Тони

После битвы с Титаном проходит год. Человечеству не нужно много времени, чтобы оклематься, а вот человеку — нужно. Они все постепенно приходят в себя. Брюс с Наташей почти весь год проводят где-то на островах, отогреваясь и пытаясь жить нормальной жизнью. Судя по тому, что о Халке в новостях ни слова, у них получается. Кэп с Барнсом и Соколом почти прописались в Ваканде, Звездный Лорд со своей флорой и фауной улетели к звёздам, Ванда практически поселилась в семье Бартона — помогает с детьми и учится жить без Вижена. От них всех — смс-ки по праздникам и отчеты о мелких преступлениях, раскрытых «по дороге». Мстители ещё существуют, но у них, к счастью, пока что нет повода собираться вновь. У Тони остались Роуди, Стрэндж, Тор и Паркер, и Тони этого достаточно. Там, где у нормальных людей сердце, а у Старка — выжженное пятно, у него болит за каждого. Он чувствует страх Брюса, надежду Наташи, постоянное напряжение Стива, бесконечную тоску Ванды. Он делает, что в его силах, чтобы помочь им пережить все, но в его власти так мало! Новый костюм для Роджерса, попытки воссоздать заново Вижена, новый, мирный, протез для Барнса — не как извинение, а как признание: я знаю, что ты был не виноват. Пеппер говорит, что во всем произошедшем нет вины Тони. С тех пор Старк не обсуждает с ней это, потому что все произошедшее его вина, а те, кто говорит иначе — лжецы. Это он создал Вижена, задействовал камень бесконечности, практически приманил Таноса к Земле. Это он собрал Мстителей, но не смог уберечь от титана ни их, ни всех остальных. Это он отдал приказ Питеру следовать за Стрэнджем и, фактически, затащил его на корабль. Это ради его спасения Стрэндж отдал камень Таносу. Ненависть к себе — эгоцентризм чистой воды. Но Тони потерял столько всего в своей жизни, что мысль об очередной потере выводит его из себя. Ему не хватает года, чтобы прийти в себя. Тони думает, что не хватит и всей жизни. Ему 43, и он окончательно сломан. Хлам. Только вот этого не объяснить малолетнему пацану с комплексом мессии и подростковыми гормонами. Питер вьётся вокруг, не позволяя снова отправить его «ждать звонка» под присмотром Хэппи. Приходит после школы, приносит пончики или чурос, вламывается в мастерскую/столовую/комнату отдыха и трещит, не умолкая, о своих делах, о школе, о гранте, над которым работает Нэд, о любовнике тети Мэй, о том, что сегодня давали на обед. Он болтает без умолку, словно, стоит ему закрыть рот, и произойдёт что-то непоправимое. Иногда Тони думает, что так и будет. Он усмехается, вспоминая шутку из старого ситкома: «Он смешной! Но не хотел бы я оказаться с ним рядом, когда он перестанет смеяться». Тони завтракает кофе, обедает пончиками, а ужинает виски. Ему не хочется пить при пацане, ведь тот, кажется, до сих пор видит в нем кумира, но паучок все равно чует и вчерашнюю порцию, и позавчерашнюю, и сегодняшнюю — маленькая слабость в виде ликера в кофе. Смешно дергает носом, как ищейка, закусывает губу, но молчит, только грустнеет и продолжает болтать на тон тише. Тони становится стыдно, но это, черт побери, не его дело! Если парню что-то не нравится, он может катиться ко всем чертям и вообще больше не показываться на базе. Разумеется, Тони знает, что никуда не отпустит паучка. Но мысли о том, что он никому ничего не обещал, немного приглушают чувство вины. Паркер молодой. Он приходит в себя, пожалуй, быстрее всех. Смотрит оленьим взглядом, улыбается, заглядывая в лицо. Ходит в школу, слушается тетю Мэй, устраивает марафоны звездных войн и стартрека с Нэдом и Мишель. И каждый божий день врывается к Тони со своими пончиками и болтовней. Тони не стоит отвлекаться, у него много работы, ему нельзя впускать Паркера и вслушиваться в его рассказы, нельзя трепать парня по волосам, нельзя смотреть на него поверх кружки, представляя, что было бы если. Тони, ему вполне очевидно, старый сумасшедший грязный урод, и любое неосторожное слово и дело представят это Питеру в полной красе, и паучок уйдёт. И разочаруется в Тони, в людях и в кумирах в целом. Тони не хочет портить парню детство своими извращенческими мыслями, но ещё больше боится его разочаровать. А потом Питер приходит к нему в водолазке. Казалось бы, что такого, вот только на улице жара под тридцать, июль. Тони не обращает внимание, но невольно поднимает бровь, когда Паркер не снимает эту водолазку и на следующий день. И через день. И через неделю. Спустя семь дней парень, наконец, сдаётся. Приносится на базу в футболке, с пончиками и… в напульсниках. Тони тоже одно время носил напульсники, знает, для чего их надевают подростки. — Я знаю, что у тебя там, — говорит он, прерывая эмоциональный рассказ Питера про нелепые попытки Нэда и Мишель понравиться друг другу. Питер краснеет, бледнеет, и все это, кажется, разом. Едва не давится пончиком, засовывает его в рот почти целиком и бубнит с набитым ртом: — Что? — Под напульсником. Я знаю, что там. Не держи меня за идиота, чувачок. Питер прячет глаза. Тони злится, и он это знает. Парень может считать, что это его личное дело, и оно не касается Тони Старка, но вот беда, Тони Старк может не душить его своей больной любовью, но позволить творить подобную хрень — не может. У Питера впереди лет, хотелось бы надеяться, сто счастливой и интересной жизни, полной девчонок, детей, приключений и домиков в пригороде, и какая бы каша не варилась в его семнадцатилетней голове, он не может, не имеет права резать вены, глотать таблетки или повторять ещё какие-то ошибки молодости Старка. Тони всегда было, в общем-то, пофиг на дураков, стремящихся покончить со всем одним махом, но только не паучок, потому что он — последняя ниточка, связывающая мужчину с его рассудком. — Мистер Старк… — начинает он оправдываться, но Тони не желает слушать. Он знает, знает наверняка все, что Питер может ему сказать. — Что сказала Мэй? Тони не знает, как все было. Может, он начал и передумал? Может, его, окровавленного, без сознания, нашла Мэй? Может, паучья регенерация заживила порезы прежде, чем парень успел отбросить коньки? — Вы что, она не видела! — ужасается Питер. — Она бы психанула. — И вполне оправдано. Приготовься — я сейчас буду говорить, как большой и важный взрослый, то есть так, как ты терпеть не можешь. — Мистер Старк, не надо, — сжимается Паркер, поправляя напульсник. — А что надо, вот это? — Тони машет рукой в сторону его запястий. — Думаешь, это хорошая идея? Думаешь, именно этого хотели для тебя родители, тетя? Думаешь, этого хочу для тебя я?! — Тони начинал спокойно, но теперь почти кричит. — Ты пережил многое, слишком многое даже для взрослого человека, да, но ты должен понимать, что то, что ты чувствуешь — это пройдёт. Все эти эмоции, мысли, ощущения — тебе семнадцать, а в семнадцать всех штормит подобным образом! Все, что тебе нужно — потерпеть ещё пару лет, и ты сам, оглядываясь назад, будешь благодарить небеса, что уберегли тебя от огромной ошибки. Питер смотрит непонимающе, упрямо и обиженно. Как щенок, которого бьют, но который продолжает ластиться к хозяину. Во время речи Тони он то и дело открывает рот, но Старк жестами заставляет его замолчать, но тут он, наконец, взрывается. Подскакивает с диванчика, приближается, кричит практически Тони в лицо: — Да помню я, все вокруг взрослые — один я ребёнок! Сам не знаю, что чувствую, выдумываю и страдаю фигней. Вот только вы, большие дяди и тети, вырастая, забываете, что то, что я чувствую, пусть и подростковое, но настоящее! — он тыкает Тони пальцем в реактор, успокаивается и говорит уже тише. — Я же ничего от вас не прошу! Я знаю, что это невозможно, я знаю где вы, а где я, мистер Старк. Просто… я не думаю, что это пройдёт. А, даже если пройдёт, пусть это, — он оглаживает напульсник, — останется на память. Я не хочу, чтобы это проходило. Тони долго смотрит на него, расстроенного и взъерошенного, такого трогательного, что где-то в груди царапает. Он окончательно перестаёт понимать, что происходит, и о чем говорит Питер, поэтому он действует по наитию — обхватывает рукой тёплые пальцы, тянет на себя. Осторожно снимает напульсник. «Тони». Чёрные линии татуировки прямо вдоль вены, буквы ровные, округлые, будто напечатанные на экране планшета. Единственные шрамы, спрятанные под напульсником. Какой же он идиот. — Тетя говорит, что первая любовь не бывает счастливой, — тихо произносит Питер, разглядывая буквы, словно впервые. — Но мне и не нужно «жили долго и счастливо». Я знаю, что вы никогда… что я… в общем, мне достаточно того, что я чувствую. Пожалуйста, только не выгоняйте меня! — просит он. — У меня все под контролем, я ничем вас не задену, обещаю. Тони должен его оттолкнуть. Прогнать, высмеять или просто пожурить, как ребёнка. Сделать что угодно, чтобы Питер обиделся и бежал от него, как от чумы. Мальчик молод— он не знает чего хочет. Он не знает, что Тони — хлам, и обязанность Тони — для блага Питера, — показать ему это. Он сможет сделать это. Ему слишком дорог Паркер, чтобы пускать его жизнь под откос из-за своих прихотей. Тони умеет отказывать сам себе. Тони справится. Под пристальным взглядом Питера Тони поднимает его запястье к лицу и касается губами тонких линий.