Лента

Белая перчатка, лежащая на столе, кажется розовой в лучах закатного солнца, будто кто-то испачкал ее в крови, а после не потрудился отстирать пятна до конца. Разумеется, это неправда. Фукузава знает, что испорченные перчатки Мори выбрасывает безо всякой жалости, а между платьев Элизы и в ящиках рабочего стола у него хранится с десяток запасных пар. Сам Мори сидит на подоконнике — за спиной его десятки и десятки этажей, вся высота черного небоскреба. Фукузава мог бы столкнуть его вниз одним плавным движением (какая беспечность — отсылать всех телохранителей прочь, оставаясь наедине со своим старым врагом), надавить на плечо, положить ладонь на темную рубашку, почувствовав биение чужого сердца, прежде чем отправить короля преступного мира Йокогамы к подножию его дворца. Вместо этого он вздыхает и опускается на одно колено перед импровизированным троном (перед белым халатом вместо горностаевой мантии и пластиковой заколкой в виде божьей коровки вместо короны). Это неправда, что Мори сейчас без телохранителей. Ему просто не нужны другие — не теперь, когда Фукузава так демонстративно признает, что готов сдержать свое обещание. Он один способен заменить сотню и тысячу лучших убийц, за ним легко и просто идти, как по скользкой, но ровной дороге, залитой кровью врагов. Мори наверняка помнит его спокойное «я убил их всех», и хочет услышать сейчас — «я убью за тебя». Он, всегда следующий логике и здравому смыслу, поддаётся искушению присвоить себе чужое, прижать к груди и никому не отдавать, как ребёнок, первый заметивший в детском саду самую лучшую игрушку. Игрушка может как вспороть ему горло, так и поддержать, сжать грубо плечо и оттолкнуть в сторону, уводя от пули или подлого удара. Снизу вверх смотреть почти больно: солнце бьёт прямо в глаза, заставляет моргать и щуриться. Вокруг головы Мори концентрируется едва различимый ореол, тёплое марево, так не похожее на нимб, что такое сравнение даже не приходит Фукузаве в голову. Он смотрит на божью коровку и видит кровавые отблески на дешёвой блестящей пластмассе. Фукузава себя не обманывает — в агентстве много людей, чьи способности оказались бы куда полезнее для мафии, нежели его боевые навыки: Ацуши с его регенерацией, Дазай — заблудившийся ребенок, никогда не забывающий, откуда он родом, Ёсано, способная вытащить человека с того света. Но Мори выбирает Фукузаву не для мафии. Выбирает его для себя. Мысль эта эгоистична и нелепа: Мори пришлось приложить слишком много усилий, чтобы поверить, что он пошел на это только ради того, чтобы катана Серебряного Волка снова отнимала жизни согласно его планам. Но Фукузава на миг представляет: а на что был бы готов он сам, если представить, что наградой оказался бы Мори — в Агентстве, беззаботно флиртующий с клиентками, помогающий Ёсано во время операций, варящий жуткий по вкусу и свойствам кофе на подсобной кухоньке в их офисе? На всё. Мори приходил бы в его кабинет, как к себе домой. Болтал о пустяках с серьёзным видом и о важном — с улыбкой Джоконды, проклятым нечитаемым изгибом, постоянно мелькающим на губах Дазая, только в разы тоньше и сложнее. Небрежно оставлял халат на его кресле или отпивал чай из его, Фукузавы, чашки, чтобы после невинно округлить глаза и прижать ладонь ко рту в притворном смущении. От него убегал бы на другой конец города Дазай, а Ацуши ластился, потому что кошки всегда питали к Мори ненормальную слабость, граничащую с обожанием. Фукузава представляет, как уходил бы домой вместе с ним или оставался на ночь в Агентстве, или невзначай касался руки в коридоре, или позволял обнимать себя и дуть в шею, в то место, где волосы не прикрывали кожу. Он представляет всё это и думает, что определённо сошёл с ума. Ловит взгляд Мори — такой же непонятный и нечитаемый, как и его улыбка — он не спасает, не сводит вместе когда-то разрубленные концы верёвки. Колени болят, в мышцах нарастает напряжение, но Фукузава подавляет дрожь, восстанавливает дыхание. Ему спокойно и просто, будто после десятка часов медитации. Он задаётся одним лишь вопросом: и ты тоже? Странно предполагать, что это желание — видеть другого на своей стороне — у них с Мори взаимно. Слишком долго он не видел в его глазах ничего, кроме тщательно сдерживаемой злости. Или, может быть, не хотел видеть, отгородившись долгом и обязанностями перед подчиненными? Очень удобно притворяться врагами и сражаться, как всё те же дети, деля поровну оловянных солдатиков на крошечном макете настоящего города. Рядовых Мори без сожалений пускает в расход, офицерами дорожит, а лейтенанты и генералы его личной армии стоят слишком дорого, чтобы убирать их из игры до того, как они совершат ход. Армия Фукузавы другая, он командует иначе и сам выходит одинокой серебряной ладьёй против чёрного короля. Выходит, чтобы пасть. Или победить? Они так долго сражались, что почти забыли: дышать легче, когда второй прикрывает спину. Король не проиграет свою хитрую партию, потому что ладья ходит не по правилам и соглашается на условия, подходящие только безумцам и самоубийцам. Незаметно рукава хаори Фукузавы окрашиваются в чёрный — и он думает вскользь, что хочет и себе нелепую божью коровку. Божья коровка ему не достанется — но может, достанется кое-что другое: темно-зеленую, в тон его кимоно, ленту для волос Мори пропускает сквозь пальцы так напоказ, что сомневаться в ее предназначении невозможно. О традиции дарить элемент одежды на вступление в организацию Фукузава наслышан и ему жаль одного: прохладный, тонкий шелк замарается в первой же битве. В звонком смешке Элизы за спиной он читает ответ на свои сомнения — пусть Фукузава испачкает кровью эту полосу ткани, пусть она соскользнет с непослушных прядей, когда он резко развернется, встречая горло очередного противника катаной — Мори вовсе не против подарить ему еще одну. Ленту для волос — и целый мир впридачу. — С этого дня вы официально мой телохранитель, — объявляет Мори торжественно. Наедине — все генералы спят. — Располагайтесь в любой удобной комнате, у нас хватает места. В подпольной клинике была одна кровать на двоих, чья-то печень в холодильнике и горький чай. Фукузава помнит об этом и молчит. Ему интересно, что Мори скажет дальше. О серьёзном — с улыбкой Джоконды. — Можете называть меня «Мори-доно» по старой памяти, — усмехается Мори. Он молчит, наслаждаясь дрожью, пробежавшей по лицу Фукузавы, а затем добавляет чуть хриплым глухим голосом. — И — добро пожаловать. — В мафию? — уточняет Фукузава. Его почти забавляет этот неожиданный формализм. — Ну что вы, — тот смеется и тянется к нему ладонью без перчатки. Фукузава склоняет голову, чтобы ему было удобнее. Этот жест — клятва верности куда очевиднее, чем холод, пробирающийся от пола в колени. — Добро пожаловать домой. Под ласково вплетающей ленту в его волосы рукой Фукузава чувствует себя так, будто никогда не уходил.