Gridlock

Впервые Реборн убил в семь лет. Ребёнок у отца-убийцы и матери-шлюхи, которая подсела на кокс и «уплыла» в мир иной. Нормального детства у него и не могло получиться. Жили они на отшибе их коммуны. Главная часть городка стояла на холме, плавно стекая в поля и рассасываясь на целые километры. Чудное место. Самое то для отъявленного головореза. Ещё и дня не прошло со смерти для кого жены, а для кого матери, но отец уже притащил юного Реборна (правда, звали его тогда иначе) на задний двор. Вокруг топтались куры и адски воняло помётом. Во рту у мужчины была зажата кубинская сигара, и он с удовольствием выдыхал дым через нос и рот. — Вставай, малец, — приговаривал отец. Затянувшись, он выпустил струю дыма. — Сейчас буду учить тебя убивать. Реборн, весь избитый, с ноющими боками, с ненавистью смотрел на мужчину, валяясь на загаженной земле. Его чёрные глаза неистово пылали тьмой. Если бы он мог что-то сделать с этим чудовищем. Если бы только мог. Отец держал в руках револьвер, поигрывая им. Сам он сидел на стареньком табурете. Скрипя зубами, Реборн поднялся. Держась за живот, на трясущихся ногах, он смотрел отцу в глаза. Отец удовлетворённо кивнул, когда ребёнок подошёл к нему ближе и уставился на револьвер. — Смотри, малец. Мотай на ус. Это револьвер «Смит и Вессон» сорок четвёртого калибра. Самый крутой из знаменитой серии револьверов этой фирмы, да и вообще самый крутой. Что бы там ни говорили всякие олухи. Реборн тактично молчал, не собираясь прерывать монолог своего отца. Он знал, что кроме этого человека у него никого нет, и если не хочет жить на улице и есть голубей, кошек и собак, то ему нужно внимательно его слушать. — Он с «тройным запиранием». Одна из вершин в развитии револьверов. Данная модель создавалась на базе обычной для револьверов с ручным выбрасывателем конструкции и она обладает откидывающимся в сторону барабаном, — мужчина показал это наглядно, откинув барабан револьвера, — однако фиксатор в дополнение к обычным защелкам на щитке рамки и на выступе под стволом включает в себя третью, центральную защелку на передней части рамки. — Он ткнул своим жирным пальцем в изящную рамку револьвера. — Стержень выбрасывателя помещается в пенале под стволом. Мужчина встал с табурета. Реборн не сводил с него глаз. Выстрел раздался совсем рядом. Реборн зажал уши — их заложило. Он сам не понял, когда руки уже не были прижаты к ушам, а вместо этого револьвер переместился в его ладошки. Отец сидел на корточках рядом. — Малец, сейчас я научу тебя быть мужиком. Реборн не хотел становиться «мужиком» в понимании своего отца, но был ли у него выбор? Выбора у него не было. Когда отец направил револьвер на курицу, мирно клюющую зерно на земле, у Реборна тряслись руки. Со вторым выстрелом тушка упала на загаженную помётом поверхность, дёрнулась, да и ушла в мир иной. Руки тогда очень сильно болели от отдачи, даже несмотря на то, что отец помогал ему. Тот день изменил многое. Дни превратились в месяцы, а затем и в годы. Убить отца Реборн смог только в четырнадцать лет, но то было освобождение от монстра. Тот револьвер он закопал вместе с трупом отца на заднем дворе и поджёг дом. Покинуть это место оказалось так просто. Реборн сам не заметил, как прошло много лет. Он стал самым известным и способным киллером сначала всей Сицилии, а затем и Италии. Слухи о его «боевой» славе поползли по миру. На то приглашение он сам не знал, зачем откликнулся. Шесть людей, не считая его, сидело в задней комнате бара: беременная баба в белых одеждах (Луче, которую он знал уже около двух лет, но лучше бы не знал — к ней у него были странные чувства), фрик в фиолетовом мотокостюме, женщина, которую выдавала военная выправка, китаец в традиционной одежде, мужчина в очках и белом лабораторном халате — похоже, какой-то учёный, и чучело в хламиде с надвинутым по самые глаза капюшоном, и чёрт разберёшь, какого «оно» пола. Им задвигали какую-то чушь, но чушь забавную. Реборн решил принять предложение и стать этим «Аркобалено». Кто ж знал, что его ждёт такая подстава? Стать ребёнком было невыносимо. Реборн даже хотел вскрыться первое время, но как-то раз, когда они выпивали с его другом Шамалом, тот предложил ему наслаждаться моментом. Не всем повезло снова стать дитём и творить всякую чушь совершенно безнаказанно. Реборн прислушался. К делу он подошёл обстоятельно. Это даже оказалось весело. Шамал оказался прав. Жизнь приобрела краски. Снова. Реборн работал на Вонголу. Платила семья хорошо, миссии попадались интересные. Когда Девятый предложил Реборну стать репетитором своей преемницы, которая однажды станет новым боссом, то он отнёсся к этому с долей скептицизма. Но платили более чем отлично, и Реборн согласился. Дитя, совсем ещё молочную девочку, которую он встретил, он полюбил с первого взгляда. Луче, давно почившая в мир иной и терзавшая израненное сердце, чуть ли не белым платком помахала ему в мыслях. Благословила. Чтоб этих баб. Гонял он свою подопечную, Цунаёши Саваду, и в хвост, и в гриву, подойдя к воспитанию преемницы с иронией. Иногда ему казалось, что она его ненавидит. Но какая разница? Притронуться к этому дитя у него не было даже мысли. Отвесить затрещину, отпинать, устроить взбучку — это пожалуйста. Похвалить ещё можно, но редко. Пусть не зазнаётся. Когда Цунаёши сняла со всех Аркобалено проклятие, то он даже сказал ей спасибо. От чистого сердца. Снова стать взрослым было… хорошим ощущением. С Цунаёши было не скучно. А уж с её окружением — и подавно. Реборн сам не заметил, как прошло достаточно времени. Цунаёши перешла в последний класс старшей школы. Его девочка стала совсем взрослой — пронеслось у него как-то в голове. Бороться с желанием притронуться к ней стало сложнее, тело-то больше не детское, но у Реборна было довольно много выдержки. В тот день было всё не так. Как-то не так. Он не мог понять причину. А ведь висящая на тонкой цепочке пробка у него на шее сегодня была особенно начищена до блеска. Настроение упало к чёрту. Чуть повзрослевший Ламбо остался всё таким же плаксой, и Реборн даже не удивился, когда он вытащил свою базуку. Они сидели за столом в доме Савад и пили чай. У Реборна было смутное предчувствие чего-то плохого. Когда дети в очередной раз сцепились, а Цунаёши пошла разнимать их, он отнёсся к происходящему с раздражением. Поставив чашку с кофе на блюдце, он повернул корпус, собираясь оттащить её от орущего Ламбо, но не стал. Реборн видел, как базука летит на Цунаёши. Ему стало даже интересно, какой она станет через десять лет? С хлопком вся кухня погружалась в сиреневый туман. Слышалось покашливание — женский голос. Когда туман рассеялся, то в проходе между кухней и гостиной стояла молодая женщина с каштановыми волосами, заплетёнными сзади заколкой. Но в глаза бросается не это. Надет на ней слишком уж офисный костюм: чёрная юбка-карандаш, белая блузка и чёрный жилет. — Реборн? — удивлённо спрашивает его взрослая Цунаёши. Каблуки довольно простых туфель цокают по полу, когда она подходит к нему и с любопытством осматривает. — Надо же, и правда ты! Значит, я, — она оглядывается по сторонам, — в прошлом? Её вопрос кажется странным. — Здравствуй, Цуна, — кивает ей Реборн, не обращая внимания на детей, которые вертятся вокруг и разглядывают Цунаёши. — Ага, привет, — улыбается она. Он слишком поражён её видом, поэтому спрашивает: — Как Вонгола? Устроила генеральный переворот, как планировала? Цунаёши удручённо сводит брови у переносицы. — Мне-то почём знать? — То есть как? Она пожимает плечами. — Вот так. Реборн пробует ещё задавать вопросы, и понимает следующее: Цунаёши не стала Десятой Вонголой. На вопросы о том, кто она в будущем, девушка отказывается говорить наотрез. Неясно, что же стало с ней. Реборн теряется в догадках: мирный житель, наёмник, глава другой семьи? Но взгляд вновь цепляется за офисный наряд его подопечной, и он склоняется к мирному жителю. Его ученица стала обычным офисным планктоном? Это кажется ему дурной шуткой. Пять минут заканчиваются слишком быстро. Цунаёши машет ему рукой, растворяясь в клубах дыма, меняясь на свою озадаченную копию. — И где ты себя обнаружила? — спрашивает её Реборн, справляясь с эмоциями. Цунаёши озабоченно чешет голову. — Не знаю, шла по людной улице. Но это был не Намимори. Какой-то крупный японский город. Сама не поняла. Реборн сел по-нормальному и взял с блюдца чашку. Поднёс её к губам. — Садись за стол. Цунаёши послушно садится, придвигая стул ближе. С того случая проходит ещё несколько лет. Цунаёши закончила школу и собиралась в университет. Девятый же планировал сложить с себя обязанности босса Вонголы и передать бразды правления новому поколению. Когда близится время назначения повторной церемонии наследования, Реборн осознаёт одну вещь: Цунаёши не станет Десятой Вонголой… из-за него. Не заметить, что девушка влюблена в него, сложно. Про себя Реборн давно всё знал. Когда пришел самый ответственный момент, он ловил себя на мыслях, что хотел бы оградить свою женщину от всего этого дерьма, в которое ей только предстояло окунуться. Он помнил свою прошлую жизнь, своё первое убийство, и это не то, что он желал бы для Цунаёши. Реборн разрывался между чувством долга и между своими личными эмоциями. Счастьем Цунаёши… …и личным счастьем. День выбора настаёт довольно быстро. Церемония наследования неумолимо наступает. Когда она сидит перед большим зеркалом, лицезрея результат двух часов работы стилистов, Цунаёши ждёт, когда все кроме Реборна покинут помещение. Стоит им остаться одним, она поворачивает голову и через плечо спрашивает: — Реборн, а как Десятая Вонгола я смогу быть с тобой? Он улавливает суть вопроса чётко. Она имеет в виду не дальнейшее репетиторство. Речь не о нём. И Реборн понимает, что настанет пора делать выбор: выбирать между «оттолкнуть её» или «дать шанс им обоим». Но тут он замечает, что что-то не так. В который раз за всё это время. Почему всё это время у него на шее висит не пустышка Аркобалено, а пробка на цепочке? Пух! — и иллюзия рассеивается. Реборн распахивает свои глаза и встречается взглядом с заинтересованной семнадцатилетней Цунаёши в школьной форме. Он находит себя сидящим на диване в гостиной дома Савад. — Реборн, тебе плохо? — спрашивает его Цунаёши. — Я тебя звала-звала, а ты не просыпался. Краем глаза Реборн замечает движение в стороне окна. На подоконнике сидит белая сова. Мукуроу. Реборн хватается за пистолет в наплечной кобуре и палит в неё, пока не просаживает всю обойму. В Мукуроу он не попадает — тот взлетает к самому потолку и лавирует между пулями. — Решил поиграть в микро Иисуса? — спрашивает Реборн у Мукуро. Сова вновь садится на подоконник и переминается с лапы на лапу. — Ку-фу-фу. Как тебе такая новая реальность? — спрашивает его Мукуро. Реборн смотрит на свою грудь, на которой нет ни пустышки, ни пробки. Вроде это не очередная супер-реалистичная иллюзия. Он всегда думал, что не попадается на иллюзии. Вернее он обычно знает, что вот та фигня — иллюзия. Но как же так. А потом вспоминает, что этот Мукуро — чёртов гений, и кто знает, что там ещё с ним Эстранео натворили. Может, всё это время, все эти годы он разрабатывал абсолютную иллюзию, которая может создать идеальный новый мир для того, на кого он её применит? И естественно он решил опробовать её на том, кто абсолютно не восприимчив к иллюзиям, когда закончил разработку. На ком ещё, как не на Реборне? Мукуроу пытается спастись бегством, улепётывая от жутчайше-жесточайшей анальной кары. Реборн на полном серьёзе хотел сделать так, чтобы бита или лучше ёршик для унитаза торчали у иллюзиониста из ж… — А что он показал тебе? — любопытствует Цунаёши, а затем отчаянно краснеет, когда её опаливают горячим дыханием, яростно целуя в губы. Реборн даже немного благодарен Мукуро за такую реалистичную иллюзию.

Положение у них с Цуной не безвыходное.