Казнь дворянина.

Плавно поскрипывали верёвки перекинутые через перекладину наскоро сооружённой плахи. Два тела уже болтались в петлях, в то время как дюжий казак с длинными седыми усами и пронзительно-голубыми глазами, которыми он с ненавистью взирал на остатки сдавшегося на милость победителя гарнизона, уже завязывал третью. Предводитель победителей оглядывал столпившийся вокруг народ, выбирая новую жертву. Сегодня он решал, кому жить, а кому отправляться на небеса. Хмурый взгляд Пугачёва останавливался то на одном, то на другом лице, будто примеряя, влезет человек в петлю, или нет. Стоящие перед ним жители Оренбургской крепости в страхе ожидали своей участи, понимая, что шанса на спасение не предвидится. Их окружала разномастная толпа, состоящая почти целиком из беглых крестьян и казаков. Тех, кто осмелился выступить против царской семьи и попытаться изменить Россию соответсвенно своим взглядам и убеждениям, ещё не понимая, что все они обречены, все, до единого. А пока они были силой. Силой, диктующей здесь свои правила, неподчинение которым означало такую же смерть, как и для тех несчастных, что не покорились и теперь, поскрипывая, шевелились, раскачиваемые ветром. — Кто ещё не готов признать, что я истинный правитель ваш? — С вызовом обратился тиран к уцелевшим. Взгляд, наполненный сталью, переходил от одного лица к другому, но пока каждый отворачивался, не желая ставить на кон собственную жизнь. Лишь дойдя глазами до молодого дворянина, стоящего в переднем ряду выстроенных перед ним жителей крепости, Пугачёв не увидал в нём смирения. Молодой человек без всякого страха глядел ему в глаза и вся сталь в глазах самозванца постепенно крошилась о монолит непоколебимого спокойствия и нежелания сдаться. Точно такой же взгляд был у тех двоих: старого коменданта и его помощника, чьи тела сейчас продолжали постепенно дубеть на морозе, придавая застывшим в предсмертной муке лицам ещё более устрашающее выражение. Такой же дворянчик, что распахнул ему крепостные ворота и которого он приказал там же застрелить, был абсолютной противоположностью этим людям. Труслив и услужлив — два самых важных качества для определения предателя. Такой сначала перейдёт на сторону победителя, а потом от него к другим, где будет более выгодно. В нём это читалось, как раскрытая книга. Такие люди не подходили для честолюбивых замыслов вожака восстания, как, впрочем, и большинство его нынешних последователей, но ничего другого среди подобного сброда и быть не могло. — Этого тоже на плаху, но сначала посмотрим, что он ответит, — Толстый мозолистый палец с обломком ногтя уставился в лицо дворянчика. По приказу предводителя стоящих рядом с ним казаков сошли с помоста на котором громоздилось ныне подобие трона, служащее сиденьем для самозваного императора, и, быстро пробившись сквозь скопление людской массы, вытащили непокорного юнца, подтащив его к основанию помоста. — Согласен ли ты ради сохранения жизни отречься от старой самозванки, что восседает сейчас на царском троне? Согласен признать меня, своего истинного Императора? — Хрипло спросил Пугачёв. — Никогда! — Срывающимся голосом выкрикнул дворянин, — Ты проклятый самозванец, обманом заставивший пойти вслед за собой людей и обрекший их на верную гибель. Вешай, коли хочешь, но ни за что не преклонюсь перед тобой. Лучше смерть от рук беглого казака, чем жить с клеймом предателя! — На последних словах он презрительно плюнул себе под ноги, что в благородной среде считалось верхом дурного тона. — Жаль, такой храбрец бы пригодился в моём войске, — С явным сожалением Пугачёв махнул рукой в сторону виселицы, давая знак своим подручным. Те, заломив барскому сынку руки за спину, потащили его к плахе, где уже в нетерпеливом ожидании прохаживался тот самый усатый казак. — Стой, нехристь! — Крикнувший это человек выскочил из толпы, и бухнулся на колени перед атаманом казаков, — Что тебе в смерти барского дитяти? Какой прок? Ну возьми, повесь меня, старого пса, а его не тронь! — выпалив это на одном дыхании этот человек умоляющее протянул руки в сторону Пугачёва, но тот на него даже не посмотрел. — Твой барин не пожелал признать своего истинного владыку, теперь он должен ответить за свою ошибку, а если сию же секунду не уберёшься с глаз моих, велю и тебя рядом с ним подвесить, — Равнодушно бросил разбойник, продолжая наблюдать за тем, как на шею дворянского сына натягивают петлю. — Прошу вас, ваше высокоблагородие, пощадите. Ведь дитё то неразумное, не понимает, что говорят ему. Вам оно раз плюнуть, а за то вам заплочено будет, — Залебезил Савельич, продолжая восседать на коленях у подножия помоста. По старой сморщенной щеке слуги скатилась одинокая слезинка, но остановилась на половине пути, начав замерзать. — Уйди с дороги, старик, не то худо будет тебе, — Пробасил кто-то из-за спины предводителя восставших, но Савельич пропустил его слова мимо ушей, продолжая в молитвенной позе сидеть напротив Пугачёва. — Этот старый дурак не собирается отступать, ваше величество, — Произнёс один из казаков сзади. — Ну так уберите его уже, — Не сдержался в ответ командующий армией мятежников. В ответ казак лишь коротко вздохнул и что-то прошептал себе под нос, достав из ножен шашку. Пройдя два шага и поравнявшись со всё ещё лежащим в скрюченной позе Савельичем, внезапно резко рубанул по голове. Брызнуло красным вперемешку с серым, тело слуги сразу же тяжело завалилось на бок. В ту же секунду из толпы вышли ещё двое и, сдёрнув с трупа верхнюю одежду, оттащили тело подальше от глаз атамана. — Будь ты проклят, мятежник! — Захлёбываясь собственной слюной с ненавистью выкрикнул юнец, но его вопль почти сразу же оборвался, сменившись на предсмертный хрип. Вскоре на наскоро возведённой виселице уже покачивалось три тела. А больше никто и не осмелился перечить. Один за другим подходили люди и кланялись новому правителю, целуя абсолютно не монаршую руку.