Плохая девчонка

Есть вещи, которые люди не любят озвучивать. Они хранят такие секреты в самых дальних уголках души, прячут за толстыми стенами, скрывают за многоликими масками. У Изуки Мидории нет таких вещей — у неё на лице всегда сияет искренняя улыбка, а в глазах рассыпается искрами всепоглощающая надежда. Деку — отважная героиня, хороший друг и просто добрая девушка — милая, застенчивая, скромная и безумно симпатичная. Так думает большинство. Мало кто знает, что даже у безгрешных героинь есть свои секреты. Точнее знает только Катсуки Бакугоу.

***

Тонкие пальцы скользят по напряженной спине, слабо надавливая на позвоночник. Чувства обострены до предела, и каждое касание, каждый звук отдаются в теле тяжёлым вязким томлением. Пальцы останавливаются на затылке, мягко массируя кожу головы. Бакугоу помнит наизусть все шрамы Мидории, и даже завязанные чёрной шёлковой лентой глаза не мешают ему узнавать каждый из них. Шершавые, грубые, идеальные. Пальцы замирают на мгновение, а потом с силой надавливают на затылок. Бакугоу упирается лбом в бархатные подушки. От них пахнет белой чистотой и молочным шоколадом. Так пахнет Деку, и этим грёбаным запахом пропиталось всё вокруг, даже его мысли. В загривок впиваются острые зубы. «Останется след», — думает Бакугоу и тихо шипит. Не потому что больно, а потому что он тонкая натянутая струна скрипки, и Деку отлично знает как сыграть на нём свою страстную симфонию, так чтобы привести к самой грани, оставив после себя лишь звенящую пустоту. — Сука… — коротко подстриженные ногти впиваются в оголённую спину, оставляя после себя алые кровоточащие лунки. Бакугоу выгибается, дёргается, скалит зубы. — Я разве разрешала говорить? — голос Деку хриплый, страстно-грудной, проходится по нервам бритвенно-острым лезвием. — Мне похуй, — Бакугоу мог бы промолчать, но это игра, а у каждой игры есть свои правила, и правила этой он знает слишком хорошо. Ей нравится его непокорность. Она прижимает бёдра плотнее к его спине, и от соприкосновения с мягкой кожей по телу пробегает предательская дрожь. Деку наклоняется вперёд, и Бакугоу чувствует тяжесть её полной груди. Она прижимается специально, так что Бакугоу плотнее стискивает зубы. И, о, боже, как же это охуенно. — Ты сегодня был очень плохим мальчиком, Каччан, — она шепчет эти слова прямо на ухо, а её короткие волосы мелко щекочат его плечо. — И сейчас ты тоже очень плохой мальчик. Что же мне делать? О, да, он сегодня был очень плохим мальчиком. Настоящим ублюдком вообще-то, поэтому у неё есть повод его наказать. — Может, плеть? — задумчиво шепчет Деку, прижимаясь ещё плотнее, хотя кажется ближе уже невозможно. — Или горячий воск? — она дёргает бёдрами, проезжая по его спине вперёд, и Бакугоу в полной мере может ощутить насколько она мокрая. Он дёргает связанными руками и… Это просто пиздец. Собственный член, прижатый к шершавым простыням, почти болит. Но это только начало игры, в которой ведёт не он. — Ты похотливая шлюха, Деку, — скалится Бакугоу, но скинуть девушку с себя не пытается, — грязная сучка, которая только и мечтает о том, как бы меня трахнуть. Юркий язычок проходится по уху, а пальцы оставляют на спине красные полосы. Безумный контраст. Бакугоу ёрзает на месте, но Деку не просто так называют сильнейшей героиней, тяжёлая рука с силой вжимает его в кровать. — Знаешь кто ты, Каччан? — её пальцы в его волосах, мягко перебирают колючие пряди. — Собачонка. Лаешь на всех подряд и больше ничего. Беззубая собачонка, — Деку сжимает руку в кулак, задирая его голову. Шею ломит от неприятного ощущения, и Бакугоу хочется вырваться из этого захвата, но он точно знает — пытаться бесполезно. Горячее дыхание опаляет губы. — Иди нахуй, Деку, — огрызается Бакугоу. И в этих словах куда больше смысла, чем хотелось бы. — Как хорошо, что у меня как раз есть кое-что для такой собачонки, как ты. Ощущение обжигающе-горячей кожи сменяется прохладным осенним воздухом. Бакугоу лежит обнажённый, связанный на плотных, шершавых простынях, впитавших запах Деку, и чувствует себя как никогда уязвимым. Сбоку раздаются непонятные звуки, мурашками проходящие по коже. Бакугоу оборачивается, но лента слишком плотная, чтобы он смог хоть что-то разглядеть. Неизвестность не пугает. Возбуждает ещё больше, плавит остатки мозга в черепной коробке, пробегает острой похотью по члену. Деку возвращается спустя целую вечность, а может и две. Кровать проседает под тяжестью чужого тела. У Бакугоу перехватывает дыхание, от бездумного ожидания чего-то. — Если расслабишься, то тебе даже может понравиться, — прежде чем отстраниться Мидория игриво прикусывает мочку уха. Бакугоу хочет сказать что-то про блядских Деку и плохие идеи. Но влажные пальцы скользят по напряжённым бёдрам, и Бакугоу резко замолкает, выгибая шею. — Какого… Пальцы проникают во внутрь, и Бакугоу то ли рычит, то ли стонет. Он мог бы расслабиться и дать Деку сделать то, что она хочет, чего бы она ни хотела. Но Бакугоу слишком плохой мальчик. Мышцы конвульсивно сжимаются, обхватывая вязкие пальцы ещё плотнее. Он рычит в подушку, пытаясь отстраниться, и, кажется, на этот раз у него получается. Деку мягко ведёт ладонью по пояснице, и каждое прикосновение оставляет на его теле жгучий огненный след. Она склоняется к его бёдрам, прикусывает кожу, и в этот момент Бакугоу чувствует себя жертвой. Беспомощной, слабой жертвой, распятой на кресте желаний его мучителя. Никакого контроля, полное подчинение. И это чувство будоражит кровь, не хуже, чем жар битвы. Деку проводит чем-то холодным и округлым по бёдрам, спускает по ложбинке к туго сжатому кольцу мышц, резко вводит во внутрь. Бакугоу не знает то ли орать, то ли матерится, поэтому впивается в подушку зубами и тихо шипит. Стекло давит на стенки прохода, растягивает, проникает всё глубже и глубже. Бедра щекочет что-то пушистое и мягкое похожее на… хвост. Блядская Деку. — Теперь ты и вправду пёсик, — она тянет хвост на себя, из-за чего пробка чуть выходит из тела. Деку завороженно смотрит на напряжённые мышцы ануса, переводит взгляд на спину Бакугоу, на которой алыми полосами горят её метки. Она еле слышно сглатывает, потому что Каччан невозможно сексуальный — связанный, голый, полностью в её власти, выполняющий её прихоти, всё ещё непокорный. И, да, о, боже, как же она хочет его трахнуть. Всего такого зажато-раскрытого с собачьим хвостом, мерно покачивающимся между ног. Наверное, Бакугоу извращенец, раз он соглашается на это каждый раз, но Мидория не меньшая извращенка, потому что возбуждается она от этого тоже каждый раз. Бакугоу знает, что Деку любит смотреть на него, и не только когда они занимаются сексом. На патруле, в метро, на дружеских посиделках с алкоголем. Она смотрит на него своими зелёными, широко распахнутыми глазами и ловит, кажется, каждое движение. И он может сказать ей «Чё, пялишься» и отвернуться, скрываясь от взгляда, а она может ничего не ответить на это. Но не сейчас — сейчас она может смотреть на него долго, хоть целую вечность, и всю эту вечность он будет безраздельно принадлежать ей. — Перевернись, — слово-приказ, и у Бакугоу нет сил на возражения. Анальная пробка сильнее упирается в нежные стенки, когда он ложится на спину. И Бакугоу морщится, стараясь найти правильный угол. Член стоит колом, и хочется прикоснуться к нему, чтобы наконец-то высвободиться из оков этого жаркого безумия. Но руки связаны за спиной, а Деку не спешит ему помогать. То, что происходит в следующую секунду, случается слишком быстро, чтобы Бакугоу мог сразу всё осознать. Тяжесть тёплого тела придавливает его к кровати, а член входит во что-то мокрое и узкое. Блядская Деку. Он в жерле вулкана, и он горит. Она сжимается на нём так сильно, что Бакугоу позорно капитулирует. Она стонет так громко и страстно, что мозги выдают ошибку. И это не просто «о, боже». Это — «о, боже, блять, как охуенно, просто пиздец». Их стоны сплетаются в один протяжный звук и уже не понятно, кто ведущий, а кто ведомый. Деку склоняется к губам Бакугоу, прижимаясь грудью к его груди. Она целует яростно, зло, похотливо, и он отвечает ей тем же. Бакугоу вскидывает бёдра особенно резко, и Деку хрипло выдыхает ему прямо в губы. Он ловит её стон, проводя языком по верхней губе. И дыхание у них одно на двоих. Всё наслаждение, кажется, собралось в одной точке его тела. Деку насаживается сразу до основания, и он не выдерживает. Оргазм ослепляет и оглушает, и в чёрной шёлковой повязке каждое чувство обострено в тысячу раз. И это слишком охуенно. Деку кончает вместе с ним, скатывается на кровать, срывает повязку. И он видит перед собой раскрасневшееся, веснушчатое лицо с ошалевшими, дикими глазами. Она улыбается нежно, прикасается губами к его лбу. И Бакугоу чувствует как позорно быстро бьётся сердце в груди. Это его блядская Деку, и только он знает, насколько она плохая девчонка.