Боль

      Питер медленно проводит по бледной коже тонким лезвием ножа, оставляя красную полосу крови. На его тонких губах была печальная усмешка. Оставленная неглубокая ранка не спеша затягивается, и вот его кожа снова чистая, без единой царапинки. Это так забавно. Питер снова касается своей руки ножом, делая новый порез более глубоким. Боль... Он заслужил её.       Он снова и снова режет себя со слезами на глазах и нервной, натянутой усмешкой. Он не смог, не смог их спасти. Сколько там было человек? Двадцать? Тридцать? Может, сорок? И всех их он не смог спасти. А они ждали, надеялись, ведь надежда — это всё, что оставалось у них в тот момент, а он так подвёл их. А всё почему? Потому что он слаб, слишком слаб. Поэтому мистер Старк не берёт его в Мстители, потому что он слабак, он не достоин зваться героем.       Они страдали, значит, и он тоже должен.       Питер откинул голову, тяжело дыша, и опустил взгляд на изрезанную руку. Его раны заживут. Некоторые, не глубокие, тут же исчезнут, другие — через пару дней. Но они исчезнут, он исцелится, а другие люди так не могут, и они так не могли. Ведь, наверно, тогда бы он ещё смог их спасти. Почему только он такой? Зачем ему эта сила, если он не может ею воспользоваться во благо других людей? Почему из двухсот человек, находящихся в том горящем здании, он смог спасти только сто шестьдесят? Почему он не спас других? Разве он не силён? Разве он не супергерой?       «Чем больше сила, тем больше ответственность», — вспоминал он каждый день, когда просыпался, слова дяди Бена. Каждый день твердил их себе, вбивал голову и за то, что он не смог спасти их, он должен нести ответственность. Он должен ощутить боль, как ощущали они. Наверно, он должен был бы сгореть заживо, как и они, но это было бы слишком легко. Он должен жить и страдать, вспоминая о том, что он не смог спасти их. Холодное лезвие ножа не может сравниться с жаром пожирающего тебя огня, но боль в груди... Нет, недостаточно боли.       — Эй, Питер, с тобой всё в порядке?       Питер вздрагивает, он совсем погрузился в свои мысли.       — Да, всё хорошо, — стараясь скрыть свои глаза от Старка, чтобы он не понял, что он врёт, отвечает он. — Я просто задумался.       — Ты в последнее время какой-то другой, растерянный, нервный, с тобой точно всё в порядке? — Старк повнимательнее присмотрелся к лицу юноши, стараясь словить его взгляд. — Только не говори мне... — он замялся, не зная, стоит ли вообще об этом заводить разговор. — Неужели всё это из-за того случая, когда ты не смог...       — А что? — зло бросил Питер, уже больше не скрывая взгляда, а смотря мужчине прямо в глаза, уверенно, твёрдо и зло. — Я не смог спасти тех людей! И что, мне после этого ходить и радоваться жизни?! Я так не могу! Не могу! Они ждали, они надеялись, а я их подвёл! Какой я после этого герой?! — на глазах выступили слёзы, но Питер не обращал на них внимание. Казалось бы, откуда они берутся, когда он уже столько ночей, просыпаясь от кошмаров, рыдает навзрыд, зарывшись носом в подушку, чтобы не услышала тётя Мэй? — Я должен страдать, — тихо прошептал Питер, крепко сжимая свою руку, где ещё были свежие порезы.       Старк изумлённо смотрел на неожиданно озлобленного Питера. Неужели это тот самый милый мальчик, с восхищёнными широко распахнутыми карими глазами, который с нетерпением рвался геройствовать? Нет, этого просто не может быть. И всё же, это именно он. И он сломлен.       — Питер, я... Я понимаю, что это тяжело, — он действительно понимал, ведь он столько лет возглавлял компанию, создававшую оружие, которым убивали сотни, тысячи, миллионы людей. И это его грех, его проклятье. — Но пойми, это не твоя вина. Ты сделал всё, что мог...       — Значит, сделал недостаточно, — перебил его Питер, стиснув руку ещё крепче.       — Нет, Питер, ты... — Тони замер, запнувшись на полуслове, он не мог поверить в то, что видел: серая толстовка Питера окрасилась в кроваво-красный под его стиснувшимися пальцами. Старк был в шоке. Неужели мальчик, виня себя во всём, зашёл так далеко? — Питер, покажи руки, — сдавленным голосом приказал мужчина.       Питер вновь вздрогнул, словно подул холодный ветер. Он вдруг осознал, что его раны снова стали кровоточить. Он тут же спрятал руку за спину, отступая от мужчины назад.       — Питер, я сказал тебе: покажи руки, — повторил Старк, не переставая наступать.       — Нет, нет, нет, — шептал Питер, качая головой и смотря на мужчину, как загнанный зверь. — Вы не должны видеть это, только не вы.       Старк не должен был видеть его рук. Ни в коем случае не должен был. Питер готов был бежать отсюда, только бы он не узнал о его слабости. Он скажет, что Питер слабак. Он точно это скажет. А этого Питер не хотел слышать из его уст, только не из его. А ещё он будет его жалеть, сочувствовать ему, а Питер этого не заслуживает, все заслуживают, кроме него. Ведь если Старк начнёт жалеть его, то даст ему надежду, а этого не должно произойти. Потому что самый большой грех Питера — это его любовь. Он не может любить, не должен, не имеет права. Это тёплое чувство, слишком прекрасное для него. Потому что всё, что он должен чувствовать — это боль.       — Покажи руки, — голос Старка стал требовательнее, а его надвигающаяся фигура более угрожающей.       — Нет, — продолжал отступать Питер, как бы тяжело не было отказывать ему, именно ему. От этого сердце больно сжималось, а в душе образовывалась пустота. Но если он увидит его руки, то будет только хуже. — Нет, прошу, не смотри. Не надо...       Терпение Старка лопнуло. Он схватил Питера за запястье руки, где толстовка сильно пропиталась кровью, и, как бы Паркер ни старался вырваться, как бы он ни умолял, он резко поднял рукав.       Вся рука от запястья и до локтя была изрезана тонкими кровоточащими ранами. Это зрелище иглой укора вонзилось в сердце Старка, а ноги подкосились. Почему-то он чувствовал вину перед Питером, словно это из-за него он так себя калечил. Раны, конечно, скоро затянутся, некоторые уже почти не видны, но боль в его доброй, ещё молодой душе — никогда. Неужели таким жестоким способом он пытается заглушить её?       Тони с трудом оторвал взгляд от красных полос и поднял его на лицо Питера. Он плакал. От чего? От боли? От того, что его раскрыли? Или из-за него? Что вызвало эти слёзы?       — Питер, — тихо позвал Старк, кладя руку на щеку юноши и нежно поглаживая покрасневшую от слёз кожу. Мальчик поднял на него заплаканные глаза, вздрагивая от бесшумных всхлипываний, — Питер, ты не виноват. У тебя, у меня, у Мстителей — у всех нас есть свои сверхспособности, но мы по-прежнему остаёмся людьми. Мы не можем быть всесильными. Мы не можем идти против судьбы, уготованной нам или тем, кого мы хотим спасти. Мы должны бороться, но и уметь смиряться.       — Я... я не могу смириться. Если бы я оказался там чуть раньше, я бы смог спасти всех, — не унимался Питер. Слова мужчины звучали так правильно, так тепло, но боль в сердце отвергала их, говоря разуму, что он не достоин этого. — У них должна была быть лучшая судьба.       — Раз ты винишь себя, то почему не винишь и меня за то, что меня там не было? — вдруг спросил Старк твёрдым голосом.       Питер бросил на него изумлённый взгляд. Винить его? Нет... Нет, это невозможно. Питер никогда не сможет обвинить его в чём-то. Это только его грех, его боль, и только он должен её нести. Разве может он поделиться ею с тем, кого любит?       — Нет, — Питер покачал головой, не отрывая взгляда от тёмных глаз мужчины, смотрящих на него, — нет, я не могу винить вас, только не вас.       — Тогда как ты предлагаешь мне видеть виноватого в тебе? Как я могу винить тебя? Как я могу видеть то, как ты винишь себя во всём? Думаешь, мне легко видеть, как ты режешь себя? — глаза Старка с горечью умоляли Питера. — Послушай, ты очень добрый. Ты готов страдать за других, только бы никто не испытал этой боли. Ты хочешь, чтобы я страдал?       — Нет! — громко воскликнул Питер, с ужасом смотря на мужчину. Как он мог подумать об этом? Питер готов сделать всё, чтобы только он не страдал. Готов испытать ещё больше боли, чем сейчас, лишь только бы он был в порядке. — Нет, я не хочу. Не хочу этого. Никогда не хотел.       — Тогда, — Старк взял руку Паркера и приложил его ладонь к своей груди, где ритмично билось сердце, — зачем ты меня заставляешь страдать? Зачем ты заставляешь моё сердце больно сжиматься от одной лишь мысли, что ты режешь себя, что ты страдаешь, а я никак не могу помочь тебе?       Питер изумлённо смотрел на мужчину. Ему тоже больно? Как он мог этого не заметить? Как он не смог этого понять? Как он не увидел боль в глазах человека, которого хотел отгородить от неё?       — Простите, — прошептал Питер, по его щекам снова побежали слёзы. — Простите, я не хотел... Я не знал... Я ведь... Я думал... — его плечи задёргались от беззвучного рыдания, и тёплая большая рука притянула к себе, прижав к широкой груди. — Я люблю вас. Я так люблю вас, я... Я больше не буду... Простите, простите меня...       — Тише, Питер, всё хорошо. Ты не должен их забывать, но жизнь идёт дальше, думай о тех, кого ты ещё сможешь спасти. Как они будут благодарны тебе, как счастливы, что снова смогут увидеть своих близких и родных, — приговаривал Старк, нежно поглаживая Питера по голове и крепко прижимая его к себе. — Ты должен жить, Питер, ради тех, кого ты ещё спасёшь, ради тёти Мэй, ради меня. Живи, Питер, живи.       — Спасибо, мистер Старк, спасибо вам, — шептал Питер, уткнувшись носом в тёмно-серую рубашку мужчины и вдыхая запах его одеколона. — Я больше не буду, не буду.       — Хорошо, Питер, ты молодец, — с улыбкой хвалил его Тони, убирая волосы с белого лба и мягко касаясь его губами. — Я люблю тебя.       Боль никогда не покинет сердца Питера, но она сделает его сильнее, даст повод идти дальше, чтобы бороться и побеждать. И делать всё, чтобы не дать ей снова пробраться в его душу, сломить его. Он будет сильным, он будет героем, он будет любимым...