Mask of Ashes, Mask of Coals

Они смотрят в небо. Билли ведет рассказ. Он видит много снов, где взрываются машины, а людские трупы свешивают из окон; а потом их скидывают вниз или стягивают за ноги — оказывается, что осколки распороли им животы; и по осколкам ходят босиком — улицы залиты кровью. Стив не видит сны. Возможно, ему так кажется — тонкая грань (между сном и реальностью), грань горизонта расплылась и размылась, как туманное предрассветное марево над утренней землей. Но здесь и сейчас — не туман, а пепел. И искры. Они острыми крохотными точками стынут в воздухе. Время остановлено. Билл рассматривает пепел; смеется над Стивом: сон и реальность, сон и реальность, есть больше градаций, чем «сон» и «реальность», все и так смешано — что ты себе придумываешь; а пепел режет на части. — Не давай ему попадать себе в глаза, — говорит Стив, будто беспокоясь. — О, в моих снах и не такое случалось, — Билл качает головой и смиренно, как счастливый почивший великомученник, улыбается. Стиву не нравится этот настрой. — Люди умирали — самыми нелепыми способами из всех возможных, но, все-таки, каждый из них был продуктом нашего невероятного, прекрасного будущего. У одного человека взорвалась в желудке нано-бомба, у другого — протез застрял в стрелке сверхскоростного поезда и… Дьявол Билли смеется. «От него мокрого места не осталось». Стив морщится. Пепел клубит над горизонтом, вздымается и падает, как клюв огромной птицы: сумасшедше смешно. Пространство — электрическое и цветастое. Он видит каждую-чертову-точку, каждая-чертова-точка цветет. Ядовито, как тропические джунгли — четко, как сломанный телевизор. Столько цветов… кислотные трипы. Даже, черт возьми, здесь. — И в итоге, — продолжает Билл, — они все решили умереть так? Они такие маленькие у подножия горы. Сквозь клубы черного дыма чихает, кашляет искрами вулканическое жерло — горная боль в горле от грубого хохота, а затем — изнуряющая боль в животе, от которой не удалось избавиться даже здесь; Стив проводит пальцами по ладони Уильяма — и вспоминает, какой он здесь хрупкий… его хрупкие пальцы… холодное сердце. Стив целует их кончики. Дьявол улыбается углами губ. — Оказывается, конец света — это совсем неинтересно, — разочарованно заключает он. Издалека звучит одинокий голос гонга — позади буддистский монастырь; и скоро его скроет пепел. А потом — уничтожат потоки лавы. — Одинокое небо. Скорбное небо. Зеленые поля, голубое небо, белые облака. А здесь… абсолютно пусто. Не ожидал, что у тебя внутри может быть… Билл вдыхает воздух полной грудью. Одной рукой Стив прижимает его к себе, а другой — зачерпывает пепел. Он впивается в ладонь. Вот она, память. — Никогда не думал, что люди сживут себя со свету быстрее, чем это сделает природа. Вот и все, — второй раз за их встречу он говорит. Паникующий гонг затихает. — Знаешь, твой сценарий конца… неверен. И если я захочу, он совершенно исчезнет. Ты — тоже, — Билл улыбается, кладя голову Стиву на плечо. Синяки отвлеченно болят. Огромные синяки полумесяцами. От зубов и ногтей; полумесяцами — как блики в очках. Билл доволен. Он жмется, ровными пальцами поправляя Стиву воротник: они смотрят на катаклизм. — Сейчас я, еще живой, часто представляю, как мы с тобой смотрим на конец света. На настоящий конец. Люди как рыбы в пластмассовой бутылке — задыхаются, травятся микрочастицами пластика, считай — собственной средой… которую создали мы. Мы посадили человечество под этот купол. Ты чувствуешь вину? Билл бросает на Стива взгляд, полный интереса. Чертов ученый. Стив ухмыляется. — Ты полагаешь, что этот мир создан тобой? — Я уверен в этом! — Билл поправляет очки — пальцем к переносице (дужка золотая, сверкает оранжевым в лавовом свете), и это точно по предписанию совпадает с памятью Стива. Билли восторжен. Его руки божественно расслаблены, а из солнечного сплетения льется пугающий, слепящий свет. Он улыбается. Ему нравится этот замерший мир, расщепленный на пиксели; черно-белые пиксели — их должен видеть Стив. Старый фильм. Стив должен видеть то, что Билл ему показывает. Испепеленную равнину. Не вулкан — не подножия гор чертовой северной Индии; и это легко поправимо. Конечно, Биллу интересно, как может чувствовать то, что он создал. Он немного приподнимается, чтобы коснуться губ. Стив подхватывает. Поцелуй получается долгим, густым, кислым, как яблоки — каждый пытается схватить свое, Билл остро кусает обветренные губы и глотает пепел, Стив цепляет Гейтса за талию, сжимая рубашку в руках — после поцелуя Стив смеется, смеется, смеется — боль сгибает его пополам, он склоняется вперед, шумно выдыхает, и с его губ спадает шестнадцать голубых лепестков лотоса, окровавленных и смятых. Гейтс доволен. — Скажи мне еще раз: что ты чувствуешь? Вулкан взрывается. Камни летят повсюду, разбивая крыши домов — окна раскалываются, как голова Билла (он тратит на это часы); звон остается, и печальный гонг монаха вдруг — в последний, отчаянный раз — разрождается звуком. Погиб. — Что ты видишь? — требовательно спрашивает Билл. На его собственных губах проступает сукровица. — Подожди. Я не чувствую вины по этому поводу, — снова смеется Стив, вытирая уголки рта размашистым движением. — На самом деле не чувствую. Были сотни сценариев — и мы позволим людям умереть счастливыми. — Нет, они несчастны. Тычутся в руку, как слепые котята, — Стив замирает с ладонью Уильяма, поднесенной к лицу. — Их проблема… Они называют реальностью то, что мы называли рамкой окна. В любом случае, мы украли что-то удивительное, Стив. Что ты… чувствуешь? Что ты… видишь? Стив жмурится — голос Билла похож на гипноз; щекочущие паузы перед самым важным тождественны пальцам, проникшим под водолазку, прилипшим там, подобно электродам. Билл знает ритм его сердца. Стив падает в память. Бескрайние горизонты, размытая грань, сны, реальность — все вместе, никакого предвестия бед; теперь — плавные линии, бедная окровавленная Индия под босыми ступнями, птицы-падальщики на костях розовокрылых фламинго — закат, испорченный пеплом вулкана, появление дьявола Билли с искрами в выжженном сердце; нарушенный покой. Стив выдыхает. «В моем доме, когда я был жив, у кровати — и над кроватью (их было достаточно много) висели черно-белые фотографии. Все они были обрамлены. Те, что висели на стенах, принадлежали Анселу Адамсу: широкие, бескрайние черно-белые просторы в рамках — они были похожи на окна по ночам. Когда я был болен… Днем — я наслаждался видом на улицу, а ночью — будто погружался в это измерение. Да, Билл, это было сравнимо… с твоим появлением здесь». Стив лишь улыбается в ответ и рассказывает совсем другую историю. Что-то про рокочущее жерло вулкана, разбитый закат на осколки и адскую боль в животе. — И все-таки, что насчет чувства вины? Неужели… совсем? Даже после того, что я тебе рассказал? Возможно, мне стоит закончить: подумай, как много мы сделали. Эволюция человека и так предусматривала… дополнительное измерение — язык. Весь язык создан для того, чтобы абстрагировать, выделять предмет из окружающей среды. Язык — измерение смысловых значений, а не предметов. И мы невероятно усугубили этот процесс… Сплошные симулякры, Стив. Зачем чувствовать это, если ты можешь об этом напечатать? Зачем чувствовать по-настоящему, если ты можешь чувствовать здесь? Билл смотрит все так же пытливо, а потом — трещит земля. По ней бежит трещина. Руки Билла выскальзывают из-под водолазки, он отшатывается. Падает. Лава едва не опаляет его пальцы — Стив благодарит Бога за то, что этого не случилось, и сам отступает назад. Уильям растерянно бормочет: — Землетрясение? Я… не знаю. Его очки падают, раскалываются на части, сминаются. — Нет, просто это и мой мир тоже. — И мы… даже после смерти всего, что нам дорого, будем продолжать его делить? Блик-полумесяц в голубых глазах то пропадает, то вспыхивает. Билл моргает медленно, время все еще плавно, нерасторопно течет перез их пальцы — каждый взмах его век, наверное, значит миллион световых лет в какой-то из существующих вселенных. Тектонические плиты движутся, лава — бурлит и кипит под ногами. Одинокая улыбка Стива оказывается последним, на чем Билл фиксируется в слепящей картине цветов — а Стив запоминает его холодный растерянный взгляд. Желудок Стива пульсирует, боль разливается по телу, как потоки лавы — у дьявола Билли раскалывается, подобно земле, голова. Запланированный будильник выталкивает его из погружения. Через взрывной звон в ушах Билл слышит бесконечный протяжный крик: — Зато мы научились управлять временем, Билл! Не то чтобы я об этом мечтал, но теперь каждый немного Бог! И еще — испепеляющий шепот под ухом, брошенный памятью вслед: — Разве ты не рад, что мы теперь можем быть ближе?