Горячий волейбол

Вот не был Гошики глупым, но почему-то не сопоставил бесполезные, но красивые сверхспособности ледяного Ширабу и вечно горящего Хинаты. А меж тем эти двое отлично сопоставились, прямо на скамейке в спортзале. Колючий Ширабу всё время замерзал, и резина мяча после его пасов была прохладной. Но когда Ширабу не бубнил, не критиковал и не пытался его строить, Гошики украдкой рассматривал высветленные инеем брови и опущенные ресницы, изморозь на шее. Да что там рассматривал — любовался. Иногда губы Ширабу совсем синели, и тогда между ними проскальзывал пар, а ещё от него не пахло потом, только чистотой и свежестью. И одежда покрывалась рисунками инея и дубела и хрустела от мороза. Интересно, если положишь руку на его шею, почувствуешь колкие миниатюрные кристаллики? Хината же пылал. Его грудь вздымалась, и от дыхания вокруг поднималась температура. Лицо часто блестело от испарины, корни волос темнели, по вискам скатывался пот, над губой собирались бисеринки, которые Хината слизывал. Он много и жадно пил. А стоило ему распалиться в игре — и мяч, впечатываясь в площадку, дымился, пахло нагретой резиной. А один раз, когда Хината с первогодками сворачивали сетку, та затлела. И волосы у него были горячие. Конечно, Гошики не трогал Хинату специально — просто сложно было не прикасаться, когда тот постоянно вертелся рядом. И глаза у него были — ну обычные, карие, но этот цвет будто плавился в радужке, и Гошики не мог отвести взгляд, и ему тоже как-то плохело. Причём ни от одного из них — ни от Хинаты, каждый час отлучавшегося поплескать в красное лицо водой, ни от то и дело обхватывавшего себя за плечи Ширабу — Гошики ни разу не слышал жалоб. Только видел, как расслаблялось усталое лицо и вытягивался угол рта, когда Ширабу грел руки обжигающим чаем. А Хината иногда обтирал запястьем взмокшие виски и только широко улыбался: «Жарко». Так и ходил Гошики, сбитый с толку, желая то ли погрузить ладонь в горячие волосы, то ли остудить её о Ширабу. Все эти мысли, бесформенные, сладко тягучие, выветрились совсем, когда Гошики увидел, как эти двое обжимаются. Ширабу шарил ладонями по спине Хинаты, и впервые его скулы потеплели от румянца; навалившийся на него Хината с закрытыми глазами тёрся щекой о щёку. — Ты, наглая мелочь, — судорожно вздыхал Ширабу, прижимая голову Хинаты к своей шее, и никогда ещё его губы не наливались цветом так ярко. — Неприлично. — Поговорите тут, — дерзко ответил Хината и замер: вдруг Ширабу разозлится, накричит и прогонит? Отлучит от желанной прохлады? Словно подтверждая мысли Гошики, он вцепился Ширабу в плечи, погрузил большие пальцы в выемки под ключицами, остужая, — не оторвёшь. Места, которыми они соприкасались, исходили сочным паром. Ширабу прижимался к Хинате, вдыхая горячий влажный воздух раскрасневшимися губами; тот просунул руку под его выгнутую спину. Растаявший иней с ресниц Ширабу собрался в уголках глаз, а на шее блестели капельки от изморози. Хината собрал их губами, сглотнул, удивлённо раскрыв глаза, и снова с жадностью присосался к шее. Ширабу с шипением оторвал его от себя за волосы. Вернее, то, что Гошики принял за шипение Ширабу, оказалось тихим «пш-ш» от соприкосновения жарких прядей и ледяных рук. — Обалдел? — тихо спросил Ширабу. И если бы он обращался к Гошики, то Гошики бы уже вытянулся в струну, но сейчас его тон знатно подтаял, потеряв и в строгости, и в высокомерии. И глаза у Ширабу были не острые — поплывшие. Утратив возможность соприкасаться с Ширабу торсом, Хината навис на вытянутых руках и поёрзал на нём бёдрами. Ширабу сбился с мысли. — Давайте уйдём туда, где точно никого нет? — предложил он. Блеск в его горящих глазах казался отражением ледяных бликов. Раскрасневшийся Ширабу, тяжело дыша, резко сел, а потом под возмущённое «ай-яй-яй!» потащил Хинату за шиворот за собой. Глупым Гошики не был, и всё-таки он почувствовал себя дурачком: это ж надо было так долго неосознанно метаться, чтобы обнаружить, что тушить было нужно его самого.