Где вода, как небо, бела Под ночной звездою, По реке любовь поплыла Следом за тобою. Где же ты, любовь моя, где? За рекою где-то… Я пойду, пойду по воде К тебе до края света. Варвара, «Отпусти меня, река»
После Святочного бала Крум несколько недель виделся с Гермионой лишь урывками, и то, как правило, во время трапезы в Большом зале. Они отслеживали друг друга взглядами, но не смели надеяться на большее. Лишь иногда им удавалось переговорить так, чтобы вокруг не было слышно злорадных шепотков и не видно завистливых взглядов. Гермиона всякий раз сердечно радовалась встрече с Виктором, но вся погрязла в делах и заботах: то опять помогала Гарри, то была занята школьными заданиями, то чем-то ещё. Ни Крум, ни она сама никому ни словом не обмолвились о том, что случилось, когда расстроенная Гермиона убежала после ссоры с Роном на балу; так это и осталось их личным секретом. С каждым днём, после каждой краткой встречи Виктор ощущал, что чувства к Гермионе разгораются в его сердце всё с большей силой. Такого он не испытывал ещё ни разу в жизни. Никто никогда не любил его иначе, нежели как родственника или друга. Каркаров видел в нём прилежного ученика и именитого спортсмена, которого за эти заслуги и приблизил к себе; одноклассники (кроме нескольких человек) — директорского любимчика; любители квиддича — одного из лучших ловцов современности; фанатки — мировую знаменитость. Но по-настоящему он ни для кого из них, за исключением разве что своих друзей, не представлял никакого интереса. До приезда в Хогвартс. При общении с Гермионой Грейнджер он обрёл ту искренность, которой ему так не хватало. Ни у кого Крум не спрашивал совета на эти отношения: ни у рассудка, ни у сердца, ни у людей. Никому не поверял он своих чувств: если б он это сделал, ему бы показалось, что он делит их с другими. Впрочем, по поводу золотого яйца Виктор охотно говорил с друзьями. После неудачного опыта, проведённого по совету Добривоя, стало ясно: над огнём держать яйцо бессмысленно. Вот только что за ужасные завывания раздаются оттуда, едва стоит его открыть?.. И вот однажды, в середине января, они опять вчетвером сидели у Крума в каюте и ломали головы над этим вопросом. Очередная затея потерпела фиаско. Внезапно Замфир встряхнулся и поглядел на Виктора: — А ты уже везде пробовал слушать этот вой? — Вроде бы везде, — устало вздохнул Виктор, постукивая пальцами по золотой скорлупе. — И просто так, и над огнём, и в шкафу, и на палубе… И ничего не помогло!.. Не работает! Но Котраг пропустил его ворчание мимо ушей. — На палубе, говоришь?.. — он почесал затылок. — А под водой, например, не пробовал? — Под водой? — Крум аж в лице переменился. — Нет, не пробовал. А что, думаешь, это должно сработать? — Ну, попытка не пытка… — уклончиво ответил Замфир. — Хочешь — пойди попробуй. Благодарно хлопнув его по плечу, Виктор схватил яйцо и торопливо вышел из каюты. Корабль стоял твёрдо, лишь чуть-чуть покачиваясь на ленивых волнах озера, которое не замерзало даже зимой. Крум направился прямиком к носу корабля. Раздевшись, полез по бушприту, прижимая к груди яйцо, и наконец раскрыл его и осторожно соскользнул в воду. Он не боялся холода — он давно был к нему привычен. Вода и впрямь не показалась Виктору особенно холодной. Уцепившись одной рукой за обшивку судна, он напряжённо вслушивался: не раздастся ли опять омерзительный рёв. Рёв и правда не раздался — вместо этого послышалась какая-то булькающая песня. Ничего не разобрав, Крум глубоко вдохнул и сам опустил голову под воду. И тогда он услышал из открытого яйца хор дребезжащих, неземных голосов:Иди на голос, но усвой: Не можем петь мы над землёй. А взяли то, чего тебе Хватать не будет на земле. И у тебя всего лишь час, Чтоб это отобрать у нас… Пройдёт часок и всё, привет, — Оно уж не увидит свет.
Совершенно сбитый с толку, Виктор вынырнул, хватая ртом воздух и мучительно пытаясь осмыслить услышанное. Нырнув ещё пару раз, чтобы покрепче запомнить слова, он закрыл яйцо, подбросил его на палубу и выкарабкался сам. Потом оделся и отправился благодарить Замфира за верную идею. — А кто песню-то пел, ты разобрался? — спросил у него приятно удивлённый Котраг. — Ещё нет, — признался Крум. — Но это определённо должен быть кто-то, кто живёт под водой, раз уж эта песня и слышна только так. — Не гигантский ли кальмар? — предположил Вишо. — Я как-то слышал о таком. Говорят, он здесь водится. — Чтоб кальмар — и пел? — оборвал его Войко. — Ты хоть думай, что говоришь! — А если это… русалки? — призадумался сам Виктор. — Вишо, ты не знаешь, здесь русалки водятся? — А вроде и правда водятся! Похоже, это они и есть! — Емилев хлопнул себя по лбу. — Только вот что тебе придётся у них отбирать?.. — Понятия не имею, — честно ответил Крум. — Но над этим я буду думать. Спасибо вам за помощь.***
И все последующие недели он много думал над этой загадкой, а ещё больше тренировался. Не испытывая никакой боязни перед январскими морозами или стеснения перед учащимися Хогвартса, он спокойно прыгал с борта корабля в озеро и постепенно всё больше привыкал к такой температуре. На тех, кому доводилось созерцать это занимательное зрелище, Крум не обращал ровным счётом никакого внимания. Правда, порой у озера оказывалась со своими друзьями Гермиона, и тогда он плавал так, чтобы хоть с воды, незаметно для других, наблюдать за ней. К февралю Виктор достиг нужного результата и уже совершенно не реагировал на водяной холод. Но как ему преодолеть ещё одну проблему — каким образом дышать под водой? Конечно, можно было воспользоваться пузыреголовым заклятием, но это хотя и надёжно, однако не слишком удобно. Перепробовав несколько вариантов, Крум наконец остановился на частичной трансформации — превращению наполовину в акулу. Иметь акулье тело было довольно выгодно: можно будет не опасаться всяких подводных врагов и видеть, слышать и чуять всё очень чётко и на большом расстоянии. И всё-таки Виктор так и не понял главного: что такое, чего ему «хватать не будет на земле», придётся добывать? Из вещей, которыми он дорожил, самым ценным являлась, пожалуй, только его метла — его верный «Всполох». Но вряд ли судьи предоставят русалкам всего лишь вещи участников. Это было бы по меньшей мере смешно. А что, если вызволять понадобится совсем не вещь, а… человека? Кого бы ему в таком случае не хватало больше всего? Крум перебирал в уме всех своих одноклассников, но никто из них под эту категорию полностью не подпадал. Кто же это тогда должен быть?.. Эта назойливая мысль не покидала Виктора вплоть до конца февраля. И лишь вечером накануне второго испытания его внезапно озарило. Догадка была столь проста и одновременно удивительна, что Крум ещё долго не мог уснуть. Гермиона!***
Утро выдалось необычно ярким. Несмотря на конец февраля, было ещё довольно холодно и снег только начинал таять. Второе состязание должно было начаться в полдесятого утра. Пользуясь тем, что дурмстранговский корабль находился совсем недалеко от того места, куда должны были прийти чемпионы, Крум спокойно позавтракал и отправился к судейским трибунам. В ноябре окружавшие драконий загон, теперь они возвышались на другом берегу озера и отражались в его ровной поверхности. Трибуны были заполнены до отказа; возбуждённый рокот голосов странно разносился над водой. Судьи сидели за столом, задрапированным золотой тканью, и Каркаров был среди них. Увидев Крума, он приветственно улыбнулся и помахал ему рукой. Виктор изобразил в ответ нечто похожее на улыбку и стал дожидаться остальных соперников. А попутно разделся и остался в одних плавках, с палочкой в руке. Вскоре к нему с небольшой разницей присоединились Флёр и Седрик — оба тоже с волшебными палочками. Раздеваться они не стали: очевидно, собирались употребить пузыреголовое заклятие. А уже совсем незадолго до старта появился Гарри. Видимо, он очень спешил, так как затормозил на бегу возле Флёр и случайно обдал её грязью. К Гарри подошёл Людо Бэгмен, о чём-то поговорил с ним, а затем вернулся к судейскому столу. Точно так же, как и на финале кубка, он указал волшебной палочкой себе на горло, сказал: «Сонорус!», и его голос, загремев, понёсся над водой к трибунам. — Итак, наши чемпионы готовы к выполнению второго задания. Они стартуют по моему свистку. У них есть ровно час, чтобы вернуть то, что у них отобрали. На счёт три, прошу: раз… два… три! В холодном, неподвижном воздухе свисток прозвучал особенно пронзительно; трибуны взорвались радостными криками и рукоплесканиями. Не глядя на других чемпионов, Крум зашёл в воду по колено, взмахнул палочкой и прошептал необходимое заклинание трансфигурации. Всё его туловище сразу обожгло как огнём. Виктора передёрнуло судорогой — прямо на глазах его голова начала вытягиваться и утолщаться, как торпеда; челюсти сделались гораздо мощнее и заострились акульими зубами; на спине с хрустом пророс плавник; тело вплоть до пояса покрылось плакоидной чешуёй… Вся эта трансформация заняла не более нескольких секунд, но Круму показалось, что прошёл как минимум час. Почувствовав, что из-за появившихся жабр стало невозможно дышать на суше, он инстинктивно бросился в воду. Хотя его руки и ноги не претерпели изменений, вода всё равно не казалась обжигающе ледяной. Виктор на пробу чуть поморгал; он видел и слышал всё вокруг с удивительной ясностью. Особенно обострилось обоняние: теперь он мог чуять запахи на очень большом расстоянии. Чуть принюхавшись, Крум различил запах четырёх заложников, которые явно находились не так уж близко. Вспомнив, что одна из пленников озера — его Гермиона, он поплыл как можно быстрее. Он быстро передвигался над загадочным, тёмным, туманным ландшафтом. Вокруг улавливалось множество разнообразных звуков. То и дело перед ним из темноты выскакивали новые пейзажи: леса спутанных извивающихся водорослей или широкие илистые равнины, усеянные тускло мерцающими камнями. Широко раскрыв глаза, Виктор заплывал всё глубже и глубже, в середину озера, вглядываясь сквозь загадочную, светящуюся серым толщу воды в тёмные дали, где вода становилась непрозрачной. Вокруг серебристыми стрелами сновали быстрые рыбки. Раз или два ему показалось, что впереди виднеется нечто посущественнее рыбок, но, подплывая ближе, он обнаруживал, что это всего-навсего большое, почерневшее бревно или густой клубок водорослей. Нигде не было видно ни других чемпионов, ни русалидов, ни Гермионы — ни, к счастью, мифического гигантского кальмара. Вдруг перед ним открылся широчайший луг светло-зелёных водорослей аршинной высоты. Крум не мигая уставился перед собой, силясь различить во мраке острым зрением очертания чего-то непонятного… и тут безо всякого предупреждения кто-то сцапал его за лодыжку. Изогнувшись всем телом, Виктор увидел загрыбаста — маленького, рогатого водяного демона. Но с ним не должно было возникнуть проблем. Крум резко подался вперёд и угрожающе клацнул зубами, как настоящая акула. Загрыбаст издал испуганный звук, после чего в ужасе отпустил ногу Крума, и тот, крайне довольный эффектом от своей трансформации, поплыл дальше. Под ним простиралась обширная илистая равнина, и своим движением он поднимал на её поверхности небольшие тёмные смерчи. Затем, наконец, до него донеслись долгожданные звуки — обрывки русалочьей песни:И у тебя всего лишь час, Чтоб это отобрать у нас…
Виктор ускорил движение. Буквально через минуту он очутился в деревне русалидов, на «главной площади», где к хвосту русалки-статуи были привязаны бессознательные пленники. Крум машинально отметил, что их трое: видимо, Седрик уже освободил свою заложницу. Рядом со статуей плавал Гарри. Но это не удивило Виктора: возле какой-то девочки с серебристыми, как у Флёр, волосами была привязана Гермиона. Лицо её покрывала смертельная бледность, голова слегка покачивалась из стороны в сторону, а изо рта вместо дыхания вырывались тоненькие струйки пузырей. Сердце Крума пропустило удар. Он стрелой метнулся к Гермионе и стал яростно вгрызаться в опутывавшие её верёвки. Но тут проявился побочный эффект превращения в акулу: кусать этими зубами что-нибудь размером меньше дельфина было жутко неудобно. Не успел Крум сообразить, что надо действовать по-другому, как его стукнул по плечу Гарри и протянул зазубренный булыжник. Виктор тут же схватил его и принялся рубить путы. Те поддались на удивление скоро. Обхватив Гермиону за талию, Крум поволок её на поверхность. Он двигался как мог быстро, пытаясь выжать максимум из своих акульих умений, и рассекал воду, словно торпеда. Но Гермиона никак на это не реагировала, окованная глубоким очарованным сном. Крум сосредоточенно плыл под углом вверх — высоко над головой уже начинала рассеиваться глубоководная темнота. Он обеспокоенно посмотрел на Гермиону. В процессе подъёма та повернулась лицом к своему «спасителю» и теперь словно сама смотрела на него закрытыми глазами. Виктор же глядел на девушку с волнением и нежностью, от которой у него всё сжималось в душе. Её левая рука была закинута вверх, правая же — бессильно протянута. Волосы разметались, под глазами легли тени, губы чуть запеклись… Забыв обо всём, Крум ласкал взглядом прекрасное даже в таком состоянии безмятежное лицо Гермионы… и внезапно понял, что ни за что не сможет отпустить эту дивную чужеземку. И никогда не сделает ей ничего плохого, что бы ни говорили злые языки. И отдаст за неё всё вплоть до собственной жизни… Его размышления прервались очень резко: сопротивление воды неожиданно уменьшилось, и Виктор как пробка вылетел на поверхность озера. В ту же секунду его наполовину акулье тело приобрело обычный вид и форму. С трибун раздались радостные крики, но Крум не стал им отвечать и поплыл прямиком к пирсу. Словно услышав эти вопли, Гермиона зашевелилась и открыла глаза. — Мм… Виктор?.. — Привет, Хермивона, — Крум, не удержавшись, легонько поцеловал её в щёку. — Всё в порядке? — Да… — гриффиндорка несколько раз моргнула; взгляд её стал осмысленным, а затем и испуганным. — Подожди… мы с тобой… Ты вызволил меня со дна озера?! — Получается, что так, — болгарин облегчённо заулыбался. — Только не говори, что ты против… В этот момент он уже достиг пирса и, первым делом подсадив Гермиону, выбрался наверх сам. Мадам Помфри, только что закончившая хлопотать над Седриком и Чжоу Чанг, немедля кинулась к вновь прибывшим и укутала их в тёплые одеяла, а затем почти насильно напоила горячей настойкой от простуды — «Перцуссином». Но сразу после этого Крум подозрительно покосился на судейский стол и отвёл Гермиону подальше в сторону. — Ты чего, Виктор? — удивилась девушка. — Не хочу, чтобы нас услышали, — кратко пояснил Крум. — Знаешь, я хотел тебя кое о чём спросить… — О чём же? — Дело в том, что… — юноша нервно теребил пальцами край одеяла, в которое был закутан. — Ты не хотела бы приехать на каникулы ко мне… в Болгарию?.. — В Болгарию? — Гермиона еле подавила желание вскрикнуть в полный голос. — Ну… да, я, наверно, могла бы… но я же несовершеннолетняя… А зачем тебе? — Просто я… я не испытывал ничего подобного ни к кому другому… — Крум покраснел — и было видно, что не от действия выпитого «Перцуссина». — Ты самая прекрасная, подобных тебе я не встречал. Так ты… приедешь, Хермивона? — Ну, может быть… если только смогу… — смутилась та окончательно. Но тут всплыл последний чемпион — Гарри, вместе с Роном и среброволосой девочкой, которую, судя по истошным воплям Флёр, звали Габриэль. Гермиона радостно зааплодировала в унисон с остальными зрителями и бросилась обратно. Крум разочарованно потопал за ней. — Гарри, ты молодец! — закричала Гермиона, едва тот, пройдя первую помощь мадам Помфри, подошёл к ним. — Ты справился, ты сам догадался, как! — У тебя в волосах водяной жук, Хермивона, — сказал Виктор, вдруг заметив насекомое на её мокрых каштановых кудрях, и протянул было руку, чтобы сбить его, но Гермиона нетерпеливо сама сбросила жука и продолжила: — Но только ты так превысил лимит, Гарри… Ты что, так долго нас искал? — Да нет… — потупился тот, — нашёл я вас легко… Пока Гермиона разговаривала с Гарри и смотрела, как мадам Помфри отпаивала настойкой Рона и маленькую Габриэль Делакур, Виктор перевёл взгляд на озеро и увидел, что Дамблдор склонился над водой, серьёзно обсуждая что-то с главной русалкой, самой страшной. При этом он издавал те же самые скрипучие звуки, которые издавали и русалиды, находясь над водой; стало быть, он умеет разговаривать по-русалочьи. Наконец директор Хогвартса выпрямился, повернулся к остальным судьям и сказал: — Нужно посовещаться, прежде чем мы выставим оценки. Совещание, к счастью, заняло совсем немного времени. Через несколько минут с трибун загремел магически усиленный голос Людо Бэгмена, который принялся оповещать зрителей о выставленных чемпионам оценках. Флёр, так и не добравшаяся до своей заложницы-сестры, получила всего 25 баллов; вернувшийся первым Седрик, наоборот, заработал аж 47. Вот очередь дошла до Крума: — Мистер Виктор Крум воспользовался неполной формой превращения, оказавшейся, тем не менее, вполне эффективной, и вернулся со своим заложником вторым. Он получает 40 баллов. Каркаров, как отметил Виктор, с весьма победоносным видом хлопал громче всех. Сам он своим результатом был не то чтобы доволен, но в целом удовлетворён. Последней объявляли оценку Гарри. С учётом непредвиденных обстоятельств, где он, по словам Бэгмена, «продемонстрировал неколебимый моральный дух и храбрость», Поттер получил 45 баллов, лишь немногим уступив Седрику. Рон, Гермиона, сам Седрик и даже Флёр горячо аплодировали ему и выкрикивали что-то одобряющее. Один Крум имел хмурый вид. Он попробовал снова вовлечь Гермиону в беседу, но та была слишком занята, радуясь за Гарри, и не слушала. Виктор совсем помрачнел. Когда мадам Помфри погнала чемпионов и заложников в Хогвартс переодеваться, он один отказался от этого. Быстрым движением он выпутался из одеяла, вернул его фельдшерице, отыскал на берегу свою одежду, которую тут же натянул на себя, и ушёл на корабль, даже не оглянувшись. Второе состязание Тремудрого Турнира окончилось. Над Хогвартсом сияло стылое февральское солнце.