Нас не найдут

Юри проснулся один. Не открывая глаз, он пошарил рукой по второй половине кровати и, поняв, что она уже остыла, вскочил. — Виктор? Витя? Виктор выбежал из ванной, на ходу вытирая мокрые волосы. — Юри, ты меня звал? — спросил он, обеспокоенно осматривая встревоженное лицо мужа. Юри выдохнул и улыбнулся, протянул руки к Виктору, отчаянно желая обнять и не отпускать. — Да, — ответил он Никифорову в плечо, — мне приснился кошмар. Виктор не стал уточнять, какой именно. Виктор гладил его по волосам, мурлыкал всякие нежности на ухо, щекотал мокрыми волосами. Это был всего лишь сон. Виктор стоял прямо перед ним — в серых домашних штанах, заляпанных кетчупом, растянутой футболке, с едва заметной забавной серебряной щетиной, такой родной и близкий. На тонком пальце сверкнуло кольцо — и Юри улыбнулся. — Я поставил чайник. Комната была залита светло-серым: видимо, скоро будет дождь. Виктор, горячий чай и свинцовые тучи за окном — что еще нужно для счастья? На стене тикали деревянные часы, пол был накрыт бордовым ковром с аляповатым золотистым узором, горшки с растениями стояли на подоконнике, стеклянный книжный шкаф отражал слабые солнечные лучи, на выгоревших бледно-розовых обоях висела пыльная посеревшая картина: румяные детишки бегали по цветущему лугу. Юри на ощупь натянул тапочки и пошел за мужем на кухню. Наконец-то потихоньку отступали холода, и приближалось лето. Еще немного — и они вытащат одеяло из пододеяльника и уберут его на верхнюю полку высокого темного шкафа. Речка рядом с домом перестанет быть такой ледяной — можно будет пойти купаться. Вырастут ягоды — Виктору не хватает терпения долго бродить по лесу и складывать землянику в плетеную корзину, а Юри это успокаивает, он никогда не ворчит, когда Виктор садится на найденное бревно или покрытый мхом пенек и вместо помощи тихо насвистывает что-то себе под нос. Юри, представив себе залитую солнцем поляну рядом с их домом, скинул меланхоличное утреннее настроение и, когда чайник задымился на плите, уже был в отличном расположении духа. Виктор засуетился, вытащил две небольшие чашки из белого шкафчика над раковиной, высыпал чаинки в каждую из них, закинул по ложке сахара и поставил одну из чашек перед Юри, забрав себе сколотую. Юри отхлебнул чай, зажмурил глаза, наслаждаясь растекающимся теплом. — Сегодня твой день, — сказал он, хихикнув над мгновенно просветлевшим лицом Виктора, — чем займемся? У Виктора всегда была куча идей. Сначала он с победным видом достал шахматную доску — Юри всегда ему проигрывал, оказалось, Виктора часто в детстве оставляли с дедушкой — любителем шахмат, и Витя до сих пор не растерял свой навык. «Мастерство не пропьешь!» — хвалился он, ставя очередной мат. Виктор напоминал ему в такие моменты ребенка, получившего долгожданный подарок на день рождения. Спустя пять партий Юри сдался. — Почему ты так любишь эту игру? Я всегда проигрываю. Юри расстроенно осматривал доску в попытке понять, как надо было сходить, чтобы не продуть в этот раз — выходило, что главной его ошибкой было вообще соглашаться играть с Виктором. — Мне нравится смотреть за тобой, когда ты на чем-то сосредоточен, — честно признался Никифоров, посмотрев на Юри так, будто он был самым драгоценным человеком на земле. Юри покраснел. Виктор умудрялся смущать его даже спустя столько лет их знакомства и замужества — видимо, ему уже надо с этим смириться. — Давай в шашки! — предложил он в отчаянии. В шашки Виктор играл не хуже. — Чапаев? Тут уж Юри наконец-то выиграл. Правда, с третьего раза, но это мелочи. Виктор хохотал над его победным танцем. — Разве победителю не положен поцелуй? — хитро протянул Юри. Просить Виктора дважды было не надо. Он утянул Юри себе на колени и принялся мягко целовать, неспешно гладя по спине. Юри едва смог оторваться от него и потянуть к кровати, на ходу снимая футболку и свою, и Виктора. Они ласкали друг друга, пока вдалеке гремела гроза, чуть заметная молния рассекала небо, периодически освещая тонкие черты лица Виктора, придавая ему почти неземной вид. Капли дождя тяжело стучали по дну многочисленных ведер. Сердце Юри разрывалось от любви. Они никуда не торопились, медленно целуясь, нежно касались кожи. Виктор стонал сладко и едва слышно — Юри был гораздо громче. Они хорошо изучили тела друг друга: Виктор уделял больше внимания шее Юри — его самое чувствительное место, Юри перебирал волосы мужа, тянул за серебристые пряди — Виктор дышал прерывисто, ластился к рукам. Юри обводил пальцами маленькое родимое пятно мужа — прямо под сердцем, Виктор осторожно вырисовывал круги рядом с белесым шрамом на ноге Юри от давнего неудачного падения. Закончив, они лежали, обнявшись, слушали вой ветра за окном, пока не проголодались. — Суп из консервов? — предложил Юри. Виктор с готовностью кивнул. Они быстро сполоснулись и снова вернулись на кухню. Виктор достал белую чугунную кастрюлю с изображением клубники, свою любимую, Юри полез за консервами. Открыл нижний ящик, мысленно пересчитал количество банок. Осталось тринадцать штук. Виктор зажег плиту и поставил воду кипятиться, вынул две картофелины, одну вручил чистить Юри, другую стал чистить сам. Он напряженно высунул язык, стараясь срезать только тонкий слой кожуры. Раньше от клубня оставалась только половина, а сейчас ничего, привык, приноровился. Порубленная кубиками картошка отправилась в кастрюлю. Виктор счастливо посмотрел на бурлящую воду и перевел взгляд на Юри, мол, видишь, какой я молодец, как я стараюсь. Юри взъерошил ему волосы, потянулся за поцелуем. Нельзя было полностью насытиться Виктором, его никогда не будет достаточно. Когда пришло время, Кацуки открыл банку и вытряхнул содержимое в воду. Знакомый запах заполнил крохотную кухню, очки Юри запотели, когда он наклонился помешать суп. Виктор потянулся и снял их с него, чтобы протереть своей футболкой, потом аккуратно надел обратно. — Что насчет музыки? Виктор любил музыку и очень обрадовался, найдя стопку пластинок и тяжелый, пыльный, но рабочий граммофон в подвале. Они прослушали все записанные песни не по одному десятку раз, но Виктору не надоедало. Юри уже почти выучил все слова, иногда подпевал с дичайшим акцентом, зная, как Виктор обожал это. Пока суп готовился, Никифоров поставил одну из пластинок, аккуратно опустил на нее иглу. Сначала все затрещало, зашелестело, потом раздались первые аккорды романса — его Витя включал чаще всего. — Напоминает мне о детстве, — говорил он, зажмурив глаза и неслышно шевеля губами. Юри нравилась песня — как Виктор объяснял, она была про любовь. — Позвольте вас пригласить, — шутливо поклонился ему Никифоров. Они закружились под гитарные переливы в медленном вальсе. ...Но снова прорастет трава Сквозь все преграды и напасти. Любовь — весенняя страна, весенняя страна, Ведь только в ней бывает счастье. Юри зажмурился, прижавшись к Виктору, слушая, как его низкий баритон переплетается с голосом певицы. У Виктора голос будто ласкал, Юри плавился, позволял себя кружить, прогибаясь под его руками. Виктор пел, за окном все ближе громыхала гроза, сквозь наполовину заколоченные окна едва пробиралась пасмурная полутьма, доски скрипели под их шагами, расстроенная гитара стояла между накрытым белым кружевным платком темно-красным креслом и ружьем. У них едва заметно дрожали руки, сердца бились с перебоями, гудела голова. Они жались друг к другу как можно ближе. Может быть, они и не застанут лета. Их тут никто не найдет. Если есть, кому искать.