Подарок для генерала

- О чем задумались, ма шер? – в неспешно текущие по легким хмельным волнам мысли генерала вплелся донельзя знакомый голос. Голос и то самое неположенное, неодобряемое обращение, но сейчас Журбей просто не нашел в себе сил на негодование. Он, сфокусировавшись сначала на морозном узоре окна, повернул тяжелую седую голову волчьим движением налево, глянул на широкую лестницу, ловя знакомый силуэт политика. Силуэта, однако, там не оказалось, зато за правое плечо аккуратно тронули, по лестничному пролету раскатился нездешний, русалочий какой-то смех, касаясь шеи волнами дыхания. - Ма шер, да вы пьяны, я погляжу… - Есть такое. Но и вы не трезвы аки инок, - генерал развернулся одним мощным движением в нужную уже сторону, поймал чужое подвижное тело в объятья, ухмыльнулся широченно, не задумываясь о возможном выползании союзников и соратников из праздничной залы на ту самую заднюю лестницу, где сейчас стояли они сами. - Ай-ай, какая досада, - с театральной укоризненностью покачал головой Голицын, охотно поймавшийся и прильнувший к генеральской груди. Сам он не был настолько пьян, чтобы позволять чужим глазам видеть его непростительную слабость и страсть, потому и закрыл, выходя, дверь на замок. – А я рассчитывал еще подарить вам кое-что. - С чего бы это вдруг, Алексей Михайлович? – прищурился Журбей, заводя их извечную и такую привычную игру, хотя задним числом осознавал, что находится в не совсем подходящей для победы кондиции. - Для поддержания новогодней традиции, так сказать, - поднял указательный палец политик, коротко и чисто посмеявшись, - раз уж Рождество мы тут дружно не признаем. - Так дарите, - усмехнулся генерал, отступая на шаг назад и опираясь поясницей на подоконник. – Я вполне в состоянии оценить. - Как пожелаете, мой генерал… - мурлыкнул спикер, мимолетно коснулся губами гладко выбритой щеки Журбея и изящным жестом фокусника достал из-за спины шкатулку резного темного дерева. Генерал внимательнейшее посмотрел сначала на подарок, потом в донельзя честные глаза политика, почувствовал таящийся где-то очень близко подвох, но разбираться детально не стал. Ни к чему оно, особенно когда эти самые глаза – как гречишным медом напоенные, бархатные – так близко, и от их нового выражения начинает тянуть и свербеть внутри. Григорий Никифорович припечатал шкатулку к подоконнику, малость поковырявшись, раскрыл замок и застыл, не зная, смеяться или злиться от того, что скрывалось внутри. Револьвер – он о подобном давно мечтал, пусть и понимал, что несерьезное оружие, игрушка более, но хотелось в руках подержать – да вот только изукрашенный такими серебряными узорчиками-завитушками, что совсем превращало его в дамскую безделушку. - Ох Голииицын, ох ты ж нечистая сила, - практически любовно протянул генерал, трогая оружие пальцами так, точно боялся достать его из обитой атласом формы. - Вам действительно нравится, ма шер? – спикер обнял Журбея за плечо, заглядывая ему в лицо, а суровый гвардии генерал ощутил во всем – в подарке, в нынешнем тоне – извечную подначку, намек, вызов, на которые и на ясную голову толком не поймешь, как реагировать, а сейчас так тем более. - Действительно, - просипел он, осклабившись в лицо спикеру и прихватывая его поперек спины рукой. – Но еще больше понравится, когда вы, господин сенатский словоплет, все эти финтифлюшки своими ручками лично свинтите. - А мне кажется, ма шер, что моим, как вы выразились, ручкам, можно найти совершенно иное применение, которое придется вам еще больше по нраву, - Голицын не заметил, как оказался прижат к стене, как навис над ним Журбей, дыша с легким хрипом. Однако, осознав свое положение, осекся и замер, с мучительным наслаждением обжигаясь о свирепый потаенный огонь генеральских глаз. - Разное применение, Алеша, разное, - непристойно вдруг покривил губы генерал, наклоняя голову еще ниже. Спикер, помедлив, запустил пальцы в седые волосы, разлохмачивая их и не отводя ровно зачарованного взора от лица Журбея. - Я думаю, это надо обсудить отдельно, ма шер, и подальше от праздных ушей… - пробормотал он, несдержанно впиваясь пальцами в шею и затылок генерала, вытягиваясь в струнку в желании прижаться как можно теснее. - Поразительно здравое решение, - на одном чистом волевом усилии гортанным ворчанием отозвался Журбей, даже не пытаясь собрать воедино испуганно разбежавшиеся мысли и призвать к порядку засвоевольничавшую плоть. Только вжал в себя растерявшего, кажется, весь запас вольного норова Голицына, заставляя в кои-то веки безоговорочно признать свое поражение под голодным и жарким поцелуем.