Я знаю тебя лучше, чем ты сам

Это ненормально. На самом деле. И все же вот он, опять лежит под жестким светом операционной. Солнце давно село. Никогда не понимал, почему именно он каждый раз оказывался на столе. В конце-концов, у них одинаковая квалификация, но всегда именно он щурился, глядя на ослепляющий белый свет. Такой яркий... белый... свет... Было так мирно, так тихо. Мир, казалось, был на расстоянии в миллион миль, болтовня человека над ним все затихала и затихала, пока не превратилась в мягкий, далекий гул... – ААААААААААААААААА! Он бы упал со стола, если б не был надежно привязан. Глаза широко распахнулись, мир вновь обрел четкость. Светло-красная дымка осела на очках, когда он поднял взгляд на собственное зеркальное отражение, которое смотрело в ответ со смесью улыбки и беспокойства. – Извините, – улыбка Медика RED была застенчивой, он держал дефибриллятор. – Похоже, я на секунду отвлекся. Я выключил Медиган, он отбрасывал блики на непонятное образование за вашей печенью. Он отложил дефибриллятор и повернулся, включая подачу питания в хирургический Медиган. Медику понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, о чем говорил его коллега, но как только Медиган помог крови вновь прилить к мозгу, кивнул. – Я заметил это на последнем своем обследовании, – речь все еще была чуть невнятной, но достаточно ясной. – Предполагаю, оно появилось из-за ядра Медипака. Не удивлюсь, если у вас такое же. Медик над ним замер, потом выпрямился и стал ощупывать спину менее окровавленной рукой. BLU наблюдал, как он нажимал и проводил пальцами, и почувствовал, как внутри шевельнулось удовлетворение, когда глаза RED совсем чуть-чуть расширились. – Хах. Что ж, что вы знаете?.. BLU бы рассмеялся, если бы это не означало, что из груди выпадет реберный расширитель. Весьма редкое событие – он успел что-то открыть до RED, и он уже забыл, насколько это удовлетворяюще. Он уронил голову обратно на стол, когда коллега возобновил работу. Теперь, когда он окончательно вернулся в тело, то снова чувствовал все, и это был главный корень проблемы. День за днем он умирал. Жестоко. Внезапно. И просыпался на Респауне. Смерть без эмоций, без ощущений. Смерть, которая оставляла его совершенно подавленным. Разве можно его винить за поиски чего-то, что поможет чувствовать? Здесь, на этом столе он был полностью открыт, сердце и другие органы выставлены напоказ внешнему миру. Он не мог двинуться, контролировать. Лишь лежать и чувствовать. Что-то холодное и твердое провело по кишечнику. Возможно, скальпель? Или зажим? Это определенно был металл, и он почти чувствовал его вкус на языке. А может, это его собственная кровь во рту. Но нет, оно согревалось, так что это определенно металл, с теплом пальцев RED, осторожно отодвигающих в сторону тонкую кишку, чтобы осторожно надавить на мочеточник. По телу BLU прошла дрожь, и это не осталось незамеченным. RED изогнул уголок рта в улыбке, путешествуя пальцами по телу, трогая и надавливая на, можно сказать, оголенные нервы. Он жил ради таких реакций, таких маленьких, что остались бы незамеченными, если бы он так целенаправленно не старался их вызвать. Операции на BLU так отличались от операций Хэви. Хэви был громким, даже когда молчал. Часто и быстро билось огромное сердце, живот урчал как стая диких собак, а легкие раздувались как кузнечные меха. BLU был другой. Его сердце билось тихо, даже с Убер-имплантом. Дыхание было тихим во всех вариантах. Дрожащие короткие вдохи. Тяжелые выдохи. Хриплые стоны. Ох, они ему нравились. И чтобы вызвать хоть один, достаточно провести скальпелем по открытому позвоночнику так... – Доктор... И вот оно, нечто среднее между вздохом и стоном, от чего собственное сердце пропустило удар. Взглянув вниз, он увидел как судорожно стискиваются пальцы BLU на тонком краю стола. Глаза, так похожие на его собственные, были полузакрыты, слепо глядя куда-то. Прекрасно. Возвращаясь к открытой грудине под ним, он смотрел как знакомые органы, красные от крови, дрожат под руками. Он работал без перчаток, ощущая каждую гладкую поверхность и несовершенство в них, загоняя эти ощущения сильнее в память. Знать чье-то тело так досконально, что можно объяснить даже прошедшую по телу дрожь. Он не мог это объяснить, лишь сказать, что это необходимо, как воздух. Он правда ненормален. Ни один нормальный человек не наслаждался бы таким. Но ему нравилось.