Ставки слишком высоки

самоуверенный гламурный подонок, с кучей однотипных размалеванных девиц за плечами и перманентно находящимся в руках алкоголе. такое впечатление он производит и, признаться честно, хочет производить. так действительно легче: отвечать заежженное «всё в порядке», «я в норме», «да не в образе я, а просто становлюсь собой». конечно он знает, что ему не верят. нет, кто-то и поверит, из разряда «я с тобой, брат, и упорно держусь рядом, но мне как-то плевать на тебя." и, вот, серьезно? вот почему они не все такие? почему те, кого ты умудрился подпустить близко, кто въелся под кожу, как и ты им, всё замечают? каким бы правдоподобным и, казалось бы, сияющим не был взгляд Марка, они всё равно откопают ложь на дне этих бокалов виски. ведь это именно те, из-за кого ты протрезвеешь и помчишься куда угодно, в каком бы пьяном угаре ты не был. но, серьезно, зачем они пытаются помочь и поддержать, если знают, что всё к чертям у него летит? они ведь знают причину, как и то, что их слова не помогут, но упорно продолжают вытаскивать его из напрочь прокуренных клубов. хотя, возможно, даже без этого он бы уже растворился в темноте. у его ювелира имя Назар. и нет, он не делает из него драгоценный бриллиант и не заставляет сиять, радуя всех вокруг. Вотяков, сам того не осознавая, вырывает у Маркула из груди самое ценное украшение, вытаскивает из тела вены и плетет из них цепи, после надевая на них сердце, как кулон. Он обливает украшение кровью Марка, словно лаком покрывает, иссушивает того до дна, и вешает себе на шею это всё , как самую дорогую побрякушку. и Маркул бы не против остановить это, но… слишком поздно? Или не хочет терять ? причинить боль?... ложь. он кайфует, сам получает садистское удовольствие, каждый раз тускнеющим взглядом перед смертью любуясь на частичку себя, украшающую шею Облы. сегодня он опять, ищя Вотякова, обнаружил его с размазанной мерзкой помадой на губах. а почему? разве эта красная фальшь смотрится на тебе лучше моей настоящей крови? я иссушу себя сам и отдам тебе, как самый ценный подарок, только, пожалуйста, не нужно опять этих слов: -что-то случилось? – обеспокоенный взгляд, но вот интересно, по-настоящему ли? - нет, прости что помешал, я-я … вечера тебе, брат. - хей, Марк, стой, - почти готов отлипнуть от очередной девочки с постера. блондину бы остановится, да хотя бы просто уйти молча, но нет. он не такой, не будет тревожить друга, а если нужно – до смерти будет сдерживать его врагов или свои проблемы. ведь «вы что, Наз не должен знать, зачем расстраивать, нет, нельзя же». а вместо всего лишь: - да всё нормально, забей, - улыбнуться, обсмотреть со скрываемым лживым восторгом шалаву, которая смеет трогать Назара. даже не так, которая может свободно его трогать, а не то, что он. глотая боль от промелькнувшего в голове "друг", после развернутся, шепча как мантру надежду о том, чтобы в тусклом освещении не было видно фальши на лице, а после переживать, думая: «не увидел ли он ревности во взгляде, тоски? не расстроился ли? не заподозрил? не треснула ли моя стена?" и таких диалогов, мыслей и девок куча. это происходит постоянно и, если бы Вотяков решился подарить Марку сердце, то в ответ бы получил израненный и почти выжженный кусок мяса. может, в тот момент он бы понял, что делал всё это время? хотя он ведь и так знал, ну почти. Назар помнил, как дико пьяный блондин на гране слышимости прошептал «я люблю тебя, Наз. люблю до искр из глаз и разрывающихся вселенных под кожей, так, как ни одна шлюха не сможет». он тогда лежал рядом, а друг думал, что Наз спит. после этого Вотяков стал присматривать за Маркулом, стараться найти подтверждение тем словам, даже готов был открыться и доверится ему, ведь с ним он чувствовал, с ним он жил. скорее всего, Марк хороший актер и ему бы не переживать за возможные трещины в стенах равнодушия, ведь Наз не нашел подтверждения. и что ему теперь, убиваться, как принцесса, на мгновенье получившая шанс на чувства и покой, который уже успел въестся, но который, когда его резко оторвали, вырвал с собой почти все оставшиеся чувства, что были? может это и правда не его? но вот что именно? чувства или Марк? со слепой надеждой он выбирает второе и пытается жить с другими, сам понимая, что погряз в пустышках, но не сегодня, вернее не до конца. сегодня в соседнем от клуба магазине не завезли привычных приглушенных ламп, а уборщицы хорошо протерли стекла для светильников от пыли. сегодня больше света в каком-то случайном коридоре, где Вотяков целовал очередной «шанс на счастье». именно сегодня он, при хорошем освещении, смог удостоверится, что ему не мерещится тоска и боль в голосе и глазах Маркула, но понимает он это лишь в номере отеля на хер знает каком этаже, падая с моделью на кровать. именно сегодня он решается отбросить от себя очередную девку и с остервенением бросает ей «пошла вон, шлюха», вытирая рот рукой. как в бреду, шагая до ванной, чтобы прополоскать глотку от ядовитых слюней не того человека. в этот вечер он возвращается в клуб, несясь на бешеной скорости и постепенно трезвея, боясь не успеть и того, что что-то случится, если он не приедет раньше. и он не успевает. «Марк уехал сразу после тебя, посмотрел, как ты вылизывал ту красотку и, прикурив, уехал. кстати, что не так? не зашла, или вы стали привередливы к бесплатным шлюхам, молодой человек?» он не слушал, а кидался в машину, окончательно трезвея и прокручивая в голове адрес, где остановился Марк. на периферии мелькали мысли, что Марк бросал курить, и что это он, дрянь и сволочь, виноват в том, что блондин опять отравляет себя дымом, как сам Обла отравлял себя слюнями и своей тупостью. ступеньки через две, пару раз чуть не падая и, видя заветный этаж, соскальзывает с лестницы и ударяется головой о железные перила, вылетая из сумасшедшей гонки неизвестно с чем всего на пару минут. но даже этого достаточно, чтобы Маркул, решивший сегодня нарушить свою клятву о том, что не заплачет, даже когда один, открывая бутылку с коньяком и параллельно откупоривая на своем корабле люк с комнатой боли, доходил до колодца Тора, именуемого " вратами в преисподнюю". и нет, лучше бы он этого не делал. он знал, что его развезет и что он не сможет, скорее всего, вынести, но чтобы настолько его крыло от боли? серьезно? это вообще нормально, что его так гнет и выворачивает всё под кожей от мыслей об одном человеке? ему жарко, да так, что он почти горит. как ты там говорил? «рожден во тьме, но станешь огнем», да? так вот, ты уже, Наз. ты "сжигаешь дотла", но не себя, а меня, и даже ледяной душ не помогает. мысли и боль, как и одежда, липнут к коже, въедаются, не отпускают. он плачет, захлебывается и протяжно поскуливает. падает, вываливается с ванной и вспоминает, что не закрыл дверь. да какая разница, кому он нужен? он не нужен ЕМУ. его самые близкие люди поддерживают и помогают, хотя бы пытаются, но ведь топящимся предложенная помощь ни к чему, верно? поэтому он остервенело хватает упавшее, как знак, около руки лезвие. оно впивается в кожу ладоней и уже начинает, как опытный художник, окрашивать всё вокруг в свои узоры и алые цвета. я же говорил, что иссушу себя и подарю тебе, Наз? я это сделаю. в голове сейчас будто таймер, перед глазами всё плывет, кровь хлещет из носа и разбитой губы. руки и скула изодраны, спекшаяся алая вязкость в волосах, но это больше не важно, только одно – дверь впереди, на конце площадки. он со всей намеренностью выломать к чертям дергает её и оказывается, что там вовсе не заперто. вперед по коридору и, заглядывая в каждую комнату. Вотяков спотыкается, опять бьется обо что-то и вызывает новое кровотечение, но он чувствует, что сегодня его противник темный и сильный, что ещё немного, и больше не успеть. он прав, как же он сейчас прав. со смертью ему не тягаться, но, хвала всему, ванная уже на повороте. и он падает на колени перед Марком, не стараясь утереть свою кровь. он тихо шепчет его имя, зовет, пытается вырвать из транса. не трогать, ведь лезвие в миллиметре от вены, и ведь не имеешь права, скотина, из-за тебя всё. он зовет его, кричит шепотом, боясь заорать по-настоящему и самому окончательно угробить СВОЕГО человека. Вотяков, как и Маркул несколько минут назад, захлебывается слезами и смотрит на такие же соленые дорожки, безразлично стекающие по родному лицу с застывшей гримасой боли. и, о Всевышний, карие глаза потускнели а белки уже все красные, но взгляд поднимается вверх и тихое, удивленное «Наз?», пропитанное болью и такое вымученное, заставляет парня судорожно кивнуть пару раз, а другого выронить лезвие и начать с каждым вдохом хватать воздух всё сильнее. он хочет спросить, что Вотяков тут делает и как его нашел, почему сам в крови и.. он что, из-за него, Марка, плачет? но он не может говорить, вскоре и думать, из-за паники. нет, нет, нет. только не сейчас, пожалуйста. Вотяков знает, что это: паническая атака. он несмело прикасается руками к щекам Марка и просит посмотреть на него, замечая, что тот от этих действий стал задыхаться ещё больше. Назар вдыхает, смотря в глаза блондину, и целует его. отстраняясь через несколько секунд, он вдыхает, опять зрительный контакт, призывающий Марка тоже наполнять легкие кислородом, и так по кругу. он не считает сколько, да и не важно, главное – Марк дышит, он с ним, а на его запястьях не красуются алые отметины. - я-я-я… прости, всё из-за м-меня и… боже прости, - отскакивает и уберает руки, не разрешая себе прикасаться и причинять ещё больше боли. – я люблю тебя, всё из-за меня, это я виноват, прости, только я, - шепча,как заведенный, он обхватывает себя руками, опять мешая на лице кровь и не перестающие всё течь слезы, пока не чувствует неуверенное, слабое, робкое, но такое реальное прикосновенные к своей руке. Марк мягко пропускает его пальцы через свои, переплетая и немного тянет на себя, призывая поднять взгляд. он ловит взор опухших, красных, как и, скорее всего, у него самого, глаз, и шепчет, будто это самая сокровенная тайна «я тоже люблю тебя, Наз». им большего и не нужно. сейчас остается лишь робко расцепить руки Назара, отпуская его объятья самого себя и теперь уже мягко обнять его самому. чувствуя на своей коже неожиданно холодные руки и тело, прижимаясь ближе и даря тепло. оставляя влажный поцелуй и судорожный вздох в изгибе шеи, а затем даря поцелуи дрожащим губам. это вначале робкие и неторопливые поцелуи, перерастающие, в страстное движение губ. позже они примут душ вместе, боясь выпустить друг друга не то, что из виду, а из объятий. Марк заварит свой любимый ароматный чай, пока Назар закроет чудом выжившую дверь, перепроверяя её несколько раз, чтобы если что, с Марком ничего не случилось, но всё равно зная, что в любом случае он любого порвет за него, даже себя. потом они будут пить чай, вначале в уютной тишине, а потом начнется разговор и улыбки расцветут на их губах. смех окончательно выгонит все темное и вязкое из квартиры, а перед сном они подарят друг другу самый нежный поцелуй. ночью, просыпаясь, каждый будет проверять наличие другого рядом, дышит ли он, и засыпать опять, любуясь и боясь упустить. потом всё это перерастет в созвоны в турах, трепетное, частое «люблю», от которого всё равно дыхание сбивается, сердце заходится в бешеном ритме, а кровь приливает к лицу. и ведь всё как будто в первый раз. но это всё потом, а сейчас Марк прижимает к себе дрожащее тело Назара, цепляющегося за него в той ванной на полу, и дарящего ему отчаянные поцелуи. всё это вместе с чувствами, которых Вотякову так не хватало. он живет, он чувствует, он счастлив с Маркулом, он не собирается его отпускать.