Дзинь-дзинь!

Звук одного корня Нирна едва можно было расслышать. Стоило поднести ухо к отливающим голубым светом листикам — и ухо ласкало нежное «Дзинь-дзинь!». Много корней Нирна выросло — здесь, на ферме, а не на берегу реки. — Ещё бы виноград джазби так рос, — проговорила Авруза и разбила тяпкой очередной пласт твёрдой земли, затем выбрала сорняки. Рос бы гораздо лучше, если бы Адури не отлынивала. А то ведь опять унесло невесть куда дурёху мечтательную, а Аврузе не хватало времени: треклятые сорняки, жучки норовили уничтожить то, что создано с таким трудом. «Дзинь-дзинь!» — отозвался задетый тяпкой корень Нирна. Авруза бережно осмотрела его. Листочки оказались целы. Синдерион бы обиделся, если бы растение погибло. Авруза выпрямилась и посмотрела в небо. Корень Нирна навеял воспоминания о голубых раскосых глазах. Такие у альтмеров — редкость. Но какими удивительными они были! Авруза вздохнула и взглянула на грядки. Юной она была. Юной, жадно ловившей каждое слово, потому что губы красиво изгибались, когда Синдерион говорил. Нравилось смотреть, как он сдувал с лица белоснежные волосы. Ей нравилось тёплое золото пальцев, поглаживавших прохладно-голубой листочек. Она любила Синдериона. Тот дарил нежность только корню Нирна, не ругался, но огорчение в голубых глазах мелькало, когда понимал, что ученица пропустила слова мимо ушей. «Что с тобой?» — спрашивал. Авруза молчала, боялась признаться, что любит и ревнует не к женщине, но к растению. Возможно, призналась бы, если бы не известие о смерти родителей. Авруза уехала — сначала в Морнхолд, откуда была родом, продала опустевший дом, после отбыла в Вивек. Алхимическая лавка не позволила умереть с голоду, растений, в том числе редких, хватало. Авруза ломала в руке очередную шляпку светящейся сыроежки и вспоминала нежное «Дзинь-дзинь!» И руки, золотистые, с обгрызенными ногтями, нежно поглаживавшие голубые листочки. Пыталась сбежать от треклятого звона. Не помогло. Авруза порывалась вернуться в Скинград. Она поглядывала на Министерство Правды и однажды уверилась, что это знак покинуть Морровинд. Только что потом? Зажимать острые уши, когда доносится треклятое «Дзинь-дзинь»? Жмуриться, потому что Синдерион смотрит с любовью не на ученицу, но разглядывает голубые листочки? И что делать с Адури? Куда её деть? Авруза как и предполагала, так и вышло: Вивек оказался погребённым под Баар-Дау — именно такие вести привезли сородичи, коих в Скайриме стало много. Она порадовалась, что предусмотрительно успела продать лавку — до страшных событий — и уехать. Денег на покупку фермы ей хватило, а зелья всегда всем были нужны. Работы только прибывало. Порой молоденькая Авруза чувствовала себя старухой, потому что спина нещадно болела. Приходилось глотать зелье, после кормить Адури завтраком — и снова полоть грядки или стоять у алхимического стола. Но нет-нет — и вспоминался взгляд голубых глаз, золотистые пальцы и нежное «Дзинь-дзинь!» Дура, юная дура, ругала себя Авруза, обожжённая неудачными романами — ещё там, в Вивеке, после — в Виндхельме и Рифтене. Не то чтобы она оказалась ненужной с малышкой на руках, но хотела забыть любимого. Ревность глупая — к какому-то злосчастному растению — заела. С которым Синдерион — одно целое. «Дура, повзрослела, а ума не набралась», — обругала себя Авруза позднее — за то, что понадеялась, будто чувства взаимны. День, когда Синдерион появился на пороге, стал самым лучшим, потому что никогда она не испытывала такого счастья. — Он засох. Он… — Синдерион разжал кулак и продемонстрировал сухой сморщенный тёмно-коричневый продолговатый листок, — более нежный, чем… «Корень Нирна», — мысленно закончила Авруза. Синдерион нашёл какой-то иной вид — не тот, что рос на берегах и в обильно поливаемых горшках. Ещё Синдерион отыскал каким-то образом свою ученицу. И любовницу в прошлом. Та была готова смириться с вечным «Дзинь-дзинь!» и охотно взялась помогать наставнику, засеяла огород треклятыми корнями, обильно поливала и яро пропалывала. Вдвоём с Синдерионом они таскали воду. Но без толку: земля забирала такую нужную влагу. — Вода не держится. Нужно то, что надолго бы сохранило её, — Синдерион вынул из чашки с водой набухшую высушенную виноградину джазби, — как эта ягода. Тогда-то осенило: можно в землю закопать высушенную мякоть. Начались поиски. Аврузе они нравились, потому что походили на игры, на прогулки вдвоём, посиделки на земле, объятия — холодный Скайрим вынуждал согреваться любым способом…. Авруза почувствовала едкий укол, когда из земли проклюнулись листочки. Хотелось выдрать корень Нирна, затоптать, сказать, что ничего не получилось. Не смогла. Синдерион, будто маленький, плясал, подпрыгивал. Голубые глаза лучились счастьем. Авруза ревновала. — Что такое? — Не только она, но и Синдерион повзрослел. Авруза рассказала всё — о том, что влюбилась ещё там, в Скинграде, что Морнхолд, Вивек и Скайрим не излечили. И о ревности поведала. Умолчала только об одном. — Но всё же позаботилась… — Синдерион был тронут. В раскосых глазах — слёзы. — Днями пропалывала, ночью поднималась и укрывала от ветра, оставляла сестрёнку, чтобы подарить мне росток и уверенность, что то, что я делаю, не пропало зря. Он расчувствовался и обнял ученицу. Авруза не собиралась противиться и наслаждалась теплом его рук. Она слишком долго этого ждала, теперь готова была делить учителя с корнем Нирна. «Дурой была. Как можно столько прожить и не поумнеть? Кому нужна ложь?» — обругала себя она. Сейчас, увы, было поздно жалеть. Чем дальше, тем больше она боялась, что Адури узнает правду — о том, что Авруза и не сестра вовсе, что не забрала из Морнхолда в своё время, но родила сама, а в Вивеке всем выдавала за сестру. Что отец — помешанный на корнях Нирна альтмер, не узнавший о дочке. Сначала Аврузе всего лишь хотелось устроить личную жизнь. Бездетной, волею судеб оказавшейся с сестрёнкой на руках, юной девушке, казалось, было проще встретить подходящего мужчину, чем матери-одиночке. Позднее не захотелось привязывать Синдериона, да и подросшая Адури знала Аврузу как сестру, а не мать. «Дзинь-дзинь!» — послышалось. Но что это? Красный росток среди голубых? Авруза раздвинула листья. Так и есть: алый корень Нирна взошёл. Гибель Синдериона не стала напрасной. «Дура! Какая дура! Надо отпустить Адури, пока она не состарилась, а то будет одинокой, как я!» — обругала себя Авруза. Увы, дочка не походила ни на неё, ни на Синдериона, мечтала заняться живописью. Она вздохнула и, сорвав алый корень Нирна, быстрым шагом покинула двор. Немало денег она отдала, чтобы останки Синдериона были привезены сюда и захоронены. — Мой подарок тебе, любимый, — прошептала Авруза Сарети, осторожно присыпая могильной землёй ещё пока нежные корни. Алые корни Нирна принесут ей прибыль, она знала. «И пусть хоть Адури исполнит мечту!» — решила Авруза.