Расплети кружева...

Потяни же за нить, пусть распустятся кружева. Я жива, слышишь, мама? Я правда ещё жива. Хоронить меня рано. Но ты всё же плачешь. Что ж… Говорят, что любовь — это острый опасный нож. Но ты тоже любила, ушла из Благих Земель и теперь в наших землях поет соловей-апрель. Ну, а я… Что же я? Не жалей же меня! Не смей! Я пошла бы за ним, кем бы ни был он, кем бы стал. Я теперь не цветок, я — в ладонях его опал. И мой мир — сотни граней проклятых чужих камней. Я ему танцевала и миг его стал светлей. Я навеки останусь в нём — пичугою из лесов. Я в словах его слышу, как тысячи голосов всё зовут его: "Берен! Мы ждём тебя! Долго ждём!" Я держу его крепко, надежду рождая в нём. А ты шепчешь своё: оставь. Нет, ты знаешь в одном Моргот был несомненно прав. Я пойду до конца, всем проклятиям вопреки. Берен за руку держит и силу его руки, я всё чувствую сердцем — и правой, и левой. И забываю дышать, и губами ловлю тепло. Вам с отцом это ведомо: этот безумный слог и тот свет, что собой наполняет и ранит грудь. Я смогу, слышишь, мама. Что хочется, всё смогу. Потому что он рядом. Сплети мне ни кружева, лучше плащ и поверь: я жива, я ещё жива.