The wolf and the fox

У Трисс Меригольд волосы рыжие, а голос — звонкий. Заклинания начитывает четко и быстро, речитативом, словно поцелуями по дрожащему лицу обеспокоенно, ладонями обнимая щеки, и Эскель ловит ее за руку всякий раз, не то успокаивая, не то останавливая. И замирает она, глядя ему прямо в глаза, и небо не может быть таким красивым, как ее радужка в обрамлении длинных ресниц, по цвету едва похожих на ржавчину. У Трисс Меригольд волосы рыжие, а голос — звонкий. Пряди чуть вьющиеся, локоны на его ладони — нежные, такие, что в пору губами только касаться, а не огрубевшими от меча пальцами, да только прижимается чародейка щекою к ладони и урчит довольно, улыбается, позволяя зарываться в свои волосы и целовать пахнущую полынью макушку. У Трисс Меригольд волосы рыжие, а голос — звонкий. У Трисс Меригольд вся жизнь — это ржавчина на омытом солеными волнами сердце да безмолвные предгрозовые небеса, но улыбка с ее губ — ложь, и насколько искусная, что Эскель смотрит на нее и по взмаху лисьего хвоста не в состоянии понять, где чародейка в танце ковыля блефует. У Трисс Меригольд его сердце на ладонях — а ее собственное в маленькой груди бьется неистово и быстро, и она играет хитрую лису, танцуя на осколках стекла из собственной клетки ребер, и смеется заливисто, думая, что никто не видит ее лжи. У Трисс Меригольд волосы рыжие, а голос — звонкий. Лиса — она фыркает задорно и обвивает свои ноги пушистым хвостом. Он только смотрит спокойно в ответ — и сжимает ее руку в своей. Смотрит за тем, как маска с нее опадает на считанные доли секунды. И волчьей мордой зарывается в рыжие локоны. У Трисс Меригольд волосы рыжие, а голос — звонкий. Большего ему и не надо.