— любовь убивает, ты знаешь?

намджун и сокджин предводители мафии, две противоположности, две убийцы и два соперника. они не знают ничего о пощаде, они не ведут мирные переговоры, они связаны для людей лишь цепью вражды, затянутой по самое горло; у них за плечами горы золота, куча трупов, влияние людей, много подопытных кукол, сотни точек нелегального действа в городе; намджун, жестокий тиран, предводитель портовой мафии, когда широкоплечий сокджин, на характер совсем ребенок, заведует городской. алкоголь кружит двоим голову, многочисленные бумаги с контрактом о сотрудничестве разлетаются в разные стороны, кожаная чёрная лямка излюбленного намджунова комбинезона нелепо свисает с плеча, а у сокджина руки чешутся далеко не от аллергии на дорогой ром, а от того, что хочется вытащить ствол из толстой кобуры и застрелиться к чертям собачьим, потому что то, что сейчас происходит в этой душной от перегара комнате, никак нельзя было подогнать под рамки адекватного. у джина агония на стадии летального исхода, горячие руки, ласкающие кожу, норовясь оставить огромные ожоги, что пойдут пятнами по всей белоснежной коже, и россыпь алых маков, покрывающих шею грубыми и злостными засосами. у джина глаза слезятся почему-то, когда напротив взгляд похотливо смотрит, пробирается киму в желудок и скручивается тугим узлом уже где-то в кишечнике; руки горячие стягивают темно-розовую рубашку через голову, совсем не удосужившись расстегнуть пуговицы, а после грубо усаживают на стол из красного дерева, настойчиво раздвигая ноги: а сокджин и не против. сказать, что намджун в постели плох, равняется наглому вранью. потому что джин после чуткого взгляда и тонких пальцев рук где-то на уровне затуманенного взгляда карих глаз, после такого родного прокуренного голоса, до сих пор звучащего где-то в ушах и сильного тела, вдавливающего в матрас, не думавшего о синяках на спине своего партнера, готов был каждый пятничный вечер под дудку рюмки с алкоголем прыгать к намджуну в койку. в голове одна каша, непонятная клаустрофобия играется на нервах тяжелыми басами, когда джин рассеяно и сонно цепляется за чужие руки, пытаясь выбраться из сильной хватки и уйти от горячих утренних поцелуев: благодарность ли это за ночь, в которой сокджин решил так нагло для самого себя забыться? мягкий поцелуй в висок, более страстный в переносицу, и джин жмурится, мычит по-кошачьи и думает, что бесполезно перечить, когда тебя зажимают в этой маленькой постели с пушистыми одеялами, будто самую дорогую вещь во вселенной. будто за окном не дождь с градом, что стучит не переставая по закрытой с размаху только что дверце такси, не наличие у сокджина дырявого зонта, что не спас его буквально от цунами из будто бы грязной дождевой воды, не промокшие насквозь ноги и не колкие замечания от горничной, мол, «господин, вас не было все это время, жаркая ночка, кажется, выдалась? так почему вы, господин, насквозь промокли?» — как там с популярностью у нового казино? — отлично. все больше людей изъявляют желание сыграть в русскую рулетку.— сокджин тянет азартную лыбу, — только не хватает подопечных, чтобы мешки с трупами выносить — их ловят копы сразу же, как только они доходят до следующего проспекта. в казино не сунутся — все по договоренности. сокджин тяжело затягивается и выпускает мутный персиковый дым в холодный воздух.джун неподалёку хмыкает довольно, выстукивая какую-то кривую мелодию пальцами по перилам балкона из красного дерева и поправляя лямки комбинезона болотного цвета, который, помнится, джин несколько дней назад с похмелья нахваливал, а после так же хвалебно стягивал с намджунова тела, слушая отпущенные в его сторону пошлые фразочки. теперь же между ними напряженная деловая обстановка, обусловленная лишь похожей деятельностью тёмной стороны города и той же враждой организаций. — а вы? все еще провозите катера с запрещенными медикаментами? — а как же. прибыльно, а на закон плевать, — намджун облокачивается на перила и чуть переносит вес вперед, непроизвольно покачиваясь на мысках лакированных туфель, — сам же знаешь, что не проблема, джин-ни. и от этого протяжного «джин-ни» у кима внутри что-то крутит и бросает волну мурашек по телу, вынуждая дёрнуться. естественно, уменьшительно-ласкательные прозвища для кима всегда были приятными. а если их говорит кто-то, похожий на чертову греческую скульптуру под именем ким намджун, то это вообще не может не льстить. обычно их совместные встречи заканчивались лишь такими разговорами: короткими, совсем не содержательными и не несящими никаких смысловых нагрузок, будто все, что они пытались спросить друг у друга было настолько ясным и очевидным, что они сами знали ответ. обычно не значит всегда. исключениями становились те дни, когда сокджин, вваливаясь в полупьяном состоянии к джуну в дом, плюнув на охрану, которая уже и не бежала следом вовсе, цеплялся за намджуна, будто за спасательный круг, и стекал по нему, словно растаявший зефир. а намджун и не против. он утаскивает джина в мягкую постель, выцеловывает каждый миллиметр прекрасного сокджинова тела и думает: всё-таки хорошо, что их странные отношения никто из них двоих никак не обуславливает. но всё-таки становится немного обидно, когда намджун слышит утром обычное джиновское молчание, для себя принимая это за благодарность. — персонал в нескольких барах района на окраине, думаю, нужно... — те твои розовые боксеры с сердечками были довольно милыми, — вырывается само собой у намджуна, и он даже не жалеет. потому что весь красный от стыда сокджин, судорожно вцепившийся пальцами в обивку кресла — это, кажется, третья вещь, на которую можно смотреть вечно. — не веди себя как ребенок! — ребенок тут только ты. будто бельё в магазинах для детей покупаешь. — ничего я там не покупаю! и вообще, ты... да ты! — что, даже сказать обо мне нечего? настолько я идеален? удар в грудь, еще один. в голове лишь «бьет, словно девчонка», а напротив глаза такие обиженные, и кончики ушей до неприличия красные, а еще пальцы трясутся так забавно, и волосы топорщатся в разные стороны. легкий захват за тонкие запястья, и джин внезапно оказывается зажатым между креслом и таким до ужаса привлекательным-предводителем-портовой-мафии-в-деловом-чёрном-костюме. напротив огоньки пляшут в карих глазах, а у джина сердце удар пропускает, потому что: — нашу принцессу оказывается так легко смутить. джин далеко не к каждому и не так часто в своей короткой жизни проявлял симпатию и заботу. намджуна хотелось уберечь от всего мира, избавить от тех сопливых девчонок в коротких мини-юбках, что без конца вьются вокруг мафиози и заставить думать, что вот он я, целиком и полностью твой, теперь буду с тобой в радость и в горе, как говорится. но в планах у джина не было горькой обиды и разочарования, не было горечи где-то на изгибе аорты и сладкой мести в венах. у него была лишь любовь крепкая, почему-то навязанная самому себе после нескольких занятий любовью в ночь с пятницы на субботу, колкими пошлыми фразочками и кофе по утрам. у него была лишь привязанность необоснованная, будто собака верная, что найдет своего хозяина везде и всегда. и эту собаку, кажется, раздавили мыском огромного сапога быстрее, чем испарилась джинова глупость. перед глазами экран небольшого монитора, а на нем запись с камер видеонаблюдения. джин смотрит, стараясь не стучать зубами слишком громко, стараясь не закричать во весь голос от резко нахлынувшего отчаяния. и до джина дошли слухи, что намджун меняет своих партнеров как перчатки. на самом деле, это видео напоминало какое-то качественно снятое порно, в котором в главной роли был сам ким намджун. только вот джин был бы намного счастливее, если бы вторым действующим лицом была бы не какая-то незнакомая для него девица, а он сам. не какая-то мерзкая аловолосая китаянка, что сейчас, джин уверен, закатывала глаза от удовольствия и выгибалась своим чертовым-не-джиновым телом под чертовым-не-джиновым ким намджуном. почему в детстве отец не научил джина закапывать трупы? одно он точно знал: злость могла бы перерасти в нечто большее, и потом уже цепь, на которой все это время послушно сидел ким и ждал непонятно чего, его вряд ли сдержит: придется прятать труп самолично. красное шелковое платье обтягивает немаленькую грудь и спускается ниже, затягиваясь на плоском животе и останавливаясь чуть выше середины бедра, не забыв про ягодицы. про чертовы ягодицы, на которых сейчас наверняка синяки от рук того самого ким намджуна, который когда-то оставлял точно такие же на теле джина. или же, он женщин не бьет? подойти бы сейчас и вылить содержимое бокала с красным вином прямо на это улыбчивое китайское личико, что сейчас всем своим телом жмется к мафиози: все равно вся в красном, вот, даже волосы такого цвета, разве заметно будет? и каким только ветром сокджина занесло на это собрание. чем он вообще думал, просиживая свой зад где-то на другом конце небольшого помещения казино, до скрежета сжимая бокал с алкоголем в руках и сверля взглядом ненаглядную парочку, что, помнится, так энергично обжимались прошлой ночью. впрочем, джин всё-таки преследовал цель, придя сюда. но, к сожалению, это не хладнокровное убийство этой маленькой китайской шлюхи, что успела джину вытрепать нервы и еще раз доказать, что в его жизни происходит лишь дерьмо вперемешку с жестким сексом. и жизнь, кажется, в нем тоже участие принимало, причём регулярно. — я расторгаю наш контракт о сотрудничестве. напротив две пары глаз любопытных, смотрят внимательно, норовясь прожечь дыру в мафиози, который уже с ног валится: настолько колени дрожат. и пусть кажется, что предводитель мафии не должен давать такую постыдную слабину, сокджин чувствовал себя сопливой ревнивой девчонкой, что будто питала надежды о принце на белом коне. аловолосая смотрит глупо-глупо, глаза хочется вырвать, поднимает голову и на ломаном корейском тянет: — господи-ин, а о каком контракте идёт речь? намджун лишь рукой махает как-то слишком заебанно, иначе не скажешь, и китаянка послушно выходит, оставляя джина наедине со смертью. а колени-то до сих пор дрожат. — ты с ума сошел? — я же сказал, я расторга... — да блять, ты меня вообще слышал? мгновения хватает, чтобы выудить из кобуры ствол и тупым концом ударить мафиози в живот. намджуна скрючивает знатно, и джин даже давит из себя подобие улыбки: приятно. — знаешь, еби кого хочешь. но запомни, что я тебе далеко не шлюха для развлечений, — еще один удар тупым концом и на полу уже образовалась небольшая лужа крови, — я — мафиози, и у меня всегда несколько стволов при себе, ровно двенадцать пуль, чтобы всадить в твою глупую башку, — еще один удар: это и правда доставляет ужасное удовольствие, — поэтому, если ты до сих пор не потерял сознание, я повторяю еще раз: я, — пододвигается очень близко, заглядывая в глаза и шепча почти в самые губы, — расторгаю контракт о сотрудничестве. нас больше ничего не связывает. но, к удивлению, напротив улыбаются гадко, слизывают кровь с опухших губ и говорят тем голосом, от которого у джина вновь начинают дрожать колени: странно: — любовь убивает, ты знаешь? — не знаю, потому что не любил никогда. — ох, как же неправдоподобно ты лжешь. джин тянет широкую улыбку и убирает ствол в кобуру. — тогда, хочешь сказать, что ты убил меня?