та жёлтая папка была пустой.

      он даже не представлял, как все это будет происходить. как можно понять, что смерть стоит на пороге, ожидая только верной секунды, чтобы войти? как узнать, в какой именно момент ты уже умираешь, и нет пути обратно? есть ли какие-то определенные сигналы, как это чувствуется? ни капли конкретики. мирон был абсолютно беззащитен перед этим оппонентом, потому что не знал ни единого факта о нем.       фёдорову просто стало плохо. он оперся рукой на стену кабинки, в которой битый час пытался записать хук для трека, и в очередной раз хриплый кашель вырвался из глотки. на стекле остались капли крови, а также какие-то странные сгустки [возможно, это был гной, но мирону было просто мерзко думать о подобном], воздух словно вышибло. в один момент пришло осознание. одно-единственное слово, которое заставило его вздрогнуть и почувствовать себя беспомощным.       он умирает.       первое, что могло только произойти - паника. окси вытер тыльной стороной ладони губы, ощущая на кончике языка металлический привкус крови. кислорода слишком мало, он дышит глубоко, со свистом. в его голове стоит гомон. слишком много мыслей, слишком много хочется сказать, написать. смерть - двигатель прогресса. перед смертью на поверхность выходит все то, что раньше было скрыто от глаз. мирон янович чувствовал, что по щекам текут горячие слезы. и это не от того, что ему печально расставаться с жизнью.       от того, что страшно умирать вот так.       мирон всегда представлял свою смерть в более спокойной обстановке. он, как и все, хотел окончить жизнь в окружении близких людей, лёжа в удобной родной кровати, когда возраст перевалит за семьдесят. что греха таить, он до сих пор надеялся, что «рак лёгких» - это глупая шутка судьбы, ошибка врачей. это ошибка, ошибка, ошибка.       сил хватило только на то, чтобы завалиться на кожаный диван в углу студии. только две мысли сейчас в его голове: а) он так и не успел дописать блядский трек; б) слава должен жить дальше.       глаза слезятся. кашель душит. фёдоров вытер несколько крошечных капель с экрана телефона, дрожащими пальцами набирая пароль. два движения - и он уже звонит на заветный номер. мирон откинулся на спинку дивана, тяжело дыша и жмурясь.       ему с т р а ш н о умирать в одиночестве.       — мирон? что-то случилось? — голос в трубке сонный, такой родной. окси и не представлял, что за три недели он настолько сблизится с машновым, что будет названивать ему среди ночи. даже не представлял, что настолько сильно влюбится.       — слав, — голос срывается. мирон сжимает дрожащие губы. — кажется, все. я умираю.       два слова, породившие животный страх. как хочется верить, что это всего лишь страшный сон. продлить секунды жизни. и почему он, черт возьми, раньше не ценил ее? почему разбрасывался моментами?       наверное, потому что по-настоящему жизнь начинает играть красками только в последние дни перед смертью. но вот настает момент взять старушку с косой под руку и отправиться с ней в новый мир, туда, где нет боли и болезней. но и любви там тоже нет. ничего нет.       мирон и не думал, что когда-нибудь ему придется сжимать до боли в пальцах смартфон, захлебываясь кровью и испытывая жжение в глазах от сдерживаемых слёз.       — блять, — слышно, как гнойный с шумом выдыхает, а потом шуршит чем-то. одевается, наверняка одевается. он ведь обещал, что будет рядом, когда янович уйдёт. — мирон. не отключайся. говори со мной. я прошу тебя, говори со мной, я уже выхожу из дома.       — а хорошо получилось, — тихо произносит фёдоров, стараясь не выдавать себя. голос нарочито бодрый, с нотками истерического веселья. — блять, я вот-вот сдохну, но я думаю о том, как же все заебись. спасибо тебе. за эти дни.       — рано прощаешься, — хрипит слава в трубку. мирон отчётливо слышал писк домофона, - значит, вышел из дома. спешит, дышит тяжело, отрывисто. — лично поблагодаришь.       окси вытирает ладонью мокрый лоб. капельки пота стекают по вискам, кожа горячая, он весь горит, словно уже в ад попал. хотя, по сути, он ещё живой.       — мирон. яныч, ты слышишь меня?       — слава, — фёдоров снова жмурится, заходясь кашлем. на белой футболке остаются бурые пятна. — обещай мне, что, блять, будешь жить дальше. ни на что не смотря. ты будешь, сука, жить. мне плевать, что ты будешь делать на самом деле. соври. просто скажи мне, что будешь жить дальше.       — миро..       — обещай.       — я.. — небольшая пауза. карелин явно раздумывает над ценностью этого обещания. мирон задерживает дыхание. — я обещаю тебе.       окси тихо смеётся. он не может быть спокойным. паника захлестывает, накрывает с головой, словно теплый плед. он на грани истерики, и сам это понимает. смерть дышит в бритый затылок, она уже совсем рядом, а мирон цепляется за последние отведенные ему секунды с завидным упорством. пусть и тратит драгоценный воздух с такой глупостью.       — забери себе лил хесуса. позаботься о нем. только ты можешь, — он и руку с телефоном возле лица удерживает с трудом. даже громкая связь не помогает. в ушах шум, он мешает расслышать ответ. мирон просто продолжает говорить. — береги ребят. порчи, женя, ваня, рома, они охуенные. можешь мне поверить. диме скажи. и больше никому. пусть никто не знает, что я сдох. слышишь?       — я не хочу тебя отпускать, — тихо произносит слава в ответ. мирон сжатым кулаком ударяет по обивке дивана, уголок губ жжет от того, что на небольшую ранку слеза попала.       — допиши трек. бит, демо, все есть. допиши его, — шепчет, словно бы не слышит, что говорит слава. дурак, дурак, будто он не понимает, что словами хуже делает. он и сам уходить не хочет. как ебаный десятый доктор из того сериала, что он и не досмотрел. — и команда. помоги им. ты лучший баттл эмси. ты должен быть ментором.       — мирон, послушай меня, — слава перебивает, и мирон почти благодарен ему. воздуха в лёгких все меньше. нельзя поддаваться панике. нельзя отпускать эмоции. — послушай. все будет хорошо. десять минут, миро, и я буду рядом. дождись меня. просто держись, оксан.       — слав.       — да?       — та желтая папка.. — фёдоров вновь сорвался на кашель. — жёлтая папка с кучей компромата на тебя..       — да?       — она пустая. в ней ничего не..       «в ней ничего не было».       телефон выпал из ослабевших рук. мирон завалился на бок, ударившись виском о кожаный подлокотник дивана. тело билось в конвульсиях, кровь вытекает из уголка рта. не красиво, как в блядских мелодрамах. толчками, повинуясь дрожи в умирающем теле. все происходит совсем не так, как в фильмах. нос забит и распух, взор застилает пелена слез, и боль во всем теле мешает дышать.       — мирон?       он не может ответить. сжимает зубы до скрипа, жмурится.       — мирон, почему ты замолчал?       окси молится, чтобы все это закончилось как можно быстрее.       — мирон, блять, ты должен дождаться меня! ты обязан дождаться!       глаза стекленеют. дрожь в конечностях затихает. мирон застывает на месте, а вязкая кровь продолжает капать на дорогую кожу дивана.       и он уже не слышит, как слава забегает в студию. не чувствует, как чужие горячие руки поднимают тело, прижимают к себе.       слава не может поверить. он гладит мирона по бритому затылку, сжимает белую футболку на его спине, трясет тело, пачкаясь в чужой крови. горячие слезы капают на холодную почти макушку.       он кричит, когда никто уже не слышит.       «я люблю тебя».