Heart on a sleeve

      Брук медленно шла по дороге, словно разрезая телом толщу оцепенения, разлившегося вокруг. Она неотрывно смотрела прямо перед собой, Джейсон, в любом случае, остался уже далеко позади, ведь ее прогулка, казалось, длилась уже целую вечность. Машин слышно не было, и лес, густо разросшийся с обеих сторон, тоже молчал. Брук все никак не могла понять, никак не получалось охарактеризовать охватившее ее чувство. Еще в машине, когда пробило колесо, она почувствовала легкий укол в груди, словно маячок, заставивший насторожиться. Спина уже начинала болеть от напряжения, но расслабиться никак не получалось. Что-то было не так.       С ней всю жизнь было что-то не так, начиная с самого факта ее появления на свет и заканчивая тем, где она оказалась. Милая вылазка на природу с не менее милым парнем, все так хорошо и радужно, что можно потерять голову и забыться, вот только как забыть о том, что ты — нечто отвратительное и неправильное? Как она вообще могла все это допустить, что ею двигало? Это омерзительное, уродливое чувство вселенской незащищенности, вызывающее острое желание согреться хоть в чьих-то объятьях. Ощущая, как щеки вспыхнули от стыда, Брук на ходу обернулась через плечо, будто ждала, что наткнется на осуждающий взгляд Джейсона, но дорога позади была пустынной, а вдоль обочин уже начинали собираться тени.       Ей нужно было идти вперед. Она не знала, что ведет ее, тянет за образовавшийся вокруг шеи невидимый поводок, но повернуть казалось невозможным. Вот так просто вернуться к машине? Выжать из себя улыбку и отшутиться на вопрос, куда она ходила, когда все внутри сжималось от ужаса осознания, что она и сама без понятия? Было ясно одно — куда бы ни влекло ее это тревожное, граничащее с болью чувство, она должна была отправиться туда одна.       Закат окрасил небо в кислотные оранжевые и розовые оттенки, градиентом перетекающие в чернильно-фиолетовый высоко над головой. Создавалось впечатление, что Брук попала на другую планету или в чей-то подпитанный наркотиками сон. Раскалившийся днем асфальт остывал и пах тем особенным запахом, который она так любила — запахом дороги, промчавшихся по ней машин и прибитой к обочине пыли. В этом запахе была сама жизнь, сотни жизней проезжавших мимо людей, и в тот момент Брук показалось, что она все их видела воочию.       Даже спустя какое-то время горизонт продолжал раскаляться, не думая угасать, Брук, завороженная, смотрела на это буйство красок, бредя точно заколдованная прямо посреди дороги. Ей не нравилась эта тишина, словно она вдруг оказалась под колпаком, но что-то в груди разливалось теплом от странного ощущения правильности. От этого горящего неба, и от чувства, что она идет к чему-то значащему. К чему-то важному, от чего зависит ее жизнь.       Раньше с ней такого не случалось. Она всегда считала, что у нее сильная интуиция, ей удавалось предугадывать разные вещи: изменения погоды, чье-то падение, появление Бенджамина. Но раньше эти ощущения чего-то грядущего были более-менее четкими, теперь же неизвестность зияла перед ней, словно голодная пропасть.       Лес вокруг начинал редеть, а она по-прежнему не имела понятия, куда держит путь. Голову словно набили ватой, мысли начали путаться, сосредоточиться на чем-то одном было сложно, зато чувства обострились до предела. Воздух — рябящий, словно наводненный мошкарой воздух, вдруг стал густым как патока, и в него просочился еле заметный сладковатый аромат, так пахнут прелые осенние листья. В груди вдруг кольнуло, и Брук остановилась.       «Нет, — подумала она, — нет-нет-нет, только не это!»       Впереди, по левую руку, показалось приземистое продолговатое здание, больше похожее на барак. Ни в одном из окон не горел свет, вывеска над въездом на парковку тоже погасла. Оно выглядело, словно люди оставили его давным-давно, а вкупе с пустынной дорогой походило на часть города-призрака. Брук нервно сглотнула вставший в горле ком — как она могла забыть, что̀ стоит на обочине этой дороги? Ее крошечный персональный ад, сжатый до размера однокомнатного номера, пропахшего сигаретами.       Странно, Брук ничего не слышала о закрытии «Рэд Худ», тем не менее мотель выглядел заброшенным. Парковка пустовала, а окна почти не отражали заходящее солнце — так сильно запылились. Брук словно попала в другое измерение, параллельную вселенную. В ее мире «Рэд Худ» мерцал бы десятками огней, а небо наоборот — скупилось бы на краски.       Брук не сразу поняла, что остановилась. Что это зрелище заставило ее замереть посреди дороги, дышать медленнее, напрячь все мышцы буквально до боли. Теперь было очевидно, что путь ее лежал именно сюда, к этой неожиданно заброшенной обители ее страхов. Нигде Бенджамин не был с ней так жесток, как здесь. Стоило ей перебраться в этот город и немного повзрослеть, и он тут же обрушился на нее лавиной ненависти, унижения и боли. Свои худшие минуты она провела в этом мотеле, захлебываясь в собственных слезах, задыхаясь, пряча лицо в подушках.       По телу прокатилась горячая волна, от пылающих щек вниз — к кончикам пальцев. Она злилась. Ее темная бунтующая сторона восстала при виде мотеля словно феникс из пепла. Забились внутри огромные черные крылья. Какое право он имел так с ней поступать? Чем девочка, выросшая в приюте и не сделавшая в своей жизни ничего плохого, заслужила такое к себе отношение? Воспоминания о неделе, проведенной с Джейсоном, неделе полной заботы и нежности так резко контрастировали с тем, что ей пришлось пережить до этого, что на глаза навернулись слезы обиды. Перед внутренним взором вихрем пронеслись картины всех ее мучений, самые унизительные задерживались на пару секунд, давая заново почувствовать себя крошечной, никчемной и безнадежно лишней. Ну почему все это должно было произойти именно с ней? Что за гребаная вселенская несправедливость, когда миллионы людей живут своей обычной размеренной жизнью, а ей приходится умирать по сотне раз за день, стоит только воспоминаниям выползти из своих темных углов?       Брук никогда прежде не чувствовала ее так остро — силу, наполняющую тело, придающую уверенность. Словно от негодования по жилам заструилась сама жизнь — вязкая, горячая, изгоняющая оцепенение. Вот что значит выражение «будто шоры упали с глаз»? Она была уверена, что должна покончить с прошлым здесь и сейчас. Именно это непреодолимое желание реванша, теперь она не сомневалась, и привело ее сюда.       Твердым шагом, игнорируя забившийся на подкорке мозга страх, Брук направилась к мотелю, обогнула флигель здания и остановилась посреди парковки, прямо напротив знакомой черной двери. Краска на ней заметно облупилась, кое-где дешевое дерево пошло трещинами. Это выглядело как минимум странно, ведь мотель ремонтировали, прежде чем открыть снова, всего несколько лет назад.       Брук испугалась, ее уверенность ощутимо пошатнулась, столкнувшись с тем, чего мозг никак объяснить не мог. Все казалось слишком нереальным. Негаснущее небо, безлюдность, тишина — должно быть, она просто уснула по пути домой, никакого происшествия с колесом не было.       — Если это сон, то почему ты боишься зайти?       От неожиданности Брук отшатнулась и чуть не повалилась ничком. Кровь мгновенно прилила к голове и застучала в висках, на мгновение все окружающее потеряло четкость. Брук поняла, что чуть не упала в обморок. Этот голос она никогда бы ни с чем не спутала. Если это был сон, то он слишком походил на реальность.       — Ну же, заходи, я не причиню тебе вреда. Только не сегодня.       Брук прикрыла глаза, все еще не в силах что-либо предпринять. Так больно и так отрадно было вновь слышать его. Как будто больше не нужно было что-то предпринимать или о чем-то беспокоиться, он как обычно решит все за нее.       Он пообещал, что не причинит ей вреда, и Брук повиновалась. В конце концов, она сама пришла сюда, она откликнулась на зов. Сон это был или нет, ей пришлось решиться, поворачивать назад было бы глупо. Сделав несколько неуверенных шагов вперед, она укорила себя за трусость и остальное расстояние преодолела быстро. Позолоченная круглая ручка привычно уместилась в ладони и была теплой. Брук почувствовала легкую вибрацию, будто за дверью пульсировала негаснущая неукротимая сила, и сила это была частью ее самой. Пульсация была неспешной, слегка усиливающейся от раза к разу, так сердце гонит кровь по венам, давая жизнь.       «Чего ты боишься? — подумала Брук. — Все самое страшное с тобой уже произошло».        И она уверенно повернула ручку, одновременно толкая дверь от себя.       Комната, освещенная всего парой светильников, как обычно была погружена в полумрак. Воздух казался теплым, густым и влажным, Брук почудилось, что она оказалась в утробе огромного мифического зверя. Но в то же время все здесь было ей знакомо — тот же выкрашенный белой уже потрескавшейся краской шкаф, будто принесенный сюда из кабинета заброшенной больницы, дверь в ванную в одной стене и кровать возле противоположной. Прикроватная тумбочка, небольшой комод, а прямо за входной дверью — у Брук перехватило дыхание — стул, на котором как обычно лежал рюкзак. Сомнений быть не могло, черный и кожаный, точно такой же был и у нее. Вот только свой она точно оставила в машине Джейсона.       Этого просто не могло быть, Брук попятилась и легонько ударилась спиной о дверь, она даже не заметила, что закрыла ее, заперев себя в этой душной знакомой комнате. Входя, она ожидала встречи со своими призраками, но рюкзак, лежащий на стуле, казался вполне реальным. Может быть, он оставил его, когда переезжал в тот ужасный дом? Брук интуитивно мотнула головой, возражая самой себе. Нет, рюкзак всегда был при нем, сколько она его помнила, словно он носил в нем всю свою жизнь. В прочем, возможно, так оно и было. Он легко расставался с вещами, теряя что-то или забывая в лесу или кафе, только ее саму он никогда не выпускал из виду. Ее и этот чертов рюкзак.       По-прежнему вжавшись спиной в дверь, Брук облизнула в момент высохшие губы и прикрыла глаза. Нужно было что-то делать. Она пришла сюда, словно что-то влекло ее, она слышала его голос, предлагающий войти и вот, теперь это странное видение. Может быть, в этом суть? Может быть, он оставил ей что-то? Наследство? Брук горько ухмыльнулась, не открывая глаз. О да, он оставил ей большое наследство — отметины, жгущиеся по всему телу, и гору ярких воспоминаний.       Постояв еще пару минут и приведя в порядок дыхание, Брук пришла к выводу, что у нее всего два варианта развития событий. Либо выйти за эту дверь, что надежно поддерживает ее сзади, и больше никогда не возвращаться, либо взять себя уже в руки и забрать то, что он оставил ей.       Она открыла глаза — рюкзак был на месте, одна его лямка свесилась со стула, перекрутилась и отдаленно напоминала петлю. Брук сглотнула и сделала два шага вдоль стены. Она снова почувствовала ее — пульсацию, еле ощутимо колеблющую застоявшийся воздух. Брук только теперь поняла, что не слышит здесь привычного сигаретного запаха, от этого у нее неожиданно сжалось горло.       «Только этого еще не хватало, — мысленно укорила она себя, — расплакаться из-за него. Он того не стоит. Бери рюкзак и беги отсюда».       Она наконец нашла в себе силы отстраниться от стены, выпрямилась и остановилась прямо напротив стула. Прикрыла глаза, размяла шею, потрясла руками — словно готовилась к уличной драке и пыталась убедить своего противника, что ей совсем не страшно.       «Тут нечего бояться, это просто сумка».       Брук открыла глаза, сделала шаг и протянула руку.       — Не трогай его.       Брук замерла на середине движения с протянутой вперед рукой. Она видела, как подрагивают от напряжения ее пальцы, но ничего не могла поделать, не могла расслабить мышцы, полностью потеряв контроль над своим телом.       Голос прозвучал из-за спины, оттуда, где находилась дверь в ванную, но на этот раз он был совсем другим. Не похожим на доносящееся издалека, принесенное ветром эхо, а твердым, словно обретшим плоть. Может быть, слегка усталым, с нотками надломленной хрипотцы, но настоящим.       — Ты же прекрасно знаешь, что нельзя его трогать, — он говорил с ней как с маленькой, когда был в духе. — Это не твое.       Она не могла пошевелиться. Она не могла даже помыслить о том, чтобы пошевелиться. Каждая мышца в теле будто превратилась в камень, и Брук подумалось, что, попробуй она хоть слега повернуть голову, по телу пройдет трещина, и она просто рассыплется в пыль. Она не могла поверить, в ее жизни случалось много странных вещей, всю ее жизнь можно было назвать странной вещью, но это просто выходило за границы реальности.       Хотя, реальности как таковой для нее уже не существовало. Она перестала ощущать ее с тех пор, как машина Джейсона скрылась из виду. Брук словно переступила черту, тонкую эфемерную линию, которая отделяет мир обычный от мира, в котором царят горящее небо и запустение. Его мира. Этот густой липкий воздух, льнущий к телу словно пленка, эта еле ощутимая тягучая пульсация, то сужающая, то расширяющая пространство. Тук-тук, тук-тук. Комната сокращается до размера горошины и сдавливает тело в тисках, а потом вновь разбухает, и так по новой.       Брук поняла, что начинает терять сознание, когда перед глазами появилась темная пелена, еще полупрозрачная, позволяющая разглядеть сквозь себя очертания мебели, но уже приглушающая свет и сулящая спасительное забытье. Брук хотелось окунуться в него, нырнуть как в теплую воду нагретого солнцем озера и упокоиться на дне, где не существует ни набивших оскомину комнат, ни дробящих сознание голосов.       Тело по-прежнему не слушалось ее. Рука, против воли продолжая тянуться к рюкзаку, ушла в сторону и уперлась в стену. Чтобы не упасть, Брук прижалась к спасительной твердой поверхности и медленно сползла на пол. Ей очень хотелось закрыть глаза, но она была не властна над собой, как и миллионы раз до этого в его присутствии.       Бенджамин стоял всего в нескольких шагах от нее, его силуэт четко вырисовывался в прямоугольнике тусклого света, льющегося из ванной комнаты. Он просто только что вышел из душа, только и всего. На нем не было футболки, а голые плечи прикрывало полотенце. Брук до рези в глазах всматривалась в его торс, чего никогда не делала раньше. Большая татуировка на груди — кровоточащее сердце в тисках побегов терновника, хитросплетением расползающихся к плечам. Ниже на ребрах справа — цитата из Библии. Они никогда не спали вместе, кроме единственного раза. Тогда Бенджамин был вусмерть пьян, и после всего, у него просто не было сил выгонять ее. Он просто махнул рукой, повалился на кровать и вырубился, а Брук лежала, не смея шевелиться, и на протяжении нескольких часов, пока он не проснулся, читала про себя эту надпись опять и опять, пока она не врезалась в память. «Терпением вашим спасайте души ваши. От Луки 21:19».       Тогда Брук показалось, что это — обращение напрямую к ней. Хотя, вряд ли Бенджамин сделал бы что-то такое для нее. Это он, по его словам, терпел ее, и тату, значит, набил себе в напоминание.       Надпись была там, на месте, черные лаконичные буквы даже в полумраке четко выделялись на бледной коже. Это был он, вне всяких сомнений. Брук сглотнула вставший в горле ком, еще раз окинула взглядом татуировки на руках — его татуировки — и, с трудом разлепив высохшие губы, прохрипела первое, что пришло на ум:       — Ты спас свою душу?       Бенджамин улыбнулся неожиданно ласково и сделал шаг вперед.       — Нет, это ты ее спасла. А я спасаю твою, снова и снова. Так уж нам с тобой суждено.       Брук совершенно не понимала, о чем он говорит, но разбираться в этом было выше ее сил. В тот момент, когда он шагнул вперед, на него упал свет стоящего за шкафом торшера. Это все еще был ее Бенджамин, но в то же время перемены, произошедшие в нем с момента их последней встречи казались разительными. Брук еще никогда не видела его таким уставшим. В ужасе она представила, как он рыл себе путь наружу, продираясь сквозь слои липкой влажной земли, но внутренний голос уже знал, как ее одернуть:       «Дурочка, его кремировали».       В шафрановом свете торшера кожа Бенджамина казалось неестественно бледной, голубоватой и холодной, словно отторгающей тепло. Щеки его ввалились, и без того острые скулы стали похожи на два ледяных лезвия. Под глазами залегли глубокие тени, и губы казались неестественно темными, словно кровь прилила к ним, но потом застыла.       Брук покачала головой из стороны в сторону, отрицая то, что видит, и из самой ее груди вырвался звук, одновременно похожий на стон и вой. Темная полоса, прерываясь, неровным пунктиром обвивала шею Бенджамина под самым подбородком. Не в силах смотреть на это, Брук отвернулась, но тут же наткнулась взглядом на образованную лямкой рюкзака петлю. Снова протянув руку, она коснулась ее самыми кончиками пальцев. Петля была настоящая. Мертвец, стоящий перед ней, настоящим быть не мог.       Словно прочитав ее мысли, Бенджамин сделал еще один шаг вперед, опустился перед ней на корточки и, по-прежнему ласково улыбаясь, осторожно положил ладонь ей на колено. Брук ожидала ощутить могильный холод или вообще не ощутить ничего, но рука Бенджамина была теплой и тяжелой, какой и должна быть рука нормального человека. Он не был призраком, не был видением или галлюцинацией, не был мертвецом. Он просто вернулся, как возвращался всегда, чтобы снова и снова ее наказывать. Брук не знала, как долго она уже плакала, но слезы пропитали ворот ее рубашки, отчего было вдвойне сыро и гадко.       — Ну же, не плачь, — на грани с шёпотом произнес Бенджамин, легонько касаясь ее щеки, — теперь все будет хорошо. В этот раз все зашло слишком далеко, но мы это исправим. Начнем все заново, и ты больше не будешь вспоминать эти ужасы. Они останутся позади. Здесь и сейчас я не причиню тебе вреда, в этом нет необходимости, ты ведь уже усвоила этот урок.       Последняя фраза прозвучала странно, он говорил утвердительно, но в его голосе все равно проскользнули нотки вопроса. Он как будто бы не был уверен до конца. Брук и сама не знала — усвоила ли? И что именно было уроком? Последние несколько лет или последние несколько недель, когда она думала, что он мертв. Или последние несколько минут, когда все, чего она добилась таким трудом полетело к чертям, а впереди ее ждал новый кошмар? Можно ли было верить его словам?       — Ты… — она запнулась, подавившись подкатывающими к горлу рыданиями, — Начнем заново? Ты оставишь меня теперь?       Она не питала иллюзий на этот счет, но его слова пробудили в ней слабый призрак надежды. А что если она выяснит, в чем состоял урок и докажет, что усвоила его, может быть, он действительно позволит ей все забыть и начать новую жизнь? Ведь именно так он и сказал. Его глаза, как будто бы потемневшие на несколько тонов, смотрели на нее с искренней жалостью. Тепло, исходившее из самых глубин его взгляда позволяло предположить, что он все-таки любит ее, что хочет для нее чего-то лучшего.       — Нет.       Брук подавилась всхлипом и почувствовала, что лицо скривил спазм, что она просто не может закрыть рот, пока из него не выльются все эти нечеловеческие звуки, разрывающие ей грудь. Это было в его стиле — дать надежду, а потом отобрать ее.       — Ты не понимаешь, — Бенджамин сокрушенно покачал головой и поднялся. — Это уже невозможно. Только я и ты, все это время…       Он вдруг замолчал и, нахмурившись, повернулся к двери. Снаружи послышались быстро приближающиеся тяжелые шаги.