***
Люси написала, чтобы я забрал её из школы чуть попозже. Когда я подъехал, моя подопечная уже стояла у ворот в компании своих подружек, которые странно перешёптывались и косились в мою сторону, когда Люси залезала в машину. На заднее сидение, если что. Я снова не выдержал и ухмыльнулся. Ехали мы в тишине, и она достаточно напрягала. Люси вовсю делала вид, что у неё что-то невероятно интересное в телефоне, и изредка поднимала глаза на меня. — Расслабься, — хмыкнул я, не отрывая взгляда от дороги. — Я не укушу. — Я расслаблена. Люси косилась на меня через зеркало заднего вида. Сгорбленная, втянула голову в плечи, и смотрела так, будто я взорвусь, если она дёрнется. — Да, конечно. Поэтому решила посидеть сзади. Я услышал, как натужено Люси сглотнула. Затеребила висюльки браслета на руке. — Нацу… — Просто расслабься, хорошо? Я ничего от тебя не требую. Забудем и заживём дальше. Хартфилия ещё больше поникла, я шумно выдохнул, едва сдерживаясь, чтобы не закатить глаза. — Ну, говори уже. Что такое? — Ничего. — Люси. — Правда, ничего. — Люси. — Всё нормально. — Люси, не беси, ради Бога, — Хартфилия снова не ответила, лишь закусила губу. Я тихо проматерился и выдержал паузу. Ну, так, ради эффекта. — Знаешь, чем отличаются люди от животных? — Чем? — для проформы спросила мелкая, без интереса. — Речью. Мы, если ты не в курсе, разговаривать умеем. Поэтому, если у людей возникают проблемы, их нужно обсудить. Моя речь не возымела никакого эффекта — Хартфилия всё так же молчала и распространяла по салону тяжёлую ауру. А я далеко не железный — выдержка у меня размером с аппендикс, если не меньше. — Зачем ты паркуешься? — удивилась Хартфилия, а я заглушил мотор и сложил руки на груди. — Ты чего? — Я с места не сдвинусь, пока ты не поговоришь со мной. — Я разговариваю с тобой. — Поговоришь по делу, Люси. Она сглотнула. Попыталась уговорить меня прекратить это и поехать домой. Даже уроками шантажировать вздумала, мол, делать на завтра много. Нет, меня таким не проймёшь. Я в Альварезе воевал, не такое видел. Наступило молчание. Несколько минут мы сверлили друг друга взглядами через зеркало заднего вида. Пока мне не надоело. — Если ты не скажешь, я перелезу к тебе, назад. Ох, как у Хартфилии глаза расширились, аж не по себе стало. Люси опустила голову и вздохнула. — Мне… неловко. — Почему? — спокойно отозвался я. Девчонка пошла на контакт, это уже хорошо, теперь дело пойдёт куда проще. — Потому что ты… Люси запнулась, не находя сил добить фразу до конца, и я решил помочь: — Люблю тебя? — девчонка вздрогнула и кивнула. Честно, мне тоже было тяжело говорить это вслух. Произносить в голове такие вещи куда проще, чем в реальности. В мыслях я говорил ей о своей любви при каждом удобном случае: когда шёл с ней за руку, когда встречал из школы, когда она мыла мою чашку с остатками кофе, когда будил её в выходные после двенадцати. Я умирал от желания говорить ей об этом, когда меня затапливала щенячья нежность. И я сказал один раз. И жалею об этом. Я вздохнул. Помолчал, собираясь с мыслями. — Ты переживаешь за меня? Люси снова кивнула, будто не может разговаривать и у неё губы клеем склеены. Она снова избегала прямого взгляда глаза в глаза, предпочитая рассматривать обивку салона. — Милая, я взрослый дядька, мне двадцать восемь лет. Я справлюсь. О нет. У Хартфилии задрожал подбородок. — Лю-юси-и-и!.. — почти проныл я, перебираясь-таки на заднее сиденье, чтобы взять начинающую плакать девочку за руку. — Слушай, ну, я же не побитый щенок, чтобы так меня жалеть… — Я н-не знаю-ю-ю, — провыла Хартфилия, сильнее сгибаясь, — что де-ела-ать!.. — Что-что? Ничего! Учиться, папку не расстраивать, меня слушаться… — А если па-па-а узна-ает?! — А ты не пали меня, вот и не узнает, — пробурчал я, кладя наши переплетённые пальцы на свою ногу и удобнее устраиваясь на сиденье. Это надолго. — Контракт через два месяца заканчивается, потерпи немного. Моя попытка успокоить Хартфилию провалилась с треском: вместо этого девчонка разревелась ещё сильнее, её тело начало потряхивать. — Я не хочу-у, чтоб-бы ты уходи-и-ил! — проныла она, кое-как вставляя слова между всхлипами. Ну вот, теперь мне тоже хуёво. — Я не могу остаться, Люси, — я старался сделать голос как можно мягче, но он всё равно прозвучал грубо. Мысль о том, что придётся расстаться с Хартфилией, меня убивала и радовала одновременно. С одной стороны, я не хочу терять её. Я так привык, что она рядом, что уже не могу представить будущее вне стен её дома. Я привык заваривать ей чай по утрам, привык к её смеху, привык к чувству любви и этим бомбам в животе. Я привык её любить, пусть даже безответно. Но я понимаю, что не смогу всегда так легко к этому относиться. Эта игра в одни ворота сожрёт меня. Рано или поздно, но я начну злиться — на себя и на неё, — требовать от Люси отдачи, взаимности, которую она не может мне дать. Она же ещё ребёнок. Сидит, плачет, потому что напугана. Она только-только начинает жить, знакомиться со всеми этими понятиями взрослого мира. А тут я, большой кабан, опустил на её неподготовленную головку такую тяжесть. Мало того, что принятие любви в семнадцать само по себе непростое занятие, так ещё и возраст, и эта чёртова работа… Хотя, с моей точки зрения, не такая уж и проблема — этот возраст. Сколько там лет разницы? Одиннадцать? Ну, подумаешь… Зато, когда ей будет тридцать, мне будет сорок один… Это уже не так стрёмно звучит. Правда, с её точки зрения, это полный пиздец. Помню себя в свои шестнадцать: моя подруга запала на студента-второкурсника и сокрушалась, как им, бедненьким, быть: общество же не примет. Ага, блять. Шестнадцать/двадцать против семнадцати/двадцати восьми. Выкуси, Лисанна. В собственных мыслях я и не заметил, как Люси прижалась ко мне, а я закинул руку ей на плечи. В себя я пришёл, только когда услышал Люсин подрагивающий от плача голос: — Я, на самом деле, хочу тебя любить, — сказала она тихо, будто бы вслух рассуждала, а у меня воздух из лёгких выбило. Что-что, простите? — Я испугалась, когда ты вчера сказал, что любишь — это было неожиданно. Я даже подумать не могла… Но потом мне стало приятно. Но я всё ещё чего-то боюсь. Ничерта не понимаю… Люси снова замолчала, и слава Богу, потому что ещё хоть слово… Она сказала, что хочет меня любить, и это ударило мне по сердцу хлеще чего-либо ещё. Это непосредственное, полудетское признание, обнажённое до неприличия, почти заставило меня харкать кровью от выплеснувшегося адреналина. Блять, я счастлив настолько, что простыми эмоциями я не смог обойтись, моему организму надо было как-то выплеснуть этот чёртов тайфун. Короче, у меня слегка привстал. — Но это ведь всё глупо, да? Или нет… — Подожди, — прохрипел я, пытаясь совладать с голосом. Люси подняла на меня заплаканные глаза, у неё тушь растеклась по лицу, и это выглядело забавно. — Слушай, я очень рад тому, что ты сказала. Правда. Но давай не торопиться, хорошо? Нет-нет, не плачь! Люси! — пришлось взять её лицо в ладони, чтобы она снова не опустила голову. — Я хочу, чтобы ты не делала глупостей, о которых будешь жалеть, окей? Я люблю тебя, я очень тебя люблю, поэтому не хочу, чтобы ты любила меня из жалости. Это будет хуже для тебя. — И что делать? — спросила она сипло. — Сначала надо подрасти. Нет, серьёзно, — Люси обиженно нахмурилась. — Не выкобенивайся и послушай. В том, что ты маленькая, нет ничего постыдного… — Я не маленькая, идиот! — Если дело касается отношений с мужиком под тридцатник — уж извини, маленькая, — Люси скуксилась, и я не смог не улыбнуться. — Поэтому доверься мне, ладно? Я буду вести нас, пока ты не сможешь взять любовь со мной напополам. А пока придётся подождать — хотя бы до твоих восемнадцати, чтобы твой папка не скрутил меня из-за отеческой ревности. Тем более, — Люси отвела взгляд в сторону, и я слегка повернул её голову, чтобы она не прерывала зрительный контакт, — ты хочешь любить меня, но не любишь. Это уже большой шаг, но его мало. Если у меня будет шанс помочь тебе полюбить меня по-настоящему, я сделаю всё, хоть в лепешку разобьюсь, но урву его. — А если не получится? — боязно спросила Люси. — Помочь мне… — Значит, не получится, — вздохнул я. — Это твой выбор, я не буду требовать от тебя невозможного. Но пока ты ясно не дашь мне понять, что твоё хотение… — Желание. — Цыц! Пока ты не дашь мне понять, что твоё хотение, — Люси показушно скривилась, — любить прошло, я буду подбивать клинья так, что Локи усрётся от зависти! — Причём тут Локи? — Хартфилия вскинула брови, а я прикусил язык. — Ты ревнуешь, что ли? Он мой друг, вообще-то… — А что это сегодня те пигалицы так на меня косились? — обманный манёвр перевода темы никогда меня не подводил. Вот и сейчас Хартфилия подозрительно быстро отвела глаза и постаралась отстраниться, чтобы окончательно прервать со мной контакт. — Погоди, ты чего юлишь? Рассказала им про меня, что ли? По одним только заалевшим скулам можно догадаться, что да. — Прости, пожалуйста, — девчонка так жалобно промяукала, что мои возмущения сами собой застряли в горле. — Я так растерялась, мне нужно было выговориться… — И что они сказали? Хартфилия тяжело вздохнула: — Что ты охуел. М-да уж, ничего не скажешь. Наверно, им было бы что перетереть с Фуллбастером. Я ухмыльнулся. — Поехали домой, я устала. — Садись вперёд. Ты же больше не будешь шугаться от меня? Девчонка отрицательно помотала головой и перелезла следом. Пристегнулась под моим недовольным взглядом и обидчиво уставилась в окно. Вскоре Люси уснула. Ох уж эти любовные переживания, не дающие спать по ночам… (Эй, я тоже не спал!) Когда мы подъехали к дому, я уже собрался будить мою спящую головную боль, вот только шальная мысль стрельнула в голову. Она же спит, да? Чёрт, это так сопливо-романтично, но я с трепыхающимся сердцем чмокнул мою ненаглядную в уголок губ. Два раза. Когда-нибудь я её поцелую по-настоящему. Надеюсь, у Джудо Хартфилия крепкие нервы…I
28 мая 2018 г. в 01:24
Я жевал жвачку и сквозь автомобильное стекло смотрел на то, как Люси топает на своих дурацких танкетках к воротам школы. Удивительно, но сегодня мы даже не опоздали — Хартфилия соизволила спуститься к машине аж на двадцать минут раньше, чем обычно. Это было то ещё шоу.
Оказывается, в это время на территории учебного заведения дохерища народу. Все стоят и болтают компаниями, смеются; кто-то в углу торопливо скатывает домашку, положив тетради на колени. А вон та парочка вообще комичная — толстый пацан влюблённо щебечет со своей девкой, меньше его раза в три по габаритам, сжимая её жопу.
Торопиться некуда, так что я решил насладиться таким нечастым зрелищем — Люси обычной походкой подходит к своим подругам, а не летит в школу сломя голову после звонка — и хохотнул, когда она повернулась назад, делая вид, что высматривает что-то вдалеке, а не косит взгляд на парковку.
— Девчонка, — покачал я головой, не сдержав ухмылки.
Впрочем, ухмылка быстро сползла с лица, и тому было несколько причин.
Одна из них подошла к Хартфилии сзади и обняла школьницу за плечи. Этого чувака, если мне не изменяет память, зовут Локи.
Хартфилия улыбнулась ему и поздоровалась взаимным поцелуем в щёку, а я краем уха уловил, как трещит обивка руля под пальцами.
Докатился, блять. Ревную малолетку к малолетке.
В этом, кстати, и заключается вторая причина моего плачевного состояния.
А если пораскинуть мозгами, то не вторая и даже не первая, а одна, блять, единственная. Неповторимая, нахуй.
Как там сказал Грей однажды?
— Сохнуть по малолетке — плохо. Втрескаться в начальство — тоже плохо. Ты, Драгнил, бьёшь все рекорды. У тебя всё пиздец как плохо.
Во! Как с языка снял.
Да, я вляпался по самое не хочу, потому что умудрился запасть на семнадцатилетнюю девчонку, к которой меня приставил работодатель в качестве надзирателя.
Клянусь, я вообще не знал, что у Хартфилия есть дочь. В этом мужике я видел только крупного бизнесмена, акулу подпольного бизнеса — да кого угодно, хоть оперного певца! — но никак не заботливого папку единственной дочурки, которую тот держит на большой дистанции из соображений безопасности. Именно поэтому, когда Хартфилий позвал меня в кабинет и вывалил папку с данными какой-то малолетки, я малость прихуел.
— Эм, — я замялся. — Что это?
— Это твоя работа на ближайший год, — спокойно отозвался мужчина, слегка покручиваясь на большом кожаном кресле. — Оклад, который указан — это зарплата в месяц.
Не знаю, какое выражение лица у меня было, но глаза пошли навыкат — физически чувствовал. Это вот столько в месяц? За охрану этой девчонки?
— Пардоньте, босс, — я приподнял бумажки и пробежался по последнему листу анкеты своего заказа, а после снова поднял взгляд на Хартфилия. — Я не догоняю.
Бизнесмен сдержанно вздохнул и прикрыл глаза.
— Девочке нужен присмотр. Ей семнадцать, живёт и учится она в Магнолии. Любит рисовать и писать. Часто гуляет допоздна. Необходимо полностью исключить из употребления алкоголь, арахис и эти вредные подростковые газировки. Иногда вывозить на природу…
— Погодите-погодите, — прервал я. Мне стало не по себе, потому что начальство, походу, не шутило и на полном серьёзе решило навесить на меня этот заказ. — Босс, это не моя специальность. Я, — пришлось пожать плечами неоконченным жестом, пытаясь подобрать слова, — немножко… Убиваю людей, а не охраняю. Я солдат.
На мои разведённые руки начальник лишь скептично приподнял бровь, не говоря ни слова.
— Да вы шутите! Босс, мискузи, но идите на!.. — я задохнулся на полуслове, понимая, что, кажется, перегибаю палку в субординации. — Какого чёрта я должен нянчиться с этой девчонкой?!
— Такого, Саламандр, — строго отчеканил Хартфилий. — Она моя дочь.
Интересно, как бы отреагировал босс на то, что у его агента глаз положен на его кровиночку?
Думать, если честно, об этом не очень хочется…
Люси снова бросила косой взгляд на парковку и тут же вернулась к своей компании, нервно дёрнувшись в объятьях своего дружка.
Ещё один интересный вопрос: а я могу выйти из машины и уложить пацана рожей в землю «на основании подозрений в безопасности объекта»? Объект, наверно, не слишком обрадуется такому. Итак с утра шугается, с перепугу аж вовремя собралась и вышла.
А чего я ожидал? Что, когда взрослый дядька-охранник огорошит её признанием в любви, она бросится к нему на шею и предложит украсть из-под батиного надзора? Дядька-охранник — это я, если что.
— Блять, — выдохнул я и рухнул головой на руль.
Семь месяцев всё шло хорошо. Мне даже стала нравиться моя работа: не пыльно, руки марать не надо, платят с лихвой, да и весело это — Люси охранять.
Вот только на восьмом месяце стало как-то не до веселья.
Я не знаю, что произошло. Я просто спятил. Или охуел, как говорит Фуллбастер.
Банально: я просто влюбился как школьник.
Сначала я игнорировал эти ощущения — пардон, чувства, как это обычно называют люди, — но делать это было всё сложнее и сложнее. Возможно, я бы и не проговорился, если бы Хартфилия не вела себя как… как школьница.
Мы хорошо сдружились, поэтому всякие приколы типа щекоток или прогулок под ручку не обходили нас стороной. Вот только мной они воспринимались иначе.
Эти ёбаные «бабочки в животе» — нихера не бабочки. Это, блять, бомбы, прыгающие внутри так, что в дрожь бросает.
Вчера я не выдержал. Весь день я думал о том, как могли бы развиваться наши отношения, а вечером сорвало — просто ляпнул за ужином, что люблю её.
Надо было видеть её мордашку в этот момент. Если бы я не был на месте безответно влюблённого, то посмеялся бы.
Но вот незадача: мне не смешно. Мне, сука, обидно.
Отлично, ещё нет девяти утра, а я уже испортил себе настроение. Молодчина, Драгнил.