16th-2

Брофловски всего шестнадцать, и он остаётся ночевать у лучшего друга два раза в неделю как минимум. Лучший друг об этом, правда, не знает, но это необязательно: мать всё равно звонит на мобильный своему сыну, и никогда — в дом Маршей. Ей и в голову не приходит, что её бубочка, её ангелочек способен лгать и не краснеть. Брофловски всего шестнадцать, но обстоятельства вынуждают его обманывать родителей и друзей, скрывать многое о своей жизни. Например, то, что он трахается с мужчиной старше его едва ли в три раза. Например, то, что он остаётся у него ночевать, забывая выполнять домашнее задание, которое Картману приходится делать за него, вспоминая уравнения восьмого класса или подделывая почерк в процессе написания сочинения. Брофловски всего шестнадцать, и он радуется выходным как усталый взрослый, потому что родители уезжают к родственникам, а другу можно сказать, что простудился. — Уже проснулся?.. — Кайл улыбается, чувствуя нежные поцелуи в шею, и аккуратно нарезая бутерброды, — как спалось?.. — Хорошо. Но ты стаскиваешь одеяло. Картман вздыхает, отодвигая дрожащими пальцами воротник его огромной футболки. На Кайле она смотрится куда лучше, чем на его тучном теле: доходящая почти до колен, мятая, чуть белее, чем кожа еврея. Две маленькие родинки на шее, которые так хочется втянуть губами и оставить тёмный след на шее подростка. Молочная бледность кожи и едва заметный пшеничный пушок. Кайл — божество, бесподобный, неземной, полуосязаемый. Кайл морщится и ведёт плечом, когда прикосновения губ становятся болезненными. Картман сжимает его рёбра ладонями и прижимается сзади, наклоняется, чтобы целовать шею, розоватые уши, чтобы захватывать мочки и посасывать их жадно и голодно. Картман не уверен, что нуждается в полноценном завтраке, когда рядом обретается его соблазн, его порок и его тяжкий грех, который не отмолить даже Папе Римскому с его-то близостью к богу. — Я больше не буду… правда… — Картман виновато трётся щекой и макушку своего рыжего дьявола, и Кайл чувствует ткань халата спиной. Он оборачивается оскорблённо и недовольно: — Мы договорились, мистер Картман. Эрик смущённо закатывает глаза и хмурится: — Ты заставляешь меня ходить совсем голым перед несовершеннолетним ребёнком, который, ко всему прочему, ещё и мой ученик… Кайл невинно пожимает плечами и прикусывает губу, наблюдая как неуверенные руки распахивают халат, и его взгляду открывается волосатый круглый живот и возбуждённый толстый член, который Картман безуспешно пытается закрыть рукой. Безуспешно, потому что Брофловски улыбается тягуче и отводит чужую руку в сторону. Он чувствует себя маленьким повелителем, юным королём, чьи просьбы всегда расцениваются как приказы и выполняются беспрекословно. Ему было бы достаточно того, что с его мнением просто считаются, но с каждым разом обнаруживать всё больше собственной власти оказалось совершенно потрясающе. Однако властвовать сложно и утомительно, когда прихотей нет и капризничать не получается. Кайл попробовал несколько раз и завязал с этим, едва не давясь от ненависти к самому себе, к попыткам стать другим. Это и ни к чему: Картман в любом случае смотрел как на божество и был готов разве что не на коленях ползать. Кайл укоризненно качает головой, глядя исключительно на вспухший красноватый пенис, и тянет к нему руку. Картман дёргается от возбуждения, подаётся навстречу сам, позволяя маленькой ладошке обхватить его естество так же уверенно, как Кайл обхватил его сердце. У Брофловски нежные суховатые пальцы, он потирает большим пальцем головку и поднимает взгляд выше по розовой груди, по мясистому подбородку, пока не встречается с глазами — влажными, мечущимися, жадными. Кайл видит, как Эрик раздувает ноздри, как его потряхивает от жара, от распирания в паху, от того, насколько у Кайла наглая, властная ручка, что позволяет себе касаться уретры и сильно сжимать ладонью ствол. Картмана ведёт, и он прислоняется боком к косяку двери, дышит через рот и мутно очерчивает глазами скулы, горбатый крупный нос, тонкий подбородок и — главное — глубокие спокойные глаза, что пробирают уверенностью насквозь. Брофловски всего шестнадцать, и он дрочит своему учителю по истории сначала рукой, а потом ртом, быстро опустившись на колени и придерживая тяжелый член рукой. Кайл массирует снизу яички и перекатывает их в ладони, погружая член то на всю длину, — так, что выступают слёзы — то посасывая только головку, отодвигает крайнюю плоть пальцами и играет припухшими губами с мокрой дырочкой, просовывает язычок, собирая смазку, и облизывает орган полностью, проходясь горячим язычком по крупным венам, и снова берёт полностью, ощущая, как забивается глотка. Картман исступлённо хрипит и хватает за кудри пальцами, оттягивая маленькую голову от своего паха, и снова прижимая её вплотную; ему душно, невыносимо цветно перед глазами, и ноги подкашиваются от осознания, что его мечта, его иллюзия, его маленький еврейский мальчик на коленях на его кухне отсасывает, пошло причмокивая и прикрывая глаза, поворачивает голову и сосёт как леденец, сжимая дерзкими пальчиками у основания и не позволяя кончить. Картман низко стонет, и с трудом отстраняет Брофловски за плечи — это невыносимо, он чувствует, что теряет сознание от бесконечного удовольствия, которое не может оказаться в завершающей точке. Перед глазами плывёт, но рыжие кудри отчётливо вырисовываются на фоне размытой бесформенной кухни. — Кайл, прости. Хочу тебя. Брофловски не успевает сообразить, что происходит, когда мир вокруг него начинает стремительно крутиться. Хочется схватиться за что-нибудь, но тяжелое тело сзади не даёт пошевелиться, зажимает рот потной рукой и держит запястья сведёнными вместе второй рукой. Кайл вскрикивает в жёсткую руку, когда кожа начинает гореть от стягивания какой-то жёсткой неприятной тканью вроде кухонного полотенца. Пальцы почти сразу наливаются кровью, и Кайл пытается высвободить руку или растянуть петлю, но только сильнее натирает нежную кожу. Он совсем без белья, поскольку футболка в значительной степени прикрывает всё, что должна, поэтому грубо задрать её не представляет для мужчины никакой сложности. Картман кусает свои губы и волей-неволей прижимается торчащим пенисом, прокладывает его между поджавшихся тощих ягодиц и легонько трётся, вызывая недовольный стон. Кайл впервые чувствует себя не любимым мальчиком, а игрушкой для удовлетворения физиологических потребностей, и дёргается, чтобы повернуться к Картману лицом. Он даже прикусывает солёную ладонь, но та лишь сильнее обхватывает его рот, больно сдавливая губы. — М-м, еврей… Какая же у тебя прекрасная задница… Картман позволяет себе грубо раздвинуть бледные ягодицы коленом и рукой и вспоминает, что вторая рука ему бы очень пригодилась. Сунуть Кайлу небольшое яблоко в рот и зафиксировать его старым фартуком — проще простого. Брофловски прожигает его ненавидящим взглядом, и Картман смазанно целует его в лоб — нет времени на извинения. Только желание — глупое, неправильное, недопустимое, которое полностью затмевает рассудок и заставляет пару раз с оттяжкой хлопнуть по упругой попке, превращая бледные ягодицы в куда более румяные. Картман наблюдает, как кожа на маленький заднице алеет, и снова разводит половинки в стороны. Дырочка у Брофловски маленькая, хоть и старательно растянутая прошлым вечером, розовая и сжатая. Аккуратно выбритая зачем-то. Боже. Картман несдержанно выдыхает и с восхищением нажимает пальцем на неё, немного погружая вглубь и сталкиваясь с ощутимым сопротивлением. Кайл всё ещё брыкается и пытается сжать челюсти, чтобы разгрызть мерзкое холодное и кислое яблоко, благодаря которому у него по щекам и подбородку текут слюни и можно только агрессивно и протестующе мычать. Когда палец Картмана зацепляет анус изнутри и немного оттягивает на себя, двигаясь по кругу, Кайл открывает глаза шире и почему-то шире расставляет ноги. Эрик глухо и похотливо усмехается сзади и дышит в макушку, касаясь его обнажённой спины своим животом, и его смазка стекает с ягодицы Кайла. Картман наблюдает, как его мальчик немного прогибается в спине, когда смазанный слюной большой палец начинает вовсю хозяйничать в маленькой дырочке, а остальные пальцы скользят между ног и грубо сжимают нежные яички. Кайл чувствует, как его собственный член отзывается первым пульсирующим ощущением, и зажмуривает глаза: ему чертовски стыдно. Его трогает всюду, трётся об него возбужденным огромным членом взрослый толстый мужчина, вжимает его в стену и растягивает его анус своим жёстким большим пальцем так, что анус начинает хлюпать и болеть. Кайл действительно чувствует себя вещью, но сказать об этом не получается, и рот лишь наполняется слюнями. Он закрывает глаза и тут же открывает снова, когда давление неожиданно исчезает. Неужели учитель закончил и развяжет его? Кайл пытается повернуться, но сильная рука на загривке снова возвращает его на место, а с анальным отверстием соприкасается что-то холодное и крупное, что не похоже на палец или даже член. Кайл замирает и инстинктивно сжимается; ему страшно и любопытно, чёрт бы побрал подростковые гормоны, и попытки посмотреть, разумеется, ни к чему не приводят. Картман склоняется к его уху и старательно облизывает его, проникая языком внутрь и водя чем-то скользким между ягодиц до тех пор, пока Кайл не сдаётся и не стонет сдавленно, обливаясь слюнями и утыкаясь вставшим пенисом в стену. — М-м-м, вот это да… Угадай, чем я растяну тебя сейчас? Ах, да, ты же не можешь сказать… — Картман издевательски хмыкает и целует своего мальчика в покрасневшую влажную щёчку, а после приставляет металлическую круглую ручку скалки прямо к сжатой дырочке. Кайлу тяжело дышать, но он чувствует, что не хотел бы потерять сознание, потому что ему, чёрт возьми, хочется, чтобы Картман продолжал. Прекратить, конечно, хочется тоже, потому что непонятный предмет явно не предназначен для… Кайл пытается вскрикнуть, когда холодная ручка ввинчивается в его узкую задницу по сантиметру, практически разрывая нежные стенки, не готовые принять сразу такой большой предмет. Картман хватает другой рукой за талию и сжимает, немного подтягивая к себе и управляя скалкой другой рукой. Он крутит ею медленно и плавно из стороны в сторону, позволяя анусу всё сильнее обхватывать инородный предмет, а после — резко вытаскивает наружу, и Кайл задыхается от перепада температур там внутри и потрясающего чувства собственной неправильности. Этого не должно быть в нём, ни в коем случае. Он сжимается изо всех сил, и тогда Картман опускается на пол, раздвигает руками половинки и проводит между ними языком, собирая пот и естественную влагу в рот, надавливает кончиком языка, заставляя Кайла прогибаться всё сильнее и раскрываться навстречу уверенным движениям жадного и подвижного органа внутри себя, а потом снова ввинчивает ручку скалки, когда попка расслабляется. Брофловски возмущённо елозит, пытаясь избавиться от холодного распирающего мышцы предмета, но только загоняет ещё глубже — до предела, и Картман легонько покручивает его внутри, пока Кайл не начинает активно двигаться назад, съезжая с ручки и тут же насаживая себя на неё. По лбу у него течёт пот, а обои он пачкает своей смазкой, когда прижимается членом к стене, пытаясь опустить его. Ручка входит до предела, трётся о дальнюю стенку, и Кайл мотает головой, дёргает лопатками, откидывает голову на плечо Картмана — он хочет, чтобы тот вошёл сам, чтобы стало по-настоящему жарко и хорошо до того, как он кончит на стену. Видела бы мать, чем занимается её примерный сынок. Боже. Брофловски думает, что ему всего шестнадцать, когда Картман срывает с его рта повязку, продолжая трахать его скалкой в зад, когда Картман вытаскивает яблоко из его мокрого опухшего рта и целует в губы, облизывает их жадно, вгоняя тёплый металл в уже широкое готовое отверстие. Кайл и правда готов — он крутит задницей с ртом полным своих и чужих слюней, получает еще один удар по ягодице, и наконец-то скалка покидает его зад, когда он почти готов излиться на стену. Руки затекли так, что он не чувствует их совсем, даже мурашек нет, поэтому не может направить член Картмана в себя, помочь ему войти и удобно устроиться, но это и не требуется. Картман прекращает терзать его губы и снова затыкает яблоком, которое выплёвывать у Кайла сил уже нет, и сам приставляет истекающий пенис к растянутой еврейской дырке. Брофловски скулит от нетерпения и стыда и отворачивает голову, утыкаясь лбом в стену. Картман хватает его руками за талию и прижимает к своему животу, издевательски медленно проникая внутрь. Жарко, влажно и желанно. Задница Кайла создана, чтобы её трахать: эти мягкие пульсирующие стенки, что с готовностью обхватывают толстый горячий член, эта глубина, на которую можно войти, пока анус сжимает со всех сторон и растягивается всё сильнее, становясь идеального размера для такого большого пениса. Кайл бьётся головкой члена о стену в такт рваным движениям Картмана, который вколачивается в него все быстрее и сильнее, не щадя нежную дырочку, и еле дышит от возбуждения и желания освободить свой член от этого напора изнутри. Он словно готов взорваться. Его учитель истории вспоминает об этом не сразу, но всё же остервенело обхватывает тонкий юношеский ствол ладонью и скользит, сжимая, позволяя семени выплеснуться вместе с тонким вскриком с губ. Кайл дрожит и обмякает в руках, пока Картман всё ещё натягивает его на себя резко и больно, то выходя полностью с хлюпаньем, то вгоняя горячий член ещё дальше в прямую кишку. Кайл подмахивает в такт и сжимает пальцы на ногах, потому что член внутри него слишком большой и, кажется, ещё увеличивается прямо в нём, растягивая ещё сильнее. Кайл испуганно дышит ртом и ложится спиной на стол, раз так хочется его учителю, который отрывает его от стены и почти аккуратно укладывает на холодную поверхность, покидая тело на несколько секунд. Они тянутся вечностью, и Кайл с жадностью раздвигает тонкие ноги, позволяя мужчине сменить угол и схватить себя за колени, снова засаживая до конца. — Кайл… ещё немного… Кайл! Мальчик… сейчас!.. Картман слепо шарит руками по его лицу, по груди через футболку, покручивает шарики сосков через ткань и заставляет хныкать от боли и удовольствия и активно двигаться, надевая себя на горячий толстый член. — Мистер Картман… Картман! Мистер!.. Картман хватает нож для резки мяса и пытается порвать полотенце на руках Брофловски, чтобы тот мог протянуться и обхватить за плечи, обвить шею и впиться пальцами в складки кожи. Кайл удивленно выдыхает, когда замечает на руке кровь и небольшой порез, к которому Картман примыкает губами, обводит жадно языком и сосёт кровь глубокими глотками, а потом накрывает ртом его твердеющий вновь член и пачкает красным головку, ствол и яички, целует в живот и оставляет бесчисленные засосы на руках, на груди, на шее, словно извиняясь за боль от неловкого движения, от неловкого себя, от всего происходящего. Кайлу хватает ещё пары минут отрывистых и глубоких движений внутри и затем горячих губ на своём органе, языка, ласкающего по всей длине слишком нежно и мягко, чтобы позволить Картману снова войти в себя и кончить одновременно, изливаясь на его грудь и сжимая его мягкий тёплый член внутри вместе с ощущением вязкости. Картман всё ещё в нём и смотрит восхищённо, жадно и виновато. Картман ненавидит себя с той секунды, как вернулось осознание, что он снова опорочил божество, запачкал грязью как последнее ничтожество чистый белый цветок, что был неоправданно груб и посмел не считаться с желаниями самого прекрасного существа на земле. Брофловски тяжело дышит и облизывает пересохшие губы, отправляя ненавистное яблоко в мусорку. Смотрит устало и недовольно, снова находя в глазах учителя поклонение и бесконечный трепет. — Мистер Картман… за что?.. Ложная невинность; голосок дрожит. Сущий дьявол. Эрик щурится и склоняется к нему, ласково целует в переносицу и в висок, зажимая его ранку на руке: — Брофловски, вам не стоило называть в эссе Гитлера никчёмным слугой еврейского народа и недочеловеком. Это слишком, мальчик мой.