Владиславик

Я, правда, не знаю, когда это началось. Быть может, в тот самый момент, когда мы впервые столкнулись друг с другом на входе в «пятерочку», а я, как последний дебил, сказал что-то в стиле «ха-ха, лол, выглядишь как пидр»? Или же в тот момент, когда ты в своем до невозможности легком осеннем пальто в жуткий мороз стоял возле лавки с шаурмой и дрожащими тонкими пальцами считал мелочь на своей ладони, уже понимая, что тебе не хватит, и отвечая благодарным «спасибо», когда я за тебя заплатил? И опять вместо простого человеческого «пожалуйста» ты услышал лишь «Шел бы ты отсюда, петушок, пока я тебе не навалял…» А может быть, это случилось в тот самый момент, когда такие же отморы вроде меня все-таки зажали тебя в подворотне - я помню, какой ужас стоял в твоих огромных цвета беззвездного неба глазах, и помню, как что-то внутри меня оборвалось от страха, а дальше уже не было ничего, кроме ударов, боли, мата и такой до невозможности сладкой победы. И ты, с этой своей пидорской, но так идущей тебе причей и выражением благодарности на худом бледном лице, осторожно прижимаешь к моей рассеченной губе бумажную салфетку абсолютно холодной рукой и тихо шепчешь очередное «спасибо…» Если бы ты только знал, как мне хотелось тогда впиться в твои бледные губы, если бы знал, каково это - видеть тебя так близко, чувствовать твое дыхание на моей обросшей трехдневной щетиной щеке, чувствовать собственное сердцебиение, болью отдающееся в ребрах. - Слышь. А ты правда педик? Ты даже не злишься, ты лишь усмехаешься, а я от неловкости готов убиться об ближайшую стену. - А если и так, то что? Господи… - И что… вы прям в жопу долбитесь, да? Ты отвечаешь мне долгим взглядом глаза в глаза, и я понимаю, что пропал, вот теперь окончательно, и что назад дороги уже не будет. - Бывает. - Эм… ну ты это… номерок свой дай, а то опять ведь доебутся. И я уже просто не могу себя контролировать - почти что жизненно необходимая потребность находиться с тобой рядом заставляет меня писать тебе, звонить тебе, приглашать погрызть семки в каком-нибудь задрипанном подъезде или навернуть шавухи, я даже навязываюсь встречать тебя вечерами на остановке и провожать до дома, потому что «быть пидарасом в нашем районе опасно, знаешь ли». А ты ни разу не выразил даже намека на то, что против моей компании, ты реально шатаешься со мной по каким-то заброшкам, гаражам и крышам, ты наблюдаешь, как я качаю железо и штурмую турники, и я уже, правда, не знаю, в какой момент понял, что уже не могу без тебя. Может, когда мой старик подогнал мне старую тачку - тонированную бэху, которая старше меня раз в десять, - и я приехал за тобой, весь из себя такой крутой и четкий, молясь лишь о том, чтоб эта калымага не заглохла где-нибудь по дороге, а ты выдал «ва-а-ау», а затем «черное - это мне подходит» и выглядел так гордо, будто бы я заехал за тобой на дорогущем мерседесе. Или, может, когда ты высунулся «подышать воздухом», свесившись с окна чуть ли не на половину, а я оттащил тебя куда подальше, прочитав затем целую лекцию о том, что такой хуйни делать нельзя, впервые ощущая, каково это - обнимать тебя, чувствовать тебя совсем рядом… Или, может, когда вопрос, столько времени мучивший меня, наконец был озвучен? - Слыш, Влад… я че-то так и не въехал, ты в натуре гомосек или просто выглядишь как пидор? Мы сидели у тебя в комнате - такой же черной, как и весь твой облик. И на все мои разговоры вокруг этой темы ты как всегда лишь усмехнулся. - Нет разницы, парень или девушка, если ты любишь человека таким, какой он есть. - А, ну… хм… И че, ты прям уже того? И опять эта проклятая неловкость, заставляющая меня краснеть. - «Того»? Того - это кого? - Ну епт, бля… ебался тип… - А ты? Когда ты успеваешь оказаться ко мне так близко? - Ну, есессно… Столько баб было, хах, всех и не упомнить… - вру, бессовестно вру и, кажется, краснею еще сильнее под взглядом твоих бездонных глаз. - А ты че? - А если я скажу «да»? Почему-то все внутри неприятно сжимается и колет, я сглатываю, стараясь побороть сухость в горле, и нужно было бы промолчать, нужно было бы… - Типа че, ты прям в натуре ноги раздвинул? Ну, даешь! И каково, понравилось, когда тебя имеют? Стонал, небось, как целка, да?! Какого черта я злюсь? Почему почти кричу, почему меня душит это невыносимое чувство того, что тебя трогал другой, что ты был с ним ближе, чем со мной, что кто-то видел тебя таким, каким никто не видел? - Слав… - Ну давай, расскажи мне во всех подробностях, как он тебя жарил, а? А, может, заодно и покажешь? - уже не контролируя себя, толкаю тебя на кровать, грубо сжимаю запястья и нависаю сверху, понимая, как же долго мечтал это сделать, но только не так… совсем не так. И в глазах твоих не должно быть этой смеси обиды, боли и страха, с какими ты смотришь на меня сейчас, даже не пытаясь вырваться. - Знаешь, я вот никогда не понимал, как можно быть педиком. Может, мне выебать тебя, тогда пойму? Ну, чего ты молчишь, блять?! - У меня… никого… не было… тупоголовый… ты… кретин… - шепчешь одними губами и отворачиваешься, глядя куда угодно, только не на меня, а я… - Влад… - утыкаюсь лбом тебе в грудь, тут же отпуская твои руки, и жмурюсь, тяжело вдыхая и выдыхая. - Прости… Влад, прости меня, я… черт, я и правда кретин, просто… как представлю, что тебя лапает какой-нибудь ублюдок… Пальцы. Твои прохладные тонкие пальцы путаются в моих волосах, ерошат осторожно, мягко, и я замираю, боясь поверить в то, что это не сон. - Кому бы, интересно, я позволил себя лапать? Да я лучше сдохну, - тихонько усмехаешься мне прямо на ухо и еле ощутимо касаешься своими тонкими губами моей наспех выбритой щеки. - Дурак ревнивый… Еще секунда, еще усилие на судорожный вздох, твои глаза, такие большие, выжидающие… И я целую. Я целую тебя - неуклюже, грубовато, неловко проникая внутрь языком, сталкиваясь с тобой кончиком носа, и это безумно, не по-пацански, смущает, я боюсь сделать что-то не так, боюсь, что тебе не понравится, боюсь показаться профаном, который ничего не может… А ты обнимаешь меня за шею. Ты притягиваешь к себе еще ближе, ты сам углубляешь поцелуй, чуть склоняя голову, чтобы было удобней обоим, и мне уже рвет все мыслимые и немыслимые пределы, потому что я слишком долго этого желал, слишком долго хотел тебя, хотел ощутить тепло твоего тела, хотел физически почувствовать твою близость, твое сердцебиение, жар или холод твоей бледной кожи, твое дыхание на моих влажных после этого немыслимо долгого поцелуя губах, увидеть этот подернутый дымкой взгляд и эту до невозможности красивую полуулыбку. - Четко… - слова срываются быстрее, чем я успеваю над этим подумать, а ты смеешься. По-настоящему светло. - Знаешь, до встречи с тобой… я ведь был на грани. Думал, резануть по венам, и можно больше не мучиться. А ты… вот так вот легко… - и Влад сам целует меня, но коротко, снова улыбаясь и проводя кончиком пальца по моей щеке. - Колючий… Мой. Видимо, в тот момент я, и правда, стал полностью твоим. Потому что все изменилось. Мне больше не нужно было скрывать свои чувства, и уже не имело смысла сдерживаться - я все также водил тебя на крыши смотреть на звезды, ты все также пел мне песни про смерть и тленность бытия, наблюдал, как я тягаю железо на спорт площадке, и помогал разобраться с предметами, которые я в упор не понимал, но теперь я мог, я имел право обнимать тебя, целовать тебя, усаживать на колени, пробираться рукой под твою толстовку, ощущать тепло и легкую дрожь в ответ на мои прикосновения… Я помню как однажды ладонь скользнула чуть ниже. Я лишь осторожно погладил, ожидая, что ты скажешь «нет», и уже готов был все прекратить, но твой выдох… твой тихий выдох «не останавливайся»… Я чуть не схожу с ума - то, как ты выгибаешься, силишься подавить тихие полустоны, как утыкаешься мне в шею и шепчешь мое имя – я, правда, думал, что умру, а ты затих, а я все еще чувствовал твое легкое дыхание… - Влад, эй… все норм? - Все тлен, - и ты почему-то сползаешь вниз, оказываешься между моих ног и уже тянешься к спортивкам, а я не сразу соображаю, что происходит. - Эй, стопэ, ты че удумал?! - Догадайся с трех раз - у тебя давно стоит, - и дальше я, и правда, умираю. Потому что видеть тебя… видеть, как ты… Влад, вот что ты со мной делаешь, а?… Но это было далеко не все. На вписку к моим корешам мы пришли вместе - любой, кто осмелился назвать нас «педиками», уже давно получил от меня с вертухи, так что нас приняли с абсолютным радушием и пониманием. Пивасик, сижки и годное полублатное музло… а еще Танюха, с которой мы сосались в средней школе во время игры в бутылочку. Я об этом забыл. Она - не забыла. И ты, конечно же, все понял. Когда она весь вечер лезла ко мне, а потом чуть ли не насильно потащила танцевать, ты просто встал и ушел, а я догнать смог далеко не сразу, потому что не сразу выпутался из этих цепких рук и плена запаха дешевого приторно-сладкого парфюма. - Влад, стопэ! - хватаю тебя за руку, а ты пытаешься вырваться, но у тебя ни черта не получается, ведь я тебя сильнее. - Нахрена вот ты за мной поперся, а?! Давай, вали к своей бабе, она же одна из числа тех, кого ты тут перетрахал?! Ну конечно, четкий пацанчик должен быть с четкими чиксами, накой тебе я, педик-суицидник, вот объясни мне?! Разнообразия захотел? Ну конечно, это ж охуенное веселье, еще и… Да отпусти ты меня уже наконец! - Чщ… - притягиваю сопротивляющегося тебя ближе и насильно сжимаю в объятиях, целуя, куда придется, чтобы у тебя даже сомнений никаких не осталось на этот счет. - Не было у меня никого, Влад… Никаких телок… А Танюха просто шмара, она ничего для меня не значит, а ты - значишь… единственный, кто что-то значит, понимаешь?… И мы идем ко мне. И уже на пороге целуемся так, будто это последний поцелуй в нашей жизни, и вот я снова вжимаю тебя в покрывало кровати, а ты жмешься в ответ, и в твоих бездонных глазах я не вижу ни сомнений, ни страха - одно сплошное желание, такое же сильное, как и мое собственное. И снова твои жаркие полустоны-полувсхлипы, ты царапаешь мне спину и выгибаешься, а я всеми силами стараюсь контролировать эту жажду тебя, жажду сорваться и выпустить страсть на свободу, потому что боюсь сделать больно, и двигаюсь невыносимо медленно, пока ты сам не просишь больше, пока не рычишь мне на ухо о том, что хочешь сильнее, и я исполняю просьбу, я готов сделать все, что угодно, все, что ты захочешь, все, как ты скажешь, потому что просто не может быть иначе - ты и правда единственный для меня, и я буквально теряю рассудок в этом бесконечном омуте из чувств и ощущений, в жаре наших тел, в понимании того, что ты отдаешься мне, и что никто и никогда не слышал этих стонов, не видел яркого румянца на твоей всегда бледной коже, не чувствовал, как ледяные пальцы становятся обжигающе горячими и как они скользят, снова и снова оставляя болезненные, собственнические отметины… Ты действительно стал смыслом всего, что у меня есть, и поэтому я совершенно не знаю ответа на вопрос, когда все это началось, почему это началось, почему я испытываю к тебе эти чувства, и почему ты отвечаешь мне взаимностью? Почему мы - такие разные, абсолютно непохожие, никоим образом не должные сойтись - все равно вместе, и нам хорошо вместе, и мы плюем на наши различия, потому что все это не важно. - Слав… смотри, как интересно вышло, - ты лежишь у меня на плече и пальцем выводишь на другом невидимые узоры. - Если объединить наши имена… получится «Владиславик». - Хах, и правда, забавно… что бы это значило? - Ничего, - прикрываешь глаза, а я целую тебя в бледную щеку и натягиваю на обоих одеяло, чтобы ты точно не замерз. И так ведь почти всегда холодный… - Но… это будто половины одного целого… - Ага… - молчу немного, вслушиваясь в твое тихое дыхание, чувствуя себя таким счастливым, что даже описать словами невозможно. А затем делаю тебе предложение, от которого ну просто невозможно отказаться. – А пойдем завтра, навернем шавухи?