Psalmen

— Иди к чёрту, старик. После очередной ночной смены в круглосуточном магазине в трёх кварталах от его дома, Кёнсу решил, что прогуляться в такое пасмурное утро — самое то для его бессонницы. Лёгкая усталость может подождать ещё пару часов, а дома его всё равно никто не ждёт. Впереди один выходной, в который он опять будет бессмысленно пялиться в потолок и тянуть небольшими глотками остывший кофе из чёрной кружки. А потом снова растягивать свой дневной запас сигарет вплоть до следующего утра. Ровно три сигареты и не больше — правило, которым он пользуется уже слишком давно. Сегодня он заведомо для себя нарушил установленную дозу и с удовольствием выдыхал дым, опираясь спиной на пыльную стену какого-то небольшого здания. Его отвлёк мужчина в чёрном одеянии, по словам которого с таким усердием как у Кёнсу облизывают и затягивают губами фильтр сигарет либо женщины готовые на всё ради денег, либо смазливо-красивые мальчики, которые не прочь попробовать что-то новенькое в жизни. — Не хочешь со мной развлечься? И с этого начинается это бренное утро. От вида похабной улыбки До чуть не прикусил себе язык. Парень сжал пальцами тлеющую сигарету, не сводя прищуренного взгляда с незнакомца. Тот стал внимательнее разглядывать тело юноши перед ним, спуская свой взгляд ниже. Кёнсу поёжился и снова поднёс сигарету к губам. Злость и отвращение подкатывали к его горлу, но он ничего не предпринимал. Его пока не трогали, поэтому До не будет разбивать кулаки и пачкать их в крови этого ублюдка. Пока не будет, но терпение всё быстрее и быстрее начинает испаряться. Его взгляд задержался на белом знаке креста над входом в то самое здание рядом с невысоким железным забором. И парня осенило — Кёнсу понял, у какого здания он решил прогуляться этим утром. Это была церковь. А перед ним стоял священнослужитель в годах с премерзкой улыбкой на лице. Его седые волосы были зализаны назад, а тонкая цепочка серебряного креста была натянута, словно удавка, на его толстой шее. Тёмная ткань рясы немного топорщилась чуть ниже талии. Отвратительно. — А ты у нас ещё и меченный! Кёнсу сжал от раздражения губы и наклонил голову к своему плечу, тем самым специально закрывая старую татуировку на шее. Он набил её ещё в девятнадцать на самом видном месте, за что его чуть не выгнали из колледжа, а потом сводил это безобразие на свой двадцать третий день рождения у знакомого на квартире. Смелые слова, выбитые на его коже, перестали быть интересными и содержать хоть какой-то смысл для Кёнсу. На память ему остались лишь тусклые обрывки настоящей фразы. Сейчас можно разобрать только «… угодить всем». Ошибка молодости до сих пор даёт о себе знать и показывает, каким малолетним дураком он был. До решил оставить всё как есть и не пытаться до конца свести буквы. Иногда он думал, что в этом можно найти иронию: жизнь рано или поздно заставит тебя плясать под любую дудку без твоего согласия. И ты будешь угождать всем. — Знаешь, у кого также исписана шея? До поморщился от тона его голоса и равнодушно пожал плечами, хотя примерно знал ответ мужчины. — Правильно, — протянул тот, ещё ближе подходя к парню. — У шлюх. Ты ведь один из них, малыш? — Повторяю, пошёл к чёрту. И вот она, точка кипения. Парень выкинул недокуренную сигарету и выдохнул весь дым прямо в лицо мужчины, отчего тот стал задыхаться и сильно кашлять. Когда из его рта послышалось «сучий выродок», Кёнсу уже хотел схватить его за грязно-белый воротник и, наконец, занести кулак для удара. — Отец Юн. Но ему помешали. Слева от стены, на которую опирался Кёнсу, стоял парень в таком же чёрном одеянии, что и мужчина. Опрятный белый воротник на его шее бросался в глаза. Вне всяких сомнений, парень тоже был священником. Он внимательно посмотрел на До с непонятной смешинкой в глазах, отчего у того неприятно засосало под ложечкой. — О, Чондэ, — священник мигом отошёл от Кёнсу и впопыхах стал поправлять рясу на талии. — Обход уже окончен? Юноша с явной неохотой перевёл свой взгляд на мужчину. — Ещё нет, — из вежливости он улыбнулся только краешками губ. — Просто решил узнать, что за непотребства происходят у дверей церкви. Чондэ завёл руки за спину, выжидая ответа от мужчины. Дежурная улыбка была всё ещё при нём. — Не беспокойся, этот мальчик уже всё осознал и больше не будет так делать. Ведь так? Услышав заискивающий голос, До плюнул под ноги мужчины. Мерзкий старик попался на горячем, но всё ещё увиливает от честного ответа. Но, кажется, несмотря на ложь, этот парень обо всём догадался — губы скривились в слишком многозначительную ухмылку. — Он пришёл ко мне на исповедь. — Он? — старик со скрытым недовольством сощурил глаза. — К тебе? Чондэ кивнул и продолжил говорить, глядя уже на Кёнсу. — Юноша не так давно встал на путь истинный, стараюсь направить его и помочь в этом нелёгком деле. Если бы позволяла ситуация, До раскрыл бы рот от слов парня. Вместо него это сделал старший священник, который тут же попытался взять в себя в руки, но его опять опередили. — Вас не было на утренней службе, как и сестры Чон. Лицо мужчины в момент вытянулось. Он снова открыл рот и уже хотел начать оправдываться, но Чондэ продолжил. — Хотел бы узнать её самочувствие, но думаю, в этом уже нет необходимости. Надеюсь, ваша совместная молитва прошла успешно. Старший священник в миг покраснел и зло шикнул, понимая, что его раскрыли. Он кратко кивнул парню в тёмном одеянии и поспешил удалиться, всё ещё поправляя свою рясу. Мужчина, по всей видимости, решил направиться в соседний район. Всё это похоже на побег с позором. До хмыкнул и с широкой улыбкой показал уходящему старику средний палец. Вся эта ситуация позабавила Кёнсу, но также заставила вспомнить, что даже святоши иногда грешат похлеще смертных. В этот момент Чондэ прикрыл глаза и развернулся обратно к входу в церковь. Подул холодный ветер, из-за чего тёмные пряди волос священника частично скрыли его лицо. Кёнсу завороженно смотрел на то, как парень стал поправлять рукой волосы, зачёсывая их одним движением назад. И опять на его лице та самая задумчивая улыбка. — Пойдём. Парень даже не заметил, как дверь тихо открылась, а за ней скрылся Чондэ. До явно не горел желанием заходить в это здание после всего случившегося. Но почему-то голос молодого священника заставил его перешагнуть порог церкви. Может, это было простое любопытство, кто знает. Кёнсу терять было нечего. Прошло много лет с тех пор, как он перестал называть себя верующим. Его мать была католичкой. На каждом семейном ужине они благодарили Бога за всё, каждое утро в молитве они благодарили Его за всё, каждую службу в местной церкви они проводили ради Него и молились за своё спасение. Ведь все мы грешники. До любил мать, любил семью и любил Бога. Он знал заповеди и соблюдал их ради прощения грехов своих. Он свято верил в Него и жил счастливо в окружении семьи и церкви. Всё изменил случай. После тяжёлого развода с отцом, его мать заболела. Лейкемия. В те дни До молился и просил Его, чтобы она выздоровела, чтобы она осталась рядом с ним. Ведь большего Кёнсу и желать не мог. Но чуда не случилось. Она умерла на одиннадцатый день в одной из палат больницы после сложных процедур. Кёнсу было семнадцать. Первым делом он разорвал все отношения с отцом, который даже не интересовался состоянием матери, когда та болела и ещё была жива. А потом забыл и о церкви. Потому что ему не помогли в трудную минуту, а любовь к Нему была слепа. Теперь Кёнсу двадцать пять. Он снова здесь и делает шаг вперёд. «Служите господу со страхом и радуйтесь пред ним с трепетом …» — Исповедь, значит? — со смешком выдохнул Кёнсу, глядя на удаляющуюся спину священника. До здесь не нравится. Тёмное помещение с ровным рядом скамеек, а впереди стоит распятие с остальной атрибутикой. Единственный источник света — догорающие свечи и небольшое окно слева от входа. Он стоит на пороге церкви в серой худи, поношенных чёрных джинсах и тёмных кедах без шнурков. Не самый удачный внешний вид для этого места. Как минимум, Кёнсу чувствует себя не в своей тарелке, но он всеми силами старается этого не выдать. — Назовёшь мне своё имя? Чондэ прошёл вглубь церкви и остановился в проходе рядом со скамьями для прихожан. Он сложил руки в замок, из-за чего голубоватые линии вен на светлой коже стали ещё заметнее. — Кёнсу, — он нервно облизал свои губы и отвёл взгляд от белого воротника священника на одну из висящих икон на стене. — До Кёнсу. Юноша в тёмной рясе мягко улыбнулся и принялся зажигать тонкие, немного заплывшие воском свечи у деревянного распятия. Кёнсу стоял как вкопанный, наблюдая за точными движениями рук. — Ким Чондэ. Когда с половиной свечей было покончено, он развернулся обратно к До и кратко кивнул ему головой, как требуют правила приличия при знакомстве. Кёнсу на этот жест отвечать не стал. — Мне стоит извиниться за поведение отца Юна, — начал Чондэ, наблюдая за зажжёнными свечами. — Наверно, тебе было неприятно его слушать. — В своей жизни и не такое слышал, — До медленно подошёл к скамье у самого распятья, где всё еще стоял Чондэ. — Мне хотелось от души врезать ему, но кое-кто помешал. Ким лишь хмыкнул на последнюю реплику парня. — Это моя прямая обязанность — препятствовать насилию. Кёнсу присел на край ближайшей скамьи. Он стал внимательнее осматривать помещение, отмечая про себя простоту обстановки. В его старой церкви были помпезные арки, резные скамейки и витражи на окнах, которые иногда раздражали из-за солнечных бликов. Одним словом — огромная разница. Достоинства видны невооружённым глазом, но Кёнсу определённо выбрал бы эту церковь для посещения служб и утренних молитв. Чувство собственного спокойствия и даже защищённости он ценит больше, чем богатое оформление, подходящее для приличных людей и их семей. — Я не знал, что в этом районе есть католическая церковь, — он на секунду задумался о чём-то своём, а потом с усмешкой на губах снова взглянул на иконы. — Снаружи она похожа на богадельню. Священник кивнул головой и подошёл к кафедре. — В каком-то смысле это она и есть. Сидящий на скамье парень немного удивился последним словам Кима. Он хотел поддеть Чондэ, даже немного разозлить и высмеять его обожание перед церковью, но всё произошло с точностью наоборот. — Ого, священник, который не чтит святыню? — Поскольку район неблагополучный, мы со святым отцом иногда позволяем нищим и бездомным ночевать здесь. Церковь, прежде всего — это божий дом и приют, не так ли? В его словах Кёнсу определенно чувствует смысл и разумность. Его затея полностью провалилась, но До не захотел сдаваться. Чондэ снисходительно прикрыл глаза и выдохнул, готовясь к реплике парня. — Если ваш отец такой правильный, почему ему вдруг захотелось облапать незнакомца у стен церкви? — Любой человек грешен, Кёнсу. До на этих словах лишь с горькой улыбкой откинулся на спинку скамьи. Он и забыл, что на любой вопрос, ставящий в тупик обычного человека, существует такой простой и абсурдный ответ у яростно верующего. Он и сам был таким когда-то. Ничего удивительного. На поверхность амвона Ким положил небольшую книжку, от вида которой брови До непроизвольно поднялись вверх. — Псалтырь? — Кёнсу удивленно посмотрел на знакомую обложку в руках Чондэ. — Почему не Библия? — Я больше люблю читать песни и гимны, чем строчки из того, что и так все знают. До почувствовал, как земля уходит из-под ног. На воскресной службе они с матерью любили читать и проговаривать про себя псалмы. Первый псалом он выучил за три дня, за что мама приготовила ему самую вкусную морковную запеканку в его жизни. Тогда был пост, поэтому вместо обычной мясной начинки получилась только запечённая морковь. Но Кёнсу радовался этому, как подарку на Рождество. — Видимо, ты с этим хорошо знаком. Его словно окатили холодной водой, а пальцы стали неметь и покалывать. Он старался дышать глубже, не пропуская нужный вдох и выдох. Всё, что хотел Кёнсу в данный момент — прогнать непрошеные воспоминания о хорошей жизни. Но это было невозможно в стенах церкви. Ещё немного и До почувствовал бы сырость на своих щеках, но вместо этого он ощутил прикосновение тёплой ладони на своём лбу. Парень поднял взгляд вверх и увидел спокойное лицо Чондэ. Он не улыбался, а лишь внимательно смотрел в глаза Кёнсу. Это слишком похоже на откровение. Ким чувствовал состояние парня и постарался его успокоить. На мгновение Кёнсу показалось, что тот знает о нём всё, включая его проступки и грехи. И от этого становилось невыносимо. До задержал дыхание, когда увидел свисающий крест на его шее, и судорожно выдохнул, опуская голову вниз. Ладонь священника сдвинулась выше на его голову. Парень вцепился в край скамьи, из-за чего костяшки ощутимо побелели. Кожа Кёнсу покрылась заметными мурашками, а его тело напряглось до такой степени, что он не мог двигаться. — Мне нужно идти. В ту же секунду Чондэ убрал ладонь и медленно отошёл назад к амвону, словно отпуская До и разрешая ему двигаться. — Тогда до встречи. — Я сюда не вернусь. Кёнсу практически выбегает из церкви, не замечая той самой улыбки Кима, которая словно говорила, что тот непременно вернётся. Рано или поздно. Когда До добрался до своей квартиры и коснулся головой подушки на кровати, он мгновенно провалился в сон, словно бессонницы никогда и не было в его жизни. Он ни разу не проснулся за этот продолжительный сон без сновидений. А когда парень просыпается под вечер, он чувствует себя чуть ли не самым счастливым человеком в этом мире, но объяснение этому чувству так и не находит. И это бодрит и приносит такой кайф, который он никогда не получил бы даже от самого дорогого наркотика. «Многие говорят душе моей: нет ей спасения в Боге …» Кёнсу не выдерживает и возвращается в церковь на следующее утро. А потом и на следующее. До чувствовал, что он успокоился. Он стал видеть хотя бы отдалённый и призрачный смысл его жизни. Даже сейчас, после очередной отработанной смены, Кёнсу сидит на свободной скамейке и про себя вспоминает четвёртый псалом. Вечером в церкви многолюднее, чем ранним утром. В помещении было восемь человек, не считая Чондэ, отца Юна и сестры Чон, которая стояла у входа в церковь, сложив руки перед собой. Отец Юн сидел на центральной кафедре и молча наблюдал за службой. Взор прихожан устремлён на амвон, где стоял младший священник, который после прочтения половины псалма перекрестился. — Гневаясь, не согрешайте, размыслите в сердцах ваших на ложах ваших и утишитесь, — Чондэ оторвал свой взгляд от потрёпанной книги и проговорил, глядя прямо в глаза До. — Приносите жертвы правды и уповайте на Господа. И ничего удивительного. Кёнсу второй раз сбивается с нужной строчки и практически говорит проклятие в адрес священника вслух, но, спасибо его выдержке, этого не случается. Между ним и Чондэ определённо что-то происходит. И этому «что-то» До никак не может дать определение. Они особо не разговаривают: может иногда Кёнсу задаёт дежурные вопросы о том, когда состоится следующая служба в церкви. Но на этом всё и заканчивается. На службе священник Ким не сводит взгляда с До, исподтишка следя за тем, как тот читает псалом или молитву. В этом, наверно, нет ничего такого. Это же просто взгляды. Но в этом вся и проблема. Кёнсу готов поклясться, что священники никогда так не смотрят на прихожан, как Чондэ смотрит на него: внимательно и с чувством удовлетворения, потому что Кёнсу делает всё правильно. Все эти взгляды из-под прикрытых век и мягкая кошачья улыбка делают До совершенно беспомощным. Дело не в смущении или в чём-то подобном: он же всё-таки не Дева Мария — не пресвятой и не без своих тёмных умыслов. Вся проблема в грёбанном напряжении и подсознательном желании, которое в любой момент может вырваться наружу. Предугадать действия священника практически невозможно. Иногда Кёнсу кажется, что тот специально дразнит и без того воспалённое воображение: то откинет прядки волос со лба, то поправит светлый воротник у шеи, задевая указательным пальцем кадык, то ненароком оближет губы, но кончик его языка обязательно задержится на пару секунд между зубами. То, что только До замечает эти жесты, заставляет его чувствовать вину и раздражение. Кёнсу попробовал однажды сделать что-то подобное — он читал молитву во здравие слегка хрипловатым голосом, делая выразительную паузу в конце каждого предложения и выдыхая на каких-то словах. Он делал ничего такого, что выходило за установленные рамки, но взамен получил слегка разочарованный взгляд священника. После этого До решил ограничиться только невинными вещами, типа обтягивающих штанов, на которые то и дело поглядывала даже сестра Чон, или освящённая серебряная цепочка-чокер, на которую он потратил половину своей зарплаты. Судя по красноречивым взглядам отца Юна, украшение ему определённо идёт. А это уже кое-что. Но на этом всё. Больше ничего. Что будет дальше, одному только Богу известно. Кёнсу просто старается не сорваться и продолжает читать псалтырь вместе с остальными прихожанами. «Зачем нечестивый пренебрегает Бога, говоря в сердце своем: ты не взыщешь?» Но рано или поздно спокойные деньки должны были закончиться. — Причащение, Кёнсу. Он ходит в эту церковь уже неделю, но чтения молитв и посещение служб оказалось недостаточно, чтобы заслужить похвалу от священника Кима. — И зачем оно мне? И До это немного выводит из себя. Чтение и заучивание Псалтыря — его потолок на данный момент. Он не хочет прыгать выше головы и заставлять себя делать то, чего он не хочет. Только его желания не всегда совпадают с планами Чондэ. Например, два дня назад начался пост, который До из принципа не хотел соблюдать, но стоило священнику попросить того не злоупотреблять мясом, алкоголем и далее по списку, так у него сразу же пропадает аппетит и желание выпить что-то запрещённое. Он до сих пор не понимал, как это работает. — Ты никак не соглашаешься на исповедь, — с улыбкой проговорил Ким, наблюдая за слегка напрягшимся парнем. — Тебе рады в этой церкви, поэтому я подумал, что вместо исповеди можно провести этот обряд. Кёнсу стоял прямо у амвона и непроизвольно прикрыл глаза от тянущего напряжения. Причастие, да? В последний раз, когда он проходил эту процедуру, ему было пятнадцать. От него требовалось только съесть предложенный хлеб и сделать глоток из чаши с вином. Всё это по обычаю олицетворяет добровольное принятие плоти и крови Христа. Обряд до смешного простой, но парень всё равно колебался: одно дело вслух произносить восторженные гимны и песни, сидя на скамейке во время службы, а другое пройти такое таинство наедине с Чондэ. Слишком волнительно. — Зачем ты продолжаешь приходить сюда? Чондэ прекрасно видел, что иногда Кёнсу ломает из-за его присутствия. Юноша был надолго отлучён от церкви, поэтому адаптация ко всему происходила слишком медленно. А это попросту не устраивало священника, который время от времени подкидывал парню испытания на проверку воли и усидчивости. — Мне тут спокойно. Ответ был честным, но этого не хватило священнику — он наклонил голову к плечу, наблюдая за сменяющимися эмоциями на лице парня. И этого красноречивого взгляда оказалось достаточно, чтобы Кёнсу согласился на самую, по его мнению, бесполезную трату времени и сил, о чём не постеснялся сообщить вслух. На это Ким лишь равнодушно развёл руками, как бы предоставляя До возможность самостоятельно принять решение. Но это была лишь видимость свободы. У Кёнсу в этих стенах её попросту не было. Оба понимали, что причастие или исповедь — это то, чего им в любом случае не избежать. И если выбирать меньшее из зол, то… — Ладно, — До лёгким движением стянул кожанку со своих плеч и кинул её на свободную скамью. — Выбираю причащение. Когда парень остался в одной чёрной футболке, взгляд Чондэ на секунду поменялся с одобряющего на оценивающий. Если бы тот прямо сейчас попросил До снять и футболку, то он бы не раздумывая стянул её с себя. Будем честными, под этим взглядом Кёнсу согласился бы на что угодно. Грёбаное обожание делает из него чуть ли не пса, готового на всё ради хозяина. Осознание этого унизительного факта, конечно же, расстраивает, но Кёнсу ничего не мог поделать. Ведь так надо. — Ты же помнишь весь порядок? — начал расспрашивать священник, доставая из ящика у кафедры нужные вещи. — Да, — До на секунду запнулся, вспомнив одну важную вещь. — Мне нужно встать на колени? Заданный вопрос явно застал Чондэ врасплох. Ещё бы чуть-чуть и тот бы выронил позолоченную чашу для вина вместе с тяжёлым молитвословом на тёмный каменный пол. Положив всё нужное на небольшой стол рядом с алтарём, он с трудом унял внезапно взявшуюся из ниоткуда дрожь в теле. Юноша в тёмной рясе проглотил вязкую слюну, из-за чего его кадык дёрнулся вверх, и повернул голову в сторону До. Кёнсу всё ещё стоял у скамьи и в ответ на чёткий взгляд Кима даже не моргнул. Это не было провокацией или чем-то подобным, как это кажется на первый взгляд — парень правда не помнил, в каком положении он должен находиться во время причастия. — Если тебе не трудно, Кёнсу. Теперь дрожать настала очередь До. Он опустил взгляд вниз и нервно вытер ладонью свои сухие губы, стараясь собраться с мыслями и не дышать так обрывисто. Парень и не заметил, как Чондэ в доли секунды оказался непозволительно близко. Кёнсу даже не почувствовал тёплое дыхание на своих щеках, словно находясь в трансе и бесцветном вакууме. Ким не стал дожидаться того момента, когда Кёнсу успокоиться и возьмёт себя в руки — он сжал пальцами плечо юноши и с силой надавил на него, вынуждая До опуститься ниже к полу и, наконец, встать на колени. Все движения Кёнсу делал под явным давлением, но он даже не посмел сопротивляться. Увидев странную отстранённость на лице парня, священник сжал тонкими пальцами подбородок Кёнсу, слегка приподнимая его и невесомо задевая большим пальцем его нижнюю губу. И только тогда в глазах Кёнсу он увидел ясность. «Господь испытывает праведного, а нечестивого ненавидит душа Его …» — Начнём. До как по команде сложил руки ладонями друг к другу и поднял голову вверх, а Ким вернулся обратно к распятию, держа в одной руке наполненную чашу, а в другой — небольшой кусок белого хлеба. Он читал молитву громко и восторженно, прикрыв глаза и широко улыбаясь. От наблюдения этой картины Кёнсу тихо и задушено простонал. Чем больше слов он слышал из уст священника, тем хуже ему становилось. Через каждое предложение Чондэ крестился и складывал руки в молитвенном жесте. — И прими ты тело Христово. Сколько До простоял в одном положении — неизвестно. Может, около получаса, может, и больше. Его ноги сильно затекли, а стоять на коленях становилось всё тяжелее и тяжелее. Оглядев внимательно парня и удостоверившись, что с ним всё порядке, Чондэ подошёл к нему и протянул к его губам освящённый хлеб. — Аминь, — хрипло прошептал тот, выдыхая на пальцы священника у его рта. Он приоткрыл губы и почувствовал вкус хлеба у себя во рту. По традиции брать руками хлеб было запрещено, поэтому Кёнсу вытянул язык так, чтобы с него не упал этот кусок. Он случайно задел кончиком языка пальцы Чондэ, но тот не обратил на это никакого внимания. Только его взгляд опустился с глаз юноши на его рот. Священник не убирал руку от губ До, пока тот полностью не проглотит хлеб. А потом он позволил слизать с его пальцев все хлебные крошки. — И кровь Христа Спасителя. Приятный мужской голос словно вкрадывался в его ушную раковину. — Аминь. Чондэ обошёл Кёнсу и встал за его спиной. Парень вздрогнул, почувствовав прикосновение чужой ладони к его затылку. До по инерции откинул голову назад, частично опираясь на руку священника. Боковым зрением он видел, как губы Кима растянулись в одобряющей улыбке. К его рту поднесли чашу с красной жидкостью, одновременно направляя его голову в нужную сторону. Кёнсу сделал первый пробный глоток, а за ним ещё один. Он старался пить вино медленно, не спеша растягивая глотки, но отдельные капли всё равно успевали скатиться с его губ. На шестом глотке вино неприятно обожгло горло. До стал захлёбываться и хотел уже отстраниться от чаши, но Ким не отпускал его затылок. Кёнсу пришлось схватиться за его руку, которая все ещё крепко держала чашу, и с силой оттолкнуть её от себя. От неожиданного прикосновения Чондэ вздрогнул и выронил тару с вином, ощутимо сжимая пальцами другой руки загривок Кёнсу. Тот со свистом выдохнул. Звук упавшей чаши эхом раздался по всему помещению. Священник взглянул на До и невольно замер, задерживая свой взгляд на его лице дольше положенного — небольшие капли вина стекали по тонкой шее парня, оставляя после себя розоватые разводы, а его пухлые губы блестели от выпитой жидкости. Мысли сменялись слишком быстро в его голове, но одна из них заставила горло Чондэ вмиг пересохнуть. Кёнсу же наблюдал за тем, как красная жидкость растекалась по полу церкви, словно тёмная кровь. Парень передёрнул плечами от этого зрелища и, почувствовав на себе тяжёлый взгляд священника, повернул голову в его сторону. До всё ещё сидел на коленях и ждал от него разрешения подняться. — Чондэ. Тот кивнул на его немую просьбу. Кёнсу медленно выпрямился и облизал липкие от вина губы, не отворачивая лица от священника. — Прости меня. Кёнсу чувствует, как рука Кима сжимает его плечо, и попросту не выдерживает. До рвано и смазано целует уголок его губ и закрывает глаза, словно прячась от выразительного взгляда Чондэ. И тот решает, что сегодня прекрасный день для их грехопадения. Кёнсу мысленно его поддерживает и сдаётся чужим тёплым рукам. «Услышь, Господь, правду мою, внемли воплю моему, прими мольбу из уст нелживых …» Его потянули к алтарю, ближе к распятию, и посадили на тот самый стол, который раньше был заставлен тонкими свечами во время вечерней службы. Сейчас на нём сидел Кёнсу в окружении книг со святым писанием. Пальцы Чондэ то и дело касались колен или бёдер парня перед ним. Ким взглянул на тонкую, практически незаметную в тени распятия линию татуировки До и аккуратно прижался губами к его шее. —Тебе не идут эти слова, — прошептал Чондэ в его кожу и стал незаметно оставлять небольшие отметины прямо поверх уродливой фразы. Кёнсу вцепился в тонкий тканевый пояс на одеянии священника, а большим пальцем старался поддеть крепкий узел, чтобы тот распустился. Но он никак не хотел поддаваться, тем самым раздражая и без того разгорячённого юношу. Чондэ словно не замечал потуги парня и запустил свои тёплые, немного шершавые ладони под футболку Кёнсу. Почувствовав лёгкие прикосновения на животе, До схватился за его плечи, сильно сжав плотную ткань рясы. — Развяжи. Он не узнал своего голоса — это был откровенный скулёж, из-за которого Ким, не отстраняясь от шеи юноши и не прекращая сладких ласк, одним чётким движением правой руки развязал пояс и кинул его на пол. Их совсем не волновало, что в любой момент в церковь может кто-то войти. Потому что они оба изголодались. Когда До добрался до губ Чондэ, священник схватил того за талию и резким движением придвинул его ближе к себе, отчего Кёнсу довольно простонал в поцелуй. Он на ощупь пытался найти и расстегнуть все пуговицы на чёрной рясе. Чондэ лишь по-доброму хмыкнул и, отстранившись от До и убрав его руки от тёмной ткани, стал сосредоточенно доставать черные пуговицы из петель. Кёнсу совершенно забыл, что под верхним одеянием наверняка находится подрясник, который придётся также снимать, как и саму рясу, поэтому не стал возмущаться. Юноша расслабленно наблюдал за движениями рук Чондэ и, поймав его взгляд, чуть шире развёл бёдра. Священник на это лишь недовольно цыкнул, подавив невольный стон от соблазнительной картины перед ним. Расстегнув абсолютно все пуговицы, Ким стал стягивать с себя тёмную ткань, но его остановил полностью шокированный взгляд До, полные губы которого были раскрыты от удивления. — Какого… Чондэ довольно улыбнулся, ведь этого он и добивался. — Не упоминай Его имени всуе. Под его черной рясой не было ничего. То есть абсолютно ничего из одежды: ни подрясника, ни нижнего белья. Одеяние священника было накинуто на полностью голое тело. Мысль, что с самого начала причастия Чондэ был в таком виде, будоражила сознание До и его тело. Это невероятно возбуждало. — Боже, — Кёнсу коснулся подтянутого живота священника и чуть не умер от возникшего желания пройтись своими губами по его коже, оставляя после себя мокрую дорожку от пресса до паха. — Можно? Вместо слов Ким подцепил край чёрной футболки и рывком стащил её с парня, при этом специально задевая его возбуждённые соски. Левой рукой До стиснул талию Чондэ и задушено простонал от такой невинной ласки. — Делай всё, что пожелает твоя душа, Кёнсу. Даже сейчас Ким оставался самим собой и говорил все фразы с подтекстом, словно они были на самой настоящей исповеди. Хотя, если то, что происходит между ними сейчас — это не исповедь, тогда До совершенно не знает значения этого слова. Своей рукой Кёнсу нашёл шею Чондэ и, немного надавив кончиками пальцев на сонную артерию, наклонил его лицо ближе к себе. А потом начинает бесстыдно облизывать мочку уха, время от времени прикусывая хрящик и томно выдыхая в ушную раковину. Дыхание священника становится и без того неровным, а до Кёнсу доходит его первый тихий, но чувственный стон. Когда До обхватывает пальцами давно возбуждённый член Чондэ, оба перестают дышать от накатившей волны удовольствия. Кёнсу начинает медленные движения рукой, а потом без предупреждения увеличивает темп, заставляя Кима сжать край стола до побелевших костяшек. Его разгорячённое дыхание то и дело доходит до губ До, но священник упрямо не двигается вперёд и не касается их своим языком. Послышался очередной звонкий полустон, когда До засосал кожу на ключицах Чондэ, не переставая водить рукой по его стволу. Он невольно напрягся от тянущей, но приятной боли в местах, где расцветали синеватые засосы от мягких губ Кёнсу. Тёмная ряса всё ещё находилась на его плечах, и До уже потянулся к ней свободной рукой, чтобы, наконец, полностью раздеть Чондэ, но его руку ловко перехватили и припечатали к поверхности стола. То же самое произошло и с другой. Кёнсу совершенно не возражал, а, наоборот, с явным интересом ждал ответных действий со стороны Чондэ. Удерживая кисти До в своих руках, Ким практически рухнул перед ним на колени, из-за чего тёмное одеяние всё-таки сползло с одного плеча. Но До даже не обратил на это внимание, потому что стоящий на коленях священник — зрелище похлеще самого чистого откровения. Кёнсу мелко задрожал от осознания того, что сейчас будет происходить. Чондэ убрал свои пальцы с рук юноши и расстегнул сначала верхнюю пуговицу, а затем и ширинку на его штанах. До выдохнул от облегчения и откинулся назад на деревянный стол, полностью опуская свою поясницу. — Приподнимись, — и в эту же секунду парень подчинился, а Ким с трудом стянул с него узкие джинсы вместе с нижним бельём. — Нельзя в таких вещах приходить в церковь, Кёнсу-я. От такого обращения До невольно задержал дыхание и позволил себе кратко улыбнуться. Его маленькие шалости не остались незамеченными. Но его улыбка вмиг исчезла, когда Чондэ стал покрывать маленькими поцелуями-укусами его обнажённую кожу. — Чёрт, — практически проскулил До и получил за это звонкий шлепок по мягкому бедру. — Чондэ. Возбуждение растеклось по всему телу и каждое прикосновение священника заставляло его медленно погибать от наслаждения и остаточной боли. Но первое прикосновение губами, а затем и языка к его члену заставило Кёнсу вскинуть бёдра и громко простонать. Ему никто не дал времени даже на спокойный вдох — Чондэ погрузил член себе в рот, начиная сразу посасывать и ласкать его языком. Кёнсу схватился за волосы священника и вскрикнул от слишком приятной пытки. — Перевернись. От хриплого голоса священника До готов был умереть прямо на месте. Он медленно слез с края стола и повернулся спиной к Чондэ. Ряса полностью сползла с его тела и теперь лежала на полу у его ног. Почувствовав мягкий укус у загривка, Кёнсу снова опустился на стол, но уже животом вниз. Его член был зажат между холодной поверхностью стола и его кожей, что приносило неимоверный дискомфорт. До желал разрядки, но никак не мог её получить. Аккуратное прикосновение к его ягодицам в момент отрезвило его. Обильно смочив два пальца в своей слюне, Чондэ ввёл их в проход, отчего До вцепился за многострадальную поверхность стола и простонал от небольшой боли и дискомфорта. Теперь возбуждение не долбило его черепную коробку, давая возможность на секунду отдышаться. Недостаточное количество смазки затрудняло процесс растяжки, поэтому Ким снова опустился на колени. — Что ты, — Кёнсу остановился на полуслове и напрягся всем телом, чувствуя движения языка прямо у сжатого колечка мышц. Чондэ старался протолкнуть в него язык и достаточно растянуть мышцы внутри. Он перешел к более активным действиям, заставляя До буквально подавиться слюной от осознания, что именно сейчас делал священник. Он пытался заглушить хотя бы половину стонов, которые то и дело непроизвольно доносились из его рта, благодаря умелым движениям Чондэ. Ещё немного и До накрыл бы бешеный оргазм, но Чондэ вовремя отстранился от его влажных ягодиц. Он поднялся на ноги и, задержав свой взгляд на спине парня, поцеловал его лопатки. Кёнсу пытался не расплакаться от всех приятных ласк, что дарил ему Ким. Третий палец проталкивался уже легче. Случайно задетая простата заставила Кёнсу резко приподнять поясницу и хрипло вскрикнуть. Подготовки было достаточно, поэтому Чондэ вынул пальцы из растянутого входа. Теперь Кёнсу опирался на свои руки и старался держать своё тело на весу, так как поверхность стола неприятно царапала его кожу. Чондэ заметил смену его положения и обхватил рукой его талию, чтобы До было намного удобнее. Пробный толчок заставил Кёнсу прошипеть сквозь зубы. Чондэ стерпел невыносимую узость и дал немного времени на передышку, чтобы парень пришёл в себя после резкой вспышки боли. Он аккуратно коснулся живота Кёнсу и опустил руку ближе к паху. До на его манипуляции устало заскулил и откинул голову на плечо Кима. Второй и третий толчок уже не приносили такой сильной боли, поэтому Кёнсу двинул бёдрами навстречу. Они оба простонали от смены темпа с медленного на более резкий с частыми толчками. До непроизвольно сжался, ощутив тёплые ладони на его ягодицах, отчего Чондэ простонал ему прямо в ухо. Кёнсу определённо смог бы кончить только от этого восхитительного звука, но возобновившиеся резкие толчки не позволили ему этого сделать. Из-за частой стимуляции простаты, руки и спина Кёнсу дрожали и покрылись липким потом. Закатывая глаза от особенно глубоких толчков, До перешёл на высокие и звучные стоны, что эхом отдавались в зале церкви. Он испытывал личное мазохистское наслаждение, когда Чондэ в порыве стискивал до красных отметин его бока и слегка царапал его бёдра. Последний и очередной сильный толчок заставил его вскрикнуть. Почувствовав плавные покачивания со стороны Чондэ на уровне его раскрытых ягодиц, Кёнсу не выдерживает и обильно кончает, пачкая в семени поверхность стола и собственную кожу. Через секунду он чувствует влагу между своих ягодиц и сладко выдыхает. — Кёнсу… Сквозь сон он чувствует заботливые руки, которые помогают ему добраться до широкой скамьи. А затем тёплые губы осторожно прикасаются к лбу юноши. «Господь — Пастырь мой, и я ни в чем не буду нуждаться»