losing what was found

Брейк всегда носит с собой пистолет, который сохранил с той перестрелки. У него паранойя – он думает, что за ним всё ещё охотятся, несмотря на то, что тогда умерли все. Все, кроме него. У Брейка перед глазами лежит труп маленькой девочки, и он просыпается по ночам и кричит, дерётся и плачет. Брейк тянет руки к пистолету и прикладывает к виску, и трясётся, не зная, стоит ли нажимать на курок. Его рука всегда лежит на поясе, чтобы можно было вовремя выхватить его. Он сопровождает Шерон на каждой её прогулке, и каждый раз напрягается, когда к ним кто-то подходит. Ему кажется, что каждый прохожий может быть врагом, который хочет убить и её тоже. Брейку кажется, что он сходит с ума, и он хочет нажать на курок. Каждый раз он почти готов зажать его, но останавливается. Руки Шелли – тёплые, не такие, как его. Она каждый раз кладёт свою руку поверх его, и смотрит с тёплой улыбкой, даже без паники, как Шерон, и взглядом просит отпустить пистолет. Шелли его Спасительница – она подобрала его тогда и спасает от суицида сейчас. Брейк каждый раз отбрасывает пистолет, обнимает её настолько сильно, насколько может, и рыдает. Он винит себя в случившемся, поэтому он боится Шерон, как бы ни старался её опекать. Он молчаливый охранник, который следит за ней с угрюмым лицом, и боится заговорить и подружиться, потому что знает – от него одни несчастья. Но Спасительница всегда рядом, сжимая его ладонь в своих руках, нежно улыбаясь, напоминая солнце, и обещая, что всё впредь будет хорошо. Брейк хочет ей верить, поэтому откладывает пистолет как можно дальше. Винсент любит высоту. Он любит стоять на вершине высокого здания и смотреть вниз, представляя, как давит ногой проходящих мимо людей, которые выглядят как муравьи. Он любит представлять, как он может упасть вниз, и как именно он упадёт. Винсент мечтает быть как Эвелин Макхейл, упасть на машину, не какую-нибудь страшненькую дешёвку, а желательно лимузин, и выглядеть при этом не как раздавленный кусок мяса. Винсент всегда стоит на краю крыши и тянет ногу вперёд, улыбаясь, но не делая шага. Гилберт всегда стоит сзади, ругается с кем-то по телефону, и когда видит брата – сбрасывает звонок и торопится. Торопится дойти до Винсента прежде, чем тот сделает шаг, и тянет за ворот пальто, злится и ругается. Гилберт шипит, говорит Винсенту никогда не сметь этого делать, и Винсент улыбается. Он всегда улыбается, поэтому брату от этого ничуть не лучше, и он лишь смотрит на него с сочувствием. У Гилберта снова на лице царапины и синяки, это особенно заметно, когда смотришь вблизи, но он никак их не комментирует. Винсент знает, что его снова избили те уроды, и его сердце сжимается. Старшего брата избивают из-за него, и он ничего не может с этим сделать. Винсент считает, что брату было бы легче, если бы сам Винсент не рождался. Гилберт даёт ему лёгкий подзатыльник и говорит выкинуть эти мысли из головы. Руки Гилберта – сильные, крепкие. Они удерживают Винсента далеко от края крыши, обхватывают его тело, и Винсенту кажется, что это то, что люди называют объятьями. Пока брат рядом и нуждается в Винсенте – он не сделает этого шага. Лео даже не любит курить, но он начал это делать, потому что ему нравится тушить сигареты о руки. Боль отвлекает, а все лезвия, и всё, что режет, у него отобрали. Сигареты гораздо легче добыть – старшая сестра тоже курит, но не всегда ей удаётся это дело спрятать. Лео смеётся, представляя, как всадит себе что-нибудь острое в вены. Он мечтает об этом с каждым днём всё больше, каждый раз, когда голоса в голове начинают кричать особенно громко, особенно ночью, когда Лео не удаётся заснуть. У Лео трясутся руки, и он начинает рыдать и кричать посреди дня. Лейси всегда рядом и пытается успокоить, но Лео не помогает – он упорно вырывается, дерётся, просит всех заткнуться. Его волосы грязные и спутанные, от него несёт так, будто он не ходил в душ три месяца, хотя, на самом деле, он не приближался к воде полтора. Последний раз был тогда, когда он лежал в ванне и рассматривал потолок, пока душ лил сверху. Тогда его нашли через два часа, и, кажется, он в тот период заболел, но Лео ни черта не помнит. Элиот успевает не всегда, но достаточно часто. Ощущение, что у него с Лео какая-то особенная связь, и он чувствует каждый его приступ, поэтому приходит так быстро, как только может. Его руки слишком сильные, сжимают чужие плечи до боли, трясут, оставляют небольшие синяки на коже. Голос громкий, властный, взывает, перекрывает шум в голове, и, как ни странно, успокаивает. Лео нужно ощущение того, что Элиот жив, что голоса – неправы, что те картины, что ему привиделись – неправда, и он каждый раз хватается за Элиота, как за спасательный круг. Обнимает крепко, вжимаясь всем телом, ревёт как ребёнок, и выкрикивает его имя. Элиот обещает, что будет рядом, требует перестать вести себя как тряпка, и крепко обнимает, так, что Лео почти успокаивается, почти не слышит голосов, ему даже не хочется всадить что-нибудь острое в старые шрамы на руках. Он прижимается к чужой груди, слушая биение сердца, и переплетает пальцы с Элиотом – ему это нужно, чтобы чувствовать его тепло, чтобы знать, что он жив. Лео плевать на сестру, плевать на племянниц, ему плевать на самого себя, но Элиот всё ещё самое важное, что у него есть, и Лео не хочет это потерять. Поэтому, чтобы его не разочаровывать, Лео старается не причинять себе боль. Брейк истерически смеётся по вечерам. Это помогает, чтобы не слышать кашель Шелли, после которого наверняка остаётся кровь. Брейк плачет около её постели по ночам, держит за руку, уже не такую тёплую, как прежде, и старается быть беззвучным, чтобы она не проснулась, потому что ей нужен отдых, и чтобы Шерон не услышала, потому что она и сама плачет дни напролёт. Брейк гуляет почти целый день, совершенно не спит, и его синяки глубже с каждым днём. Он выдёргивает руку из руки Шерон, смотря на её испуганные глаза, просит прощения и убегает. Он хочет вернуться и обнять её, потому что Шерон тяжело, совсем не легче, чем ему, но вместо этого он убегает. Убегает от неё, от себя, от осознания, что Спасительница – умирает. Шерон с ней с самого рождения, поэтому она понимает лучше, чем Брейк, эту боль. Пусть ей и всего одиннадцать – она понимает лучше, чем никто другой. Брейк это пытается принять, но он всё равно считает себя самой пострадавшей стороной. Потому что жизнь дала ему шанс, чтобы снова отнять. И Брейк задыхается от той любви и благодарности, что он испытывает к Спасительницае и от своей беспомощности, потому что с её болезнью нельзя ничего сделать. Брейк не смеет даже поцеловать её, потому что считает себя недостойным этого, даже несмотря на то, что отсчёт пошёл на дни. Брейку становится тяжело дышать, когда её ладонь становится холодной. Тогда, когда он снова буквально приполз к ней в комнату, чтобы снова тихо прорыдать около её постели, прося прощения и благодаря за всё. Её ладонь в его руках становится холодной, и у Брейка даже нет сил закричать. Он знает, что пистолет хранился в её шкафу, и это единственное, что тогда принесло ему облегчение за последние недели, поэтому Брейк впервые за это время улыбается. В конце концов, он приносит одни лишь несчастья, и Шерон никогда не будет счастлива с такой опекой. У неё есть заботливая бабушка, с той наверняка будет намного лучше, чем с параноиком. Брейк засёк ровно три часа ночи, тогда, когда та злосчастная перестрелка случилась, и приложил пистолет к виску где-то неподалёку от центра города, подальше от дома. Теперь ему ничего не мешало нажать на курок. Винсент по-прежнему улыбается, когда перевязывает Гилберту голову. Она не перестаёт кровоточить три дня после последней стычки, а вместе с этим не перестаёт обливаться кровью сердце Винсента. Он не выдаёт своего беспокойства, он молча убивает тех ублюдков, которые заставили брата пострадать. Чёрт возьми, он получает лишь потому, что защищает самого Винсента, так почему не сам Винсент должен страдать? Почему никто не пытается добраться лично для него, предпочитая как боксёрскую грушу старшего брата? Винсент не знал, но ненавидел каждого из них. Он застреливал их, душил, забивал до смерти, отравлял, топил. Делал всё, что только возможно, чтобы они больше ни на шаг не посмели приблизиться к Гилберту, но травм у Гилберта – всё больше, а желания жить у Винсента – всё меньше. Винсент хранит у себя фото Эвелин Макхейл, и Ада каждый раз недовольно сводит брови, видя его. Она думает, что это просто красивая девушка на фото с красивой фотосессии. Ада пытается ревновать Винсента, а у Винсента всё меньше желания даже обнимать её, и каждый раз лишь говорит, что она глупая, раз ревнует к Эвелин. В конце концов, Эвелин Макхейл лишь труп. Такой, каким мечтает быть Винсент. У Гилберта перевязана голова и временная потеря памяти. Она быстро возвращается, но лишь тогда, когда его снова травмирует, и его положили в больницу с ножевыми ранениями. Винсент смеётся, когда говорит с одним из этих ублюдков по телефону, и обещает, что вырежет всю его семью и всех его друзей, а потом прикончит и его самого. В палате у Гилберта Оз, а Ада стоит с Винсентом, в наушниках, как он и просил, потому что глупенькая Ада Безариус не должна знать, чем занимается Винсент. Брат – такой же глупый, раз думает, что через приоткрытую дверь не слышно ни слова, которое он говорит своему лучшему другу, настолько лучшему, что доверяет больше, чем родному брату. Винсент лишь усмехается на слова о том, что если бы он сам не родился, то брату было бы легче. Это даже не обидно. Это просто факт. Он говорит брату, что вернётся, и уходит ранним утром из больницы. И он выполнил данное по телефону обещание – убил за день достаточно людей, чтобы тот ублюдок страдал, прямо у него на глазах, а потом перерезал ему горло. И он вернулся. Весь в крови, вспотевший, даже немного избитый, но вернулся. Правда, не в палату Гилберта. В саму больницу, пока поднимался наверх. Хорошо, что у неё было много этажей. Винсент звонит на телефон брата оттуда, но отвечает автоответчик, и Винсент смеётся. Он говорит, что любит его, и откидывает телефон, даже не сбросив звонок. В одной руке он сжимает фото Эвелин Макхейл, а другим машет людям снизу. Наконец-то он смог сделать этот шаг. Приступы Лео происходят всё чаще, а Элиот уходит всё реже. Он почти не покидал комнаты Лео последние две недели, и их квартиру уже месяц. Элиот даже засыпает рядом, прямо на чужой постели, чтобы всегда быть готовым к тому, чтобы привести Лео в чувства. Лео качается, обняв колени, и шепчет проклятья под нос. Сестра боится его всё больше, но всё равно не отходит, приносит поесть, обнимает и целует в висок. Последние три дня Лео и сам начал бояться её – отмахивается, шарахается, кричит. У Лейси во взгляде сочувствие, но в последние дни вместо этого Лео видит лишь холодное презрение. Элиот говорит, что у него галлюцинации, и Лео ему не верит, потому что он уже принимал лекарства сегодня, даже больше, чем требовалось, чтобы улучшить эффект, а Элиот выглядит более злым, чем обычно. От Лео даже лекарства начали прятать, и дают сами. Он истерически смеётся от осознания того, насколько он жалкий, и как сильно напоминает ребёнка. В его комнате нет ничего острого, все розетки чем-то закрыты, всё мягкое, будто он уже попал в лечебницу, в которую его собираются положить в ближайший месяц. Лео не хочет в лечебницу, он хочет быть рядом с Элиотом. Каждый день он сходит с ума всё сильней, он чувствует это, но он думает, что вдалеке от Элиота его крыша поедет быстрее. Лейси прячет сигареты лучше и запирает дверь на ночь, ключи отдаёт только Элиоту, а он почти привязывает Лео к кровати каждый раз. Лео смешно и от этого, вспоминая, как он посреди ночи сбежал в другой угол и начал писать ногтями на стенах непонятные слова, стирая в кровь пальцы. У Элиота под глазами залегли мешки, и силы уже не так много. Он почти не спит, следит за Лео, и Лео от этого лишь больнее. Он хочет, чтобы Элиот был жив, чтобы был рядом, он готов на всё ради этого, но Элиот всё больше похож на ходящий труп. К Лео больше не заходят племянницы, Лейси отправляет их обратно к отцу в тот же день, потому что не хочет, чтобы они слышали крики по ночам. Лео бремя даже для неё, потому что вместо того, чтобы быть с мужем, она присматривает за ним. Лео плевать. У него перед глазами стоят картины того, как Лейси умирает, или занимается сексом, или готовит, или что угодно, но это не вызывает никаких эмоций, кроме периодических смешков. Лео хотел бы сам придушить сестру, потому что голоса так и говорят, но крепкая рука Элиота не даёт ему сделать этого. Он всегда держит его за руку, ночью, на периодических прогулках, даже когда Лео пытается есть. Их пальцы всегда переплетаются, чтобы Лео знал, что он жив. Лео от этого легче, намного легче, чем от каких-то дурацких таблеток. Легче, пока он не видит мешки под его глазами. Лео крадёт у него ключи ночью, когда Элиот засыпает тем крепким сном, который не позволял себе пять дней, и сбегает, перед этим поцеловав его в лоб. Уже почти двенадцать вечера, и Лео курит, сидя на улице, листая новости в телефоне. Там какие-то фрики покончили с собой в этот же день, один застрелился, а другой грохнулся со здания больницы на чью-то тачку, и Лео смеётся от той иронии, что произошла от этого. Казалось бы, больница должна спасать людей, но на её территории кто-то покончил с собой. Лео тушит сигарету о запястье, и кричит на весь район, чтоб эти ублюдки его дождались. Он всаживает себе в руку какую-то ржавую железку, кричит от боли, и не перестаёт водить ею по руке, делая рану всё глубже. В конце концов, какой от всего этого толк, если даже Элиот стал похож на ходящий труп, а ничего важнее Элиот в жизни Лео нет. Он сделает всё ради него. И покончить с собой – первый пункт, в списке «сделать всё». Голоса в голове не перестают кричать до самого конца.