Виражи

Икер ничего не говорит. Приходит по вечерам, молча принимает большую кружку с идиотским рисунком по мотивам давнишнего матча против Баварии, даже не отпивает — просто греет пальцы. Потом протягивает ладонь, притягивает к себе руку Серхио и рассматривает татуировки. Выглядит он при этом то ли как оценщик в ломбарде, то ли как реставратор над старинной картиной. Икер очерчивает линии, появившиеся уже после него, собирает узоры, иногда ощутимо давит ногтем, оставляя следы — тогда Серхио рассказывает, о чём думал, когда подбирал эскиз. Когда Икеру надоедает — или же когда он слышит то, что хотел, — он ведёт кончиками пальцев дальше, и Серхио послушно замолкает, ожидая нового разрешения. Серхио ни о чём не спрашивает. Сотни вопросов вертятся на языке, но так и умирают, не произнесённые вслух. Ты был счастлив в Португалии? Как там Оливер? Ты же вернулся насовсем, правда? Ты скучал по мне? Хотя бы немного? Ты простил меня? Серхио позволяет изучать забитую кожу и даже почти не сбивается, когда выдаёт заранее заготовленные версии о некоторых тату. Не потому, что стесняется или боится показаться сентиментальным идиотом — не хочет навязываться или как-то спугнуть. А ещё, потому что и так чувствует себя последним кретином, прямо слышит свой голос со стороны: я сделал всё, чтобы оттолкнуть тебя, а потом стал забиваться, думая о тебе. Но Икер, кажется, чувствует это и так: его пальцы замирают над посвящёнными ему тату чуть дольше, чем Серхио может это вынести. Но он держится. Если за годы разлуки и непрестанных размышлений он чему и научился, так именно этому: терпению и выдержке. Неделю назад ему написал Дэвид и пообещал превратить его жизнь в ад, если он снова проебётся. Серхио несколько часов пытался дозвониться до него, забрасывал сообщениями, но без толку. А вечером впервые за несколько лет пришёл Икер. Закончивший карьеру, вернувшийся в Мадрид, такой родной, такой незнакомый — с новыми морщинами, с новыми жестами, но всё с тем же взглядом исподлобья. Так и началось их безумное чаепитие. Иногда Серхио больше жизни хочется вскочить, прижать Икера к стене и выбить из него хотя бы слово. Или поцеловать. Или получить ответ хотя бы на один вопрос. Да просто услышать голос. Но каждый раз в голове пульсирует сообщение Дэвида. Не о том, что тот превратит его жизнь в ад: жизнь Серхио стала адом в тот момент, когда он вдруг понял, что сам, своими руками разрушил всё, что было ему так дорого. Нет, сил ему придаёт тот простой факт, что Дэвид был в курсе прихода Икера. А значит, это было взвешенное и осознанное решение. Значит, у Икера есть какой-то план. Так что Серхио готов ждать разгадку столько, сколько будет нужно. У него больше нет права на ошибку. Второй раз он себе этого не простит: да он ещё и прошлый не простил, если быть до конца откровенным. Икер сосредоточенно хмурится и поджимает губы. Серхио так хочется увидеть его улыбку — настоящую, живую, не на экране мобильного, а прямо тут, перед собой, чтобы можно было коснуться, сцеловать… На этом Серхио сжимает кулаки, чтобы успокоить разбушевавшуюся фантазию. Потому что он до сих пор помнит, как целуется Икер. Потому что он, как последний трусливый дурак, создал левый аккаунт в инстаграме, чтобы подписаться на всех футболистов «Порту» и ловить вечерами моменты с Икером. Видеть, как он улыбается кому-то другому. Смотреть, как он оттаивает рядом с совсем юным Торресом. И не думать, изо всех сил не думать, что когда-то он был таким же молодым, так же беззаботно поддевал Икера и дразнил стариком. А Икер так же задорно дразнился в ответ. Когда Икер задирает рукав футболки, чтобы рассмотреть плечо, Серхио отчего-то вспоминает, как пару лет назад незадолго до финала Лиги Чемпионов встретился с Дэвидом. И хотя все его мысли были заняты предстоящей игрой с Ливерпулем, он не смог удержаться от предательского «Как он там?». Дэвид тогда долго смотрел на него, выискивал что-то в глазах и чёрт его знает, что разглядел, но ответил неожиданно серьёзно: «Счастлив настолько, насколько это сейчас возможно. Ты уверен, что хочешь снова всё разрушить?». Серхио до сих пор помнит, как отчаянно тогда замотал головой, потому что нет, он больше никому не позволил бы причинить Икеру боль, и уж тем более самому себе. Но он знал, что Икер всё равно рано или поздно вернётся в Мадрид, как знал и то, что с Оливером Икер разойдётся легко и безболезненно. Это знал и Дэвид, конечно знал. Тогда Серхио и заявил, вскинув подбородок, готовый сражаться даже с Дэвидом за это право, что дождётся своего второго шанса. Дэвид отчего-то грустно улыбнулся и притянул в некое подобие отеческого объятия. И, судя по всему, решил помочь. Месяц назад глядя на то, как счастливо Икер отплясывал на свадьбе Оливера, Серхио невольно подумал, что, видимо, Икеру не повезло только с ним. Пальцы Икера оттягивают ворот, пытаясь разглядеть скрытый тканью рисунок, и Серхио, недолго думая, стягивает футболку совсем, облегчая доступ. В этом нет ни подтекста, ни какого-то умысла, но Икер всё равно замирает: как был, с протянутой рукой. Серхио отворачивается, чтобы Икеру было удобнее разглядывать спину — чтобы не видеть, как подрагивают его пальцы. А потом перестаёт дышать, потому что горячая ладонь накрывает четвёрку на пояснице, и это будто откуда-то из прошлой жизни, слишком сильно, слишком больно, так что Серхио не удаётся удержать судорожный полувздох, полувсхлип. А потом — как вспышка сверхновой — Икер обнимает его, обхватывает поперек груди, утыкается лбом между лопаток, часто дышит. Серхио хватается за его руки, цепляется, будто боится утонуть, и судорожно гладит предплечья, успокаивая то ли Икера, то ли себя самого. И можно легко представить, что ему лишь померещилось тихое «Сесе» на выдохе, но Икер прочищает горло и повторяет его имя раз за разом, снова и снова, будто, произнеся его один раз, больше не может остановиться. Икер не говорит ничего, только его имя, но Серхио уже знает ответы на все свои вопросы. И чуть крепче сжимает пальцы.