30/16

      Когда Юнги понял, что встретил свою истинную пару, то подумал, что судьба, если не изощрённая садистка, то хотя бы жестокая и бесчувственная сука, потому что иметь со своим истинным омегой разницу в возрасте свыше десяти лет — это то ли пытка, то ли издевательство какое-то.       Даже если Юнги и считал до этого, что встречаться с человеком, который был бы немного моложе или старше него, совсем нестрашно и вполне обыденно в современном мире, то увидев свою пару, он мнение тут же поменял. Нет, это всё херня. Иметь пару, которая под крошечными штанами носит подгузник, это пиздец как страшно и нихрена не обыденно.       Юнги было шестнадцать: высветленные волосы, которые на ощупь как стог соломы, сбитые костяшки в драке за школой из-за какой-то конфликтной беты, в кармане смятый лист с заваленным тестом по математике и настроение, полное юношеского максимализма, — когда он встретил его. Крошечное создание на детской площадке, набирающее ладошками влажный песок в жёлтое ведёрко. Вообще не стоило его отцу отвлекаться на разговоры с другими молодыми родителями, потому что катались там всякие на скрипучих качелях и смотрели скучающим взглядом в сторону песочницы, где в гордом одиночестве возился с ведёрками один карапуз.       Вообще-то Юнги никогда не нравились дети, он не находил в них ничего умилительного и забавного. Для него это были просто маленькие глупые люди, временами делающие отвратительные вещи вроде бесконтрольного слюновыделения. Но это крошечное создание было в какой-то степени даже милым. Тихий и спокойный ребёнок, занимающийся своим делом без всяких капризов, соплей и ультразвукового рёва. Наблюдение за его играми даже как-то расслабляло, хотя страшно было подумать, как Юнги выглядел со стороны, наблюдая за незнакомым ребёнком. Хорошо, что в тот день никто на него не обратил внимания. Кроме этого маленького создания.       Уже тогда Юнги почувствовал, что об этом трогательном, почти взрослом взгляде он будет думать всю ночь. Эти тёмно-карие глаза, смотрящие на него так пристально и серьёзно, не забудутся ни спустя час, ни спустя день, ни спустя неделю.       Когда к малышу подошёл отец, он ревел навзрыд, вытянув руки в сторону Юнги, но Юнги к нему не шёл. Они ведь никто друг другу.       — Простите, вы не видели, что произошло? — спросил молодой обеспокоенный мужчина, держащий в руках плачущего малыша, подойдя к Юнги ближе. Возможно, он думал, что Юнги как-то спровоцировал его сына на слёзы, а может тоже почувствовал, что что-то в этом внезапном приступе слёз не так. — Он так внезапно разревелся.       — Не знаю. Он просто заплакал, когда я уже собирался уйти, — пожал плечами Юнги, смотря на то, как к нему тянутся маленькие ладошки с крошечными пухлыми пальчиками.       Зачем он тогда потянулся к этим ладошкам, он не знает — просто захотелось почувствовать, как крепко они смогут обхватить его взрослые пальцы. Узнал — крепко. Удивительно крепко для маленького создания в подгузниках под штанами.       — Его зовут Чимин. И, кажется, ты ему нравишься.       «Даже слишком», — добавил в уме Юнги, глядя на то, как маленький Чимин успокаивается, сжимая со всей своей силой двухлетнего ребёнка указательный палец Юнги.       В тот день Юнги долго не мог попасть домой и показать родителям лист с заваленным тестом, потому что, как только он пытался уйти, по детской площадке тут же разносился громкий детский плач. Конечно, в конце концов, ему пришлось уйти, но от этого тонкого голоса Чимина за спиной было невыносимо грустно и больно, будто он лично обидел ребёнка и решил сбежать домой со свербящей совестью.       На следующий день они снова встретились. Под глазами отца Чимина виднелись заметные впалые синяки, а на лице читалась ужасная усталость. Юнги выглядел, кстати говоря, не лучше, но, в отличие от отца Чимина, всё же чуть поживее.       Именно тогда и стало понятно, что они с Чимином связаны. Их тянуло друг к другу так сильно, что ночь казалась невероятно длинной и бессмысленной.       В двухлетнем возрасте ещё нельзя сказать ребёнок – альфа, омега или вообще бета (запаха-то ещё нет), однако с Юнги было уже всё понятно. Ему было шестнадцать, и он альфа с терпким древесным запахом, от которого маленький Чимин сходил с ума. Их аномальная, ничем не обоснованная привязанность друг к другу только подтверждала их истинность, и, следовательно, то, что через лет десять Чимин окажется омегой, не будет ни для кого сюрпризом.       Принять то, что Юнги так скоро нашёл свою истинную пару, и то, что ей оказалось это двухлетнее создание, было сложно. Чертовски сложно. Юнги не хотелось это принимать вообще, потому что, спрашивается, какого чёрта? Почему он должен ждать столько времени, прежде чем он сможет взять свою пару за руку и их не будут считать близкими родственниками или педофилом с жертвой на прогулке? Почему он вообще встретил его так рано? Было бы лучше, если бы Юнги не знал о существовании Чимина ещё лет десять. А потом, может быть, они бы встретились и сошлись бы. В таком случае Юнги бы даже не обиделся на судьбу за такую подставу, потому что, не знай он Чимина, ему было бы в разы проще иметь временные отношения. Он бы мог встречаться с тем, с кем хотел, без зазрений совести; мог проводить время с другими омегами, не думая о том, что нужно забрать Чимина после школы; мог, чёрт подери, проводить гоны с омегами, полностью отдаваясь инстинктам и не пытаясь выкинуть при этом из головы постепенно проявляющийся сладкий природный аромат Чимина.       Но как бы Юнги ни ненавидел всё это, Чимина всё же он ненавидеть не мог. Просто не мог думать о нём как о чём-то плохом в своей жизни, как и не думать о нём вообще.       С родителями Чимина было непросто в первое время, потому что они тоже находили странным то, что малознакомый человек неровно дышит к их малолетнему сыну. Все их встречи с Чимином проходили по расписанию и при строгом наблюдении в течение года, пока все не свыклись с этой шуткой природы. Сначала родители Чимина разрешили самостоятельно выводить их сына на детскую площадку поиграть, потом стали приглашать на ужин, чтобы Чимин сильно не капризничал, а закончилось всё тем, что они стали часто оставлять своего ребёнка Юнги и уезжать по делам на день, а то и на два. В какой-то момент Юнги стал нянькой для своего омеги, что было просто уму непостижимо. Если бы кто об этом узнал, его б засмеяли.       Об этой ситуации знали, конечно же, близкие друзья, но те были с Юнги в таких хороших отношениях, что им было не до смеха. Они просто сочувствующе хлопали по плечу при встрече и интересовались делами Чимина, а иногда — такие дотошные как Сокджин — просили показать новые фотки омеги и советовали хорошие места для прогулок с детьми. Бесило это жутко, но информация полезная.       Время шло в основном быстро (но ощущалось медленнее, когда Юнги погружался в свои мысли и думал о том, сколько он будет это терпеть): Юнги окончил школу, поступил в какой-то не очень хороший, но, тем не менее, университет, потом и с ним распрощался, пошёл работать, в то время как Чимин просто рос — постепенно превращался из избалованного ребёнка в энергичного и эксцентричного подростка.       Лет в тринадцать его запах окончательно сформировался и стал сводить Юнги с ума. Чимин всё ещё выглядел как ребёнок: пухлые щёки, тоненький голосок и хрупкое телосложение, — но пахло от него уже так сладко и головокружительно, что Юнги чуть ли ни захлёбывался воздухом, находясь рядом с ним. Становилось страшно за свою психику.       Спустя некоторое время Юнги уехал на год в Новую Зеландию, и не потому что надо было по работе, а потому что смотреть на Чимина было невыносимо. И, чёрт с ним, что Юнги было двадцать восемь и самообладания у него должно было быть выше крыши, он просто уже не мог это всё терпеть.       Чимин, конечно же, плакал, кричал, злился — он подросток, ему можно. А вот Юнги терять контроль над собой было никак нельзя.       Через год он вернулся и всё началось с начала. Не в том плане, что вернулась рутина в виде забирания Чимина из школы по пятницам для того, чтобы завоевать его доверие, нет. Просто нужно было начинать их отношения с чистого листа, потому что Чимин уже был не просто эксцентричным подростком, он был шестнадцатилетней обиженной омегой. Не долго обиженной.       Тем не менее, за год Чимин сильно вырос и стал походить на того, кого Юнги вполне мог представить вместо любой из бывших под ним омеги. Грязно, пошло, но Юнги почти тридцать, а Чимин носит развратные майки и забывает закрыть дверь в ванную.       Чимин стал действительно красивым. Он и раньше был милашка, но теперь его черты лица стали чётче, линия челюсти острее, а глаза осмысленнее и взрослее. Его плечи стали чуть шире, а на руках и ногах появились крепкие мышцы — результат его увлечения танцами. Теперь смотреть на Чимина стало ещё невыносимей, а прикасаться без какой-либо задней мысли тяжелее.       От любого прикосновения подушечки пальцев горели, будто они потрогали что-то запретное. От этого страдал только Юнги, потому что Чимин — подросток, у него скачут гормоны и для него нет ничего запретного. Хотя был в его жизни всё же один запрет: на ночные прогулки и пребывание в ночное время суток непонятно где. Для Чимина это запрет, а для Юнги чёткое указание доставить Чимина домой до восьми вечера.       Не то чтобы родители Чимина имели что-то против их отношений (особенно при такой-то истории этих самых отношений), просто им всё же не хотелось, чтобы их сын потерял голову в таком возрасте и, ничего не достигнув, решил окунуться в «семью».       На часах было без пятнадцати восемь, когда Юнги привёл Чимина к его дому за руку — не как сбунтовавшегося подростка после своевольного побега, а как возлюбленного после длительной пешей прогулки.       Чимин крепко держал его ладонь, даже немного чересчур, но Юнги ничего ему об этом не говорил, хотя на языке крутилась парочка едких комментариев, которые наверняка бы вогнали подростка в краску — а зачем это надо?       Эта крепкая хватка мысленно возвращала альфу к тем временам, когда двухлетний Чимин цеплялся за его пальцы, будто за что-то жизненно необходимое, когда кричал и брыкался в руках отца, когда Юнги пытался освободиться от крошечных пальчиков. Озвучь Юнги это, Чимин бы смущённо пробурчал «я уже не ребёнок» и тут же убрал бы руку куда-нибудь в карман или за спину, перед этим обиженно толкнув альфу. У этих двоих из ностальгирования никогда ничего хорошего не выходит.       — Хён, — робко подаёт голос Чимин, когда до родного дома остаётся пара шагов.       — Да?       — У меня скоро течка.       — Я знаю, — бесцветно отвечает Юнги.       Конечно он это знает — чувствует усиливающийся запах, из-за которого предпочёл пешую вечернюю прогулку просмотру кино в тесной комнате. Да и маскируй Чимин свой запах, он всё равно бы это понял — уж слишком Чимин тактильный и ласковый стал в последние дни. Наверное, тот и не подозревал об этой своей особенности перед течками, однако для Юнги, анализирующего каждое слово и телодвижение своей пары, это не было чем-то неизвестным.       — И ты не хочешь забрать меня на выходные? — говоря это, Чимин покрывается красными пятнами и опускает глаза на носы своих пыльных кед.       — Не могу. Ты же знаешь.       — Родители?       — И родители, и мой гон. Окажись мы в одной комнате, будет катастрофа.       Юнги даже не знал, чего боится из этих двух вещей больше: нарушения договора с родителями Чимина или того факта, что они двое окажутся в одной закрытой комнате без контроля над собственными телами.       — Это так тупо. Кто сейчас ждёт совершеннолетия для того, чтобы заняться сексом? — обижается Чимин, высвобождая свою руку из ладони Юнги.       Альфа на это только усмехается. Всё же, боялся он больше второго, чем первого.       — Неужели три года не потерпишь?       — Смеёшься? — возмущается Чимин, выражая всем своим лицом негодование. — Это же так долго!       — Не дольше того срока, который ждал я, прежде чем смог начать спорить с тобой на тему секса. Пришлось ждать, знаешь ли, пока кое-кто подрастёт, — отшучивается Юнги, легонько ероша волнистые волосы омеги.       — Старик, — выкидывает Чимин старое прозвище, которое обычно безумно раздражало Юнги — но не сегодня.       У них оставалось чуть меньше шести минут на прощание перед так называемым комендантским часом.       — Чимин, — тихо зовёт подростка Юнги, не отрывая взгляда от окон дома с зажжённым на первом этаже светом.       — Чего ещё?       Юнги пропускает мимо ушей обиженный тон Чимина и утягивает его за пределы высокого мощённого серым камнем забора, скрывая их от любопытных глаз родни омеги.       — Я ведь говорил, что у меня скоро гон, — начинает он, как только Чимин перестаёт крутить головой по сторонам, осматриваясь.       — Опять уедешь?       — Да.       — Завтра?       — Да.       Чимин шумно вздыхает и складывает руки на груди: он ненавидит это всё, и больше всего тот факт, что Юнги каждый раз перед гоном уезжает куда-то и возвращается добрым и покладистым. Чимин всё прекрасно понимает и даже то, что альфе это необходимо (ведь невозможно терпеть десять с лишним лет), но всё равно обидно.       — Обещай, что будешь думать только обо мне, — расстроенно шепчет Чимин, смаргивая с ресниц обиду.       — Я и так всегда о тебе думаю, — честно отвечает Юнги, проводя ладонями по чужим плечам и мягко обнимая подростка.       — Думай ещё больше.       — Постараюсь, — усмехается Юнги в висок Чимина, щекоча тому своим дыханием кожу.       — Осталось три минуты до того, как отец выйдет и затащит меня за шкирку в дом.       Чимин мягко сжимает за спиной Юнги руки, прижимаясь ближе. Не то чтобы он хотел сейчас обниматься, всё-таки есть занятия на тёмной улице и поинтереснее, просто настроение у него было игривое и немного вредное. Как раз такое, когда хочется сделать пакость. Например, посильнее поприжиматься к своему альфе так, чтобы сладкий омежий запах надолго въелся в его кожу и не давал покоя весь его альфий гон.       — Маленький засранец, — шипит Юнги, когда понимает, что свежего воздуха катастрофически мало и что все вокруг запахи ощущаются через слой сладости. Ему и ночи не хватит, чтобы вымыть с кожи и выстирать с одежды этот едкий аромат.       Чимин только победно смеётся и тут же притихает, когда холодный нос проходится по открытой шее. От жаркого дыхания у острой линии челюсти тело покрывается мурашками, а всё внутри сжимается от наслаждения.       Это всё, что может Юнги себе позволить, и то от этого он ходит над пропастью по тоненькой леске. Вот так стоять и вдыхать аромат своего омеги, словно какое-то животное, кажется ему чем-то извращённым и ненормальным, но ему так нравится и Чимину тоже.       Пусть со стороны это выглядит отвратительно, как и вообще любовь тридцатилетнего альфы и шестнадцатилетнего омеги, им всё равно. Юнги ждал этого момента так долго, что попробуй его кто оторвать от шеи Чимина, он накинется на того с кулаками.       — Восемь ноль-ноль, — сообщает Чимин, слыша вибрацию от будильника на телефоне в заднем кармане джинсов.       Юнги нехотя отрывается от омеги и смотрит на него уставшим взглядом.       — Ещё три года и я заберу тебя себе. Ещё немного и не будет никаких комендантских часов и тени твоего отца в окне за твоей спиной.       — Скорее бы, — уголками губ улыбается Чимин. — Слишком долго ждать.       Юнги спокойно выпускает Чимина из своих объятий, перед этим оставив целомудренный поцелуй на его губах, и говорит:       — Ничего, я ждать умею.