***
Ну и стрёмная же коса ей досталась, думает Урарака, тщательно чистя зубы. Бакуго, скажем прямо, она боялась. Конечно, не так, чтобы кричать во всё горло, как резанная, и биться о стены при его появлении, но что-то подобное однозначно было. Кацуки устрашающий, грубый, наглый и громкий. Слишком громкий для неё. Он не только пугал её до усрачки, но и чертовски сильно бесил. Особенно тогда, когда выпячивал губу и смотрел на всех, как на дерьмо. В общем, Очако до сих пор не знает, как они смогли ужиться и тем более стать хорошими напарниками. Казалось бы, абсолютно неподходящие друг другу, но почему-то до сих пор занимающие второе место по успеваемости. Почему-то у них отлично получался резонанс душ. Конечно, не так хорошо, как у трио Момо-Шото-Джиро или дуэта Мина-Эйджиро, но всё же… Это всё-таки очень странно. Ох, она до сих пор помнила тот роковой день, когда согласилась взять под своё крылышко эту треклятую змеюку. Тогда все они столпились у главного входа школы и ждали хотя бы распределения, однако их в открытую послали и наказали найти себе самим косу или хозяина. В общем, ещё в начале Кацуки всех так распугал, что его сторонились, а Очако просто не успела себе кого-то найти. Конечно же, она бы с удовольствием сделала бы своей косой Мидорию, но тот и сам был повелителем и уже выбрал Ииду. Она было уже заприметила пофигистичную Джиро, но её забрал Шото, уже имевший у себя в оружиях Яойорозу. Оказалось, иметь две косы было дозволено, и Тодороки воспользовался этим. Оставался Минета, который, облизываясь, с горящими глазами смотрел на неё, и Урарака решила, что злобный Бакуго будет намного лучше извращенца под боком. Да лучше б она выбрала извращенца! Терпеть этой тиранию у неё уже сил нет. Как она устала жить под зорким глазом вспыльчивого Бакуго, который за любую оплошность мог дать хорошего подзатыльника, забывая о том, что Урарака всё-таки девушка, а не Киришима, которому хоть бы хны — дай только порочную душонку слопать. И вот сейчас ей слишком боязно выходить из ванной, но в то же время желудок требовал немедленной кормёжки. Хм, что лучше: умереть голодной или сытой? Ответ мгновенный, без всяких ненужный раздумий. О да, умереть сытой. Однозначно.***
Нервно облизывая губы, она малюсенькими шажочками добиралась до кухни, откуда веяло голодоприносящим запахом чего-то вкусненького. Сердце её отчаянно билось о рёбра, напоминая, что завтрак может принести не только наслаждение, но и страдание. Увы и ах, желудку не прикажешь, и теперь Очако медленно на носочках спускалась по лестнице, всякий раз кривясь, когда ступеньки под ногами скрипели. Пробираясь сквозь заросли мебели, она, словно какой-то там шпион из любимых Кацуки боевиков, кралась на кухню, пытаясь быть незамеченной. Но, господизачтожеейвсёэто, коса, от которой Урарака так тщательно пыталась скрыться, стояла за плитой в милом фартучке и что-то готовила. – Чего прячешься? – хмыкнул Бакуго. – Всё равно ведь в академию идти - там тебя и достану. Урарака вздохнула. Да, там ей действительно не скрыться от своего оружия. Вообще никак. Там они сидят вместе, едят вместе, на миссии по отлову грешных душ ходят вместе и дышат одним воздухом – всё делают вместе, как и должны поступать повелитель и его оружие, чтобы последнее стало великой Косой Смерти. – Садись давай, – как-то даже мягко проговорил Кацуки, и Очако невольно расслабилась. Ну, всё же были плюсы в Бакуго. Он мог быть (относительно и в только в думах лишённой ласки Урараки) нежным и заботливым, а ещё Кацуки очень умный, храбрый, агрессивный, мстительный и вспыльчивый.. Кхм. Да, именно так. –Бля, да жри уже! Урарака опять вздрогнула, плюхнулась на стул и принялась активно поглощать приготовленный любимой хозяюшкой завтрак. Бакуго же сел напротив и уставился на неё. Сам он уже давно поел и успел пробежаться вокруг их квартала, заодно облив грязью попавшегося на глаза Мидорию и пригрозив смести с первого места Яойорозу, которая, видимо, шла в магазин. Очако аккуратно пережевывала пищу, несколько раз облизнувшись и сделав пару глотков сока. Она очень сильно старалась игнорировать пронзительный взгляд напарника. И получалось у неё это отлично. Ну, она привыкла, что он всё время наблюдает за ней; что даёт оплеуху, если она сморозила глупость; что дёргает за шкирку, когда она из-за то ли неуклюжести, то ли какой-то кармы спотыкалась на ровном месте и норовила поцеловать пол; что пристально смотрит на неё, когда она перевязывает ему раны. И почему-то от этого внимания ей очень хорошо. И, кажется, это взаимно. Но она всё равно до усрачки боится его.