***
Тодороки стал ненавидеть розы с того самого дня, когда начала проявляться эта болезнь. Это был совсем обычный, ничем не примечательный день, такой же, как и все остальные. Но все же было что-то такое, что Тодороки почувствовал только сегодня. Он, как и всегда, шел в школу, предвкушая урок со Всемогущим, его занятия всегда были интересные, и Шото они даже нравились. О чем-то задумавшись, он не заметил, как столкнулся с кем-то, идущим впереди него. — Ха?! Кто это такой борзый нашелся? — прозвучал грозный знакомый голос. — Ты?! Тодороки перевел взгляд на блондина. В его глазах искрилась злость, казалось, что он был готов ударить Шото. Но вместо этого Кацуки лишь хмыкнул и отвернул голову. — Проваливай, пока я тебя не прибил, — Тодороки изогнул бровь в недоумении, ожидая услышать громкие возгласы с угрозами и последующие удары, но вместо этого получил спокойный ответ, что было совсем не похоже на Бакуго. — Я не буду повторять! В груди что-то кольнуло, Шото схватился за рубашку в районе сердца и так же отвернулся, и через пару секунд прошел мимо блондина. Он догадывался о своих чувствах к парню, но все время отгонял эту мысль, считая, что это что-то другое, но точно не любовь или симпатия. С каждым днем чувства становились определеннее, и Тодороки с горечью осознавал, что он, черт возьми, серьезно влюблен в этого вечно злящегося идиота. Иногда на уроке, наблюдая за ним, Шото ловил себя на мысли, что он ведет себя, как влюбленная пятиклассница, постоянно наблюдая за парнем, не хватало только написать любовное письмо и подсунуть в ящик Бакуго, чтобы потом, ожидая ответа, смущенно глядеть в пол перед блондином и теребить юбку от волнения. Тодороки встряхнул головой, отгоняя ненужные мысли, и попытался сосредоточиться на уроке, что получалось не очень хорошо, отчего успеваемость заметно ухудшалась, потому что мысли о Кацуки всплывали чуть ли не на каждом занятии. Спасибо, Всемогущий, что не дает хотя бы на своем уроке думать не то, что о любви, а вообще о чем-либо постороннем, кроме боя. После очередного урока, на котором Тодороки все время непроизвольно засматривался на блондина, ему вдруг стало нехорошо. Появился приступ кашля, и в горле ощущалось неприятное жжение. Пытаясь прокашляться, Шото привлек внимание всех одноклассников, даже того самого Кацуки, который, как показалось парню, смотрел одновременно недоуменно и взволнованно, Тодороки едва мог видеть это сквозь затуманенную пелену перед глазами, из-за которой все выглядело размыто, он даже почти перестал различать цвета после уже продолжительного кашля. Казалось, что что-то норовит вырваться наружу. — Учитель, можно я отведу его в медпункт? — беспокоясь об однокласснике, попросил Мидория. Парень встал с места, получив одобрительный кивок от учителя Айзавы, подошел к Тодороки и, взяв за руку, повел в кабинет медсестры, но красно-беловолосый этого уже не помнил, потому что все было, как в тумане. Он не помнил, когда Изуку успел привести его в медкабинет, не помнил, когда медсестра успела осмотреть его, но он отчетливо помнил ее слова, произнесенные, как смертный приговор, которым они и являлись. — Мне жаль, — тихо сказала Исцеляющая Девочка, — у тебя страшная болезнь. И она смертельна, — Тодороки поднял отрешенный взгляд на медсестру. — Ханахаки. Слово эхом прозвучало у Шото в голове. Ханахаки. Парень дергано улыбнулся. Вот, до чего довела его глупая односторонняя влюбленность. Тодороки закрыл лицо руками, опершись на колени. Голова невыносимо болела, а горло до сих пор жгло, как после долгой тошноты. Сквозь пальцы Шото увидел на полу возле кровати что-то похожее на цветы в луже крови. Он внимательнее присмотрелся к этому, убрав руки. Действительно. Это были окровавленные розы светло-желтого цвета. Такие же, как и волосы Бакуго. В груди вновь защемило, и у парня снова начался приступ кашля. Он машинально схватился за горло, когда воздуха стало совсем не хватать, но от этого не пропало ощущение того, что внутри все раздирают острые шипы роз, лепестки которых непрерывно сыпались изо рта Тодороки. Медленно, день за днем он начинал ненавидеть розы, что своим цветом напоминали о том, из-за кого Шото страдал, из-за кого мог умереть. Он пытался разлюбить. Пытался возненавидеть, так же, как и эти чертовы розы. Но безуспешно. И Тодороки все так же не отводил взгляд от Кацуки на уроках, делая себе еще больнее.***
Шото тщательно смыл всю кровь с раковины и выкинул ненавистные цветы, после чего закрыл кран и уже собрался возвращаться в класс. Но как только он открыл дверь, его затолкнули обратно в туалет, после чего прижали к холодной кафельной стене. Почувствовав холод на шее, а затем внезапное тепло от дыхания рядом, Тодороки ошарашенно смотрел перед собой. Почти вплотную к нему стоял Кацуки, грубо схватив Шото за воротник, опаляя дыханием шею последнего, отчего его ноги подкосились, и Тодороки так же сбито дышал, прикрыв глаза. — Ты… Чертов отморозок… — раздраженно произнес блондин, сильнее сжимая ворот рубашки, и красно-беловолосый сильнее зажмурился, словно загнанный в угол котенок. Сейчас он чувствовал себя таким беззащитным, будто Бакуго видит его насквозь, и теперь, узнав о его чувствах к нему, собирается его прибить, а Тодороки ничего не может сделать из-за своей чертовой непонятно откуда взявшейся любви к Кацуки и слабости из-за болезни, причиной которой является блондин. Внезапно Бакуго отскочил от Шото и закашлял, схватившись за раковину возле них. Тодороки недоуменно смотрел на него, и в следующее мгновенье, обеспокоившись состоянием парня, подошел к нему, осторожно положив руку на плечо. — Ты в норме? — неуверенно спросил он. Несколько секунд царила гробовая тишина, которую нарушил Кацуки, все так же стоя у раковины. — Н-не в норме… — Тодороки показалось, что его голос и руки задрожали, неожиданно он повернулся к красно-беловолосому с озлобленным выражением лица. В его руке был красно-белый цветок, который Шото сначала не заметил из-за того, что смог разглядеть только лицо Бакуго, приближенное к своему настолько, что их носы почти соприкасались. — Ты, мудака кусок, даже не знаешь, насколько я «не в норме», и что мне пришлось терпеть из-за тебя! — прорычал Кацуки, вновь схватив Тодороки за ворот. Тот не осознавал происходящего, пропустив половину слов мимо ушей, потому что, черт возьми, так близко. Лицо Бакуго было так близко, и Тодороки, словно опьяненный этой близостью, поддался чувствам и сократил расстояние до минимума, накрывая губы шумного Кацуки своими, затыкая его. Так давно хотелось это сделать, и вот сейчас, ни о чем не жалея, Тодороки отчаянно прижался своими губами к чужим, потому что уже не важно, что будет, ведь все равно он скоро умрет от своей неразделенной любви. Он ждал, что Бакуго силой оттолкнет его и, окончательно возненавидев, теперь уже точно побьет, но ничего не происходило. Блондин не отвечал на поцелуй, но и не отталкивал. В сердце Шото, что так бешено билось, вновь проснулась надежда на взаимность, которая давно закралась ему в сердце и делала больно каждый раз, когда Тодороки видел этот презрительный взгляд. Он сжал руку на плече Кацуки, и в следующую секунду почувствовал, как блондин отвечает на поцелуй, беря инициативу в свои руки и настойчивее сминая губы парня, кладя руку на затылок и с силой сжимая волосы. Шото окончательно снесло крышу, и он приоткрыл рот, позволяя языку Бакуго проникнуть в него. Кацуки жадно целовал парня, кусая за нижнюю губу, и, чувствуя металлический привкус крови, зализывал ранку. Легкие уже молили о кислороде, поэтому блондин разорвал поцелуй и, рвано дыша, затуманенным взглядом посмотрел Шото в глаза. — Я думал, что однажды сдохну, задохнувшись своими чувствами вместе с этими чертовыми цветами, — произнес Бакуго, — а оказалось, все было настолько просто. Тодороки хрипло засмеялся, аккуратно касаясь рукой щеки парня, всматриваясь ему в глаза. Несколько секунд они стояли так, а потом одновременно поддались вперед, впившись в губы друг друга мокрым поцелуем. Шото не так уж и ненавидит эти чертовы цветы.