у него способность. Быть там, где ему необходимо именно сейчас. Он пальцами пробирается под рубашку Фёдора, не хочет мучиться с пуговицами, потому просто гладит по впалому животу. Кажется, Фёдор понимает, что от него сейчас требуется. По сути, просто предоставить больному фетишисту тело, но при этом не отдаваясь целиком. Достоевский расстёгивает украшение на чужой шее и кладёт на тумбочку, а после касается губами шеи. Не особо женственной, но достаточно тонкой, с эстетично пульсирующей сонной артерией, которую Фёдор чуть сжимает губами, выводя по ней линию небрежных поцелуев. Николай отталкивает брюнета на стол, быстро расстёгивает пуговицы рубашки, пробегаясь пальцами по ткани серой тонкой майки. И целует ключицы, поглаживая бока. Он возбуждён от простых касаний, но это — вполне для него естественно. Фёдор давит коленом в чужой пах, и поджимает пальцы на ногах, тянет за волосы, растрепав и без того неаккуратную косу. Это приятно, портить что-то, что даётся с таким трудом. Но Гоголь заберёт своё. Светловолосый, набравшись смелости, стягивает элемент нижнего белья с Достоевского, расстёгивает молнию на белых брюках, приспуская их до колен. Насколько позволяют сапоги, если быть точным. А потом раздевается сам и водит широкими ладонями по бокам и бёдрам, опускается, проводит языком линию от колена до тазобедренных косточек и просто радуется, что это ему позволено. Он рукой сжимает самую сокровенную часть мужского тела, плавно водит по члену. Сухо. Гоголь проводит языком от основания до головки и продолжает своеобразную пытку, оставляя укус на внутренней стороне бедра. Сегодня можно. Фёдору не нравится, он бьёт ногой в чужой бок и шипит что-то из чистой злости. — Ты увлёкся. — Но я же отвлёк тебя от работы, Дос-кун. — Я занят. — Кем? — …Работой. Вздыхает, прогибается в спине и чувствует в низу живота небольшую, но приятную тяжесть, водит ладонью по щекам партнёра, который отпускает его половой орган, уже занимаясь окончательным лишением Фёдора одежды. Достоевский закидывает ноги на стол, теперь он на нём полностью, смотрит на раздевающегося светловолосого коллегу, который спустя пару секунд ползёт в его сторону, облизываясь. Первое, что случается — поцелуй. Не особо долгий, но приятный, контрастирующий с происходящим. Это всё кажется непозволительным, а Николай — особенно тёплым, приятно потирающимся членом о член и вздыхающим. Мечта фроттериста — когда позволяют касаться самого чувствительного места и местом. Руки Гоголя везде, но сейчас, когда их владелец надрачивает им обоим одновременно, они кажутся особенно приятными, хоть и стёрты о ткань перчаток, вечно неприятно натирающих. *** Фёдор немного в прострации, а Николай доволен, правда доволен, ведь давно не удовлетворял свою потребность настолько сильно. — Повторим такое, Дос-кун? — Нет.