***
Нетипичный для стандартных писем формат конверта, что почти целиком помещался в ладони, полученный им из рук администратора на стойке регистрации гостиницы, с первого взгляда показался Майклу каким-то… странным, что ли. Во всяком случае, его размер почти начисто исключал вероятность того, что внутри лежит очередное письмо от фанатки, убивающейся по поводу грядущей свадьбы Фассбендера, или сценарий нового фильма, в котором его очень хотят видеть на одной из ролей. Других вариантов у мужчины в данный момент не было, и это только распалило его любопытство, и буквально вынудило разорвать бумагу прямо в холле, потому что томить себя ожиданиями он не привык. Майкл перевернул конверт, чтобы вытрясти его содержимое, и уже через пару секунд лицезрел в руке ключ-карту от номера отеля и небольшой клочок бумаги, на которым аккуратным почерком было выведено: «OD Talamanca, 19-00. Номер 181». Сказать, что Фассбендер не понял, от кого именно это послание, что не узнал почерк, было бы ложью. Такой же ложью было бы Майклу притворяться, что от одной только мысли об отправителе у него не засосало под ложечкой, а сердце не пропустило удар. Он слишком хорошо помнил всё, связанное с этим человеком. Начало их отношений. Их развитие. То, какие эмоции они приносили. Чёртов запах миндаля, въевшийся в каждую клетку тела. Странные шуточки, понятные только в рамках этих отношений. То, как они закончились. И, что было важнее, по чьей инициативе это произошло. Лёгкий, но болезненный укол вины Майкл постарался проигнорировать. А потом едва ли не вслух пообещал себе, что ни под каким видом не откликнется на это приглашение и не пойдёт туда. Фассбендер понимал, что ничем хорошим для него эта встреча не закончится. Он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что ему будет очень тяжело посмотреть в глаза человеку, которого он оставил не самым благородным образом. Даже слишком тяжело, при учёте, что придётся сделать это один на один. Да и не был Майкл уверен, что реакция на его приход будет позитивной. Возможно, в этом аспекте он был немного эгоистом, но ему не хотелось отпускать тот шлейф радости, создаваемый Алисией, что окутывал его уже несколько месяцев. И сейчас, когда они были в шаге от свадьбы, подобная встреча была, мягко говоря, не к месту. Он так долго вырабатывал этот баланс, как в собственной душе, так и в отношениях со своей невестой, что взять и спустить всё в трубу было бы верхом глупости. Алисия была прекрасной девушкой, заботливой, любящей, тёплой и кроткой, позволяла направлять себя, имея при этом твёрдый внутренний стержень. Майклу было с ней хорошо. Она была идеальной кандидатурой в жёны. Любил ли он её?.. Он задался этим вопросом мимолётно, не думая над ответом, лишь когда обнаружил себя стоящим у главного входа в отель, указанный в послании, в половине седьмого. Ноги будто сами принесли его сюда, начисто проигнорировав все логические доводы разума и здравый смысл. Пульс учащался по мере того, как мужчина подходил ближе к входным дверям. А когда он переступил порог, его внезапно словно отпустило. Может быть, лишь временное успокоение, затишье перед бурей, но оно дало Майклу возможность перевести дух и уверенной походкой пройти мимо стойки регистрации, попутно доставая ключ-карту из кармана джинсов. Уточнив у портье, где находится искомый номер, он поднялся на нужный этаж, и сейчас взирал нервным взглядом на висевшую на двери табличку с номером «181». Пару минут Майкл колебался между тем, стоит ли ему постучать или открыть полученным ключом. В конце концов, уверив себя, что он делает всё правильно, Фассбендер провел картой по замку, и дверь с негромким щелчком, сопровождаемым звуковым сигналом, открылась. Он быстро скользнул внутрь, чувствуя, что самообладание начинает потихоньку покидать его. Нельзя было этого допустить. Он должен был предстать перед хозяином номера без тени сомнения на лице, мужчиной, готовым отвечать за свои поступки, а не провинившимся подростком, которого будут отчитывать за проступок. И Майкл держал лицо, горделивую осанку и немного надменный взгляд, минуя коридор, подходя к комнате. Но вся его напускная уверенность испарилась в мгновенье ока, стоило ему оказаться в спальне и встретиться взглядом с человеком, стоявшим у окна с бокалом вина в руке, и услышать его обволакивающее: — Надо же. Не ожидал, что ты придёшь. Ну здравствуй, Майкл. — Привет, …. Том, — с небольшой паузой, будто снова пробуя на язык это имя, отозвался Фассбендер. — Рад тебя видеть. Тонкие губы исказила усмешка. — По твоему виду не скажешь. Хотя, не стану отрицать, примерно так я себе это и представлял. — Зачем ты меня позвал? — понимая, что долгих разговоров по душам с оттягиванием главного вопроса он может просто не выдержать, в лоб спросил Майкл. Том изогнул бровь в лёгком недоумении, вероятно, он не ожидал такого поворота событий. Но в остальном ни один мускул не дрогнул на его точёном лице. И Фассбендер не мог не отметить, как сильно изменился он с момента их последней личной встречи. Насколько более закрытым он стал. Взрослым. Несчастливым. От последней мысли внутри больно кольнуло. Майкл решил сделать вид, что нерв. Однако Том не был бы Томом, если бы не поставил собеседника в более неловкое положение, чем-то, в котором находился сам. Задав встречный вопрос: — А почему ты пришёл? На несколько мучительно долгих мгновений в комнате воцарилась тишина. Майкл старался контролировать себя, не бегать взглядом по интерьеру спальни, пытаясь придумать хоть сколько-нибудь вразумительный ответ, не показывать, насколько он растерян сейчас. Хиддлстон же терпеливо ждал, мягко поглаживая пальцами прохладное стекло бокала. И Фассбендер не мог не засмотреться на это, пусть и на пару секунд. А потом просто решил идти ва-банк, будучи предельно честным. — Я не знаю, — для большей убедительности он пожал плечами. — Я не думал об этом, когда шёл сюда. Не думал о том, что буду тебе говорить, когда увижу, как буду себя вести. Наверное, спонтанность — моё второе имя, — шутка в контексте данной ситуации оказалось более чем неуместной, это Майкл понял по потемневшим глазам Тома. И хотя он прекрасно знал, что закатывать истерики совершенно не в его характере, что-то в его образе сейчас заставляло напрягаться. Больше всего англичанин походил сейчас на хищника, притаившегося в засаде, ждущего, когда его жертва потеряет бдительность. И в чём-то он был прав. — Я бы, скажу честно, дал тебе совершенно другое второе имя, но мне не хочется употреблять нецензурную брань, — Том хмыкнул. — Знаешь, я ожидал, что ты будешь спокоен, но что будешь чувствовать себя полностью в своём праве… Ты умеешь удивлять. — Что ты имеешь в виду? — Майкл был немного обескуражен этим «новым» Хиддлстоном, который казался ему совершенно незнакомым человеком. Оттолкнувшись от подоконника, на который он опирался бёдрами, Том прошёл к небольшому столику в центре спальни, на котором стояла открытая бутылка вина и второй бокал. Заполнив его напитком почти до краев, Хиддлстон подошёл к Майклу и протянул ему бокал. — Присядь, — он жестом указал на поистине огромную кровать, застеленную тёмно-синим бельём. И Фассбендер без пререканий подчинился. А Том снова отошёл туда же, где стоял до этого, только теперь он повернулся в профиль к Майклу, вперившись взглядом в противоположную стену. — Я имею в виду, что ты, для начала, мог бы хотя бы попробовать извиниться. Иногда это помогает. — За что? — вопрос вырвался раньше, чем Майкл успел его проанализировать, заставив Тома резко повернуть к нему голову. И взгляд, с которым столкнулся мужчина, мог бы стать довольно веским поводом ненавидеть себя всю оставшуюся жизнь. В нём совершенно ясно читалась боль. Которую перекрывала плохо скрываемая злость. — Ты издеваешься или хочешь, чтобы я лично тебе напомнил? — его самообладанию можно было позавидовать, даже сейчас его голос не дрогнул. — Мне не сложно. Как думаешь, как человек себя чувствует, когда одним прекрасным летним утром, после великолепно проведенной ночи с человеком, с которым он в отношениях почти два года, он просыпается один? Обнаруживает, что все вещи его партнёра исчезли? Что номер стёрт из телефонной книги в мобильном? А на столе валяется второпях написанное послание, состоящее из одного предложения — «Пора с этим заканчивать»? Ну, есть мысли? Переосмысливать ситуацию, когда её озвучивают со стороны, оказалось гораздо сложнее, потому что Майкл давно не чувствовал себя таким мудаком. А ведь тогда ему казалось, что он делает всё правильно. Что это самый лучший выход… — Я… — Фассбендер тяжело вздохнул, а потом постарался вдохнуть поглубже, как перед погружением в воду, и проговорил, стараясь не смотреть на Тома, — я решил, что так будет лучше нам обоим. Всё зашло слишком далеко. На этот раз ошарашен был Том. Чего греха таить, он много вариантов ответа Майкла выстроил в мыслях, но то, что он в итоге услышал, в голове не укладывалось. — Что ты имеешь в виду? Что значит «слишком далеко»? — Просто мы заигрались. Пропустили момент, когда нужно было всё это прекратить и увлеклись. Хиддлстон отставил бокал на подоконник, боясь, что если сожмёт его чуть сильнее, он просто треснет у него в руке. — Заигрались… — задумчиво, тихо повторил он. — То есть, для тебя эти два года были просто игрой? Поматросить забавную, как ты там говорил, «английскую розу», а потом просто выбросить? Да, Майк… Вероятно, я думал о тебе куда лучше, чем ты есть. — Нет, ты не так меня понял. Чёрт! — не в силах справиться с нервным напряжением, Майкл вскочил на ноги и принялся мерить шагами комнату. — Конечно, это… ты — не был для меня игрой. Просто, понимаешь… — он остановился в паре метров от Тома, глядя теперь ему в глаза. — Мне нужна семья. Нормальная семья. — «Нормальная семья», — передразнил Хиддлстон, держась, очевидно, за последние остатки терпения. — Что в твоем понимании «нормальная»? Ты хотел сказать «гетеросексуальная»? — Да, если тебе угодно, Хиддлстон, называй это так. Мне нужна жена. Которая родит мне детей. С которой я спокойно смогу выходить в свет, не боясь за свою репутацию, которая будет хранить домашний уют… И когда я наконец-то нашёл ту, что подходит по всем параметрам, появляешься ты и пытаешься поставить всё с ног на голову. — Вот как… А как быть с тем, что ТЫ поставил всю мою жизнь с ног на голову вместе со своим упоротым шотландским дружком? Тебе напомнить, что именно ты тогда не дал мне уйти? Что это ты несколько дней трахал меня как тебе вздумается, а потом явился ко мне с вещами и просьбой «попробовать»? Как с этим быть, Фассбендер? Как мне с ЭТИМ быть, — не удержавшись, Том сжал пальцами ткань рубашки с левой стороны груди. И этот жест говорил гораздо больше, чем могли бы выразить любые слова. — Признаю, я виноват перед тобой. Очень виноват. Но сейчас я прошу твоего понимания. Алисия прекрасная девушка, она счастлива, она любит меня, мы вот-вот поженимся, и… — А ты её любишь? — глухо спросил Хиддлстон, вынуждая Майкла мысленно возвратиться к вопросу, который он мимоходом задал сам себе ранее сегодня. И он уже открыл, было, рот, чтобы сказать «Да», как вдруг почувствовал, что не может этого сделать. Просто не может. Поэтому он сказал то, что думал сейчас. — Не знаю. Я не знаю, Хиддлстон, чёрт бы тебя побрал. И вновь — давящая на уши тишина. Том отвернулся к окну, взяв с подоконника бокал, и, отпив глоток, вдруг усмехнулся, как-то отчаянно и больно. — А ведь это даже забавно. Твой шотландский дружок, когда загадывал мне свои дурацкие желания, очень хотел, чтобы я страдал, — ещё один глоток из бокала, — кто бы мог подумать, что он достигнет своей цели спустя столько лет. Майкл выпил бокал залпом, хотя прекрасно понимал, что вряд ли это сейчас хоть на малую толику успокоит тот водоворот эмоций, что скрутился сейчас в его душе, стягивая в тугой узел лёгкие, не давая дышать полной грудью. Он готов был презирать сам себя, готов был ненавидеть, прекрасно понимая в то же время, что это никак не исправит ситуацию. Единственным выходом сейчас было только одно — уйти. Возможно, чтобы привести мысли в порядок и вернуться, попросить прощения так, как это следовало сделать. А возможно, просто уйти, навсегда исчезнуть из жизни Тома, дать ему шанс «переболеть» это, не напоминая о себе. Поэтому, бросив негромкое, нелепое «Я пойду…», Фассбендер развернулся лицом к двери и уже собрался покинуть комнату, как вдруг его внезапно схватили за ворот рубахи сзади, словно котёнка за шкирку, и буквально швырнули на кровать животом вниз. Он не успел даже пискнуть, как его тело впечатали в матрас, а руки подозрительно быстро оказались привязаны ремнём к изголовью кровати. Едва у него вновь появился нормальный доступ к кислороду, а лицо удалось поднять с подушки, он почти во весь голос заорал: — Ты совсем офонарел?! Хиддлстон, ты спятил, отпусти меня немедленно! — вот теперь ему стало страшно. По-настоящему страшно, дико, по-животному. Хищник вырвался из своего укрытия, атаковав молниеносно и неожиданно. Заставляя трястись поджилки. А когда из-за спины донёсся вкрадчивый и вполне вменяемый голос, по коже пробежал холодок. — Извини, но нет. Полагаю, что за всю ту боль, которую я переживаю из-за тебя, я могу себе позволить небольшую месть. Фассбендер истерично усмехнулся. Такого поворота событий он даже в самых смелых фантазиях представить не мог. — И что теперь? Побьёшь меня? Покалечишь? Изнасилуешь? — аккурат после последнего произнесённого им слова Майкл ощутил руку, сжавшую его ягодицу. Этого просто не может случиться… Том вновь навалился на него всем телом, огладив бока, а потом наклонился к уху, обдавая горячим дыханием и почти шёпотом произнося слова, от которых волоски на затылке Майкла встали дыбом. — Мы ведь оба знаем, что я не из тех, кто может сделать это. Нет, это не будет насилием. Ты сам будешь умолять меня не останавливаться. Поверь, Фассбендер, я очень хорошо помню, как сильно тебе нравится, когда тебя трахают. Медленно… Оттягивая момент кульминации… Глубоко… Выбивая из лёгких воздух… — каждое сказанное слово Том сопровождал движением бёдер, откровенно потираясь скрытым под одеждой членом о ягодицы Майкла. — Уверен, ты тоже всё это помнишь. Отклонившись, он сел на ноги Фассбендера, нетерпеливо задрал его рубашку из лёгкой джинсы и принялся покрывать поцелуями его поясницу, временами переходя выше, почти до лопаток. Мужчина под ним задышал чаще, а его руки непроизвольно сжали удерживавшие его путы. — Я буду кричать, — стараясь зацепиться за последнюю ниточку, что связывала их обоих с действительностью, более жалобно, чем он планировал, выговорил Майкл. Том на это лишь улыбнулся, это было слышно по его голосу. — Разумеется, будешь. Именно после этих слов Майкл понял, что пропал. Что вся его гармонично устроенная жизнь полетит в тартарары. Что посмотреть в глаза Алисии будет для него теперь равносильно пытке. И ведь он мог закричать, действительно закричать, привлечь внимание, возможно, застать Тома врасплох, припугнуть его последствиями его действий. Он мог начать брыкаться, возможно, даже выпутать руки из ремня, и после этого задать англичанину основательную трёпку. Мог он хотя бы попытаться? Конечно, мог. Хотел ли? Когда Том, ловкими пальцами расстегнув его джинсы, стянул их с него вместе с бельём, отбрасывая на пол, Майкл уже ощущал это знакомое растущее чувство волнения в груди, перетекающее вниз живота. Как в ту ночь, когда они впервые поменялись ролями. Конечно, у него и до Тома был подобный опыт пару раз, но только с Хиддлстоном он по-настоящему ощутил его как первый. Он даже представить себе не мог, что его партнёр окажется настолько искусным любовником, способным довести до состояния, сравнимого, наверное, только с агонией, но Том умел удивлять. И сейчас воспоминания о той ночи сыграли с ним злую шутку, распаляя желание, заставляя почти умолять поскорее перейти к главному. Но Тому ни мольбы, ни указания были ни к чему. Он максимально широко раздвинул Майклу ноги, а потом вытащил из-под одеяла бутылочку со смазкой, открыл крышку и щедро выдавил лубрикант между ягодиц мужчины. Фассбендер вздрогнул. — Холодная. — Когда ты успел стать кисейной барышней? — поддел его Том, одновременно начиная поглаживать пальцами расщелину между ягодицами, и Майкл, на долю секунды потеряв контроль, издал тихий задушенный стон. Ему бы очень хотелось сделать вид, что ему неприятны, противны, омерзительны эти прикосновения, но он не мог. Он злился сам на себя, на собственное осознание того, как он изголодался по всему этому. По этим пальцам, по этим рукам, по этому телу. Настоящего страха он сегодня ещё не испытывал, и понял он это только сейчас, когда снова балансировал на краю бездны по имени Том Хиддлстон, и от падения его отделял всего один шаг — скользкий от смазки палец проник внутрь. Он снова сорвался вниз. Сдерживать стоны казалось бессмысленной затеей, и Майкл, закрыв глаза, дал им волю. Том растягивал его медленно, мучительно медленно, делая это явно намеренно, действуя лишь одним пальцем и не проникая слишком глубоко. Это заводило и бесило одновременно. Но Фассбендер не успел даже оформить мысль, чтобы выразить своё негодование, как в него резко вогнали два пальца, нажимая на комок нервов внутри. Его словно подбросило на кровати, а стон получился грудным и надрывным. Голос Тома у самого уха оказался неожиданностью, но не напугал. — Не похоже, чтобы это место было неприкосновенным после нашего расставания. Ты всё-таки с кем-то трахаешься, или я чего-то не знаю о твоей милой невесте? — Ни то, ни другое, — сбивчиво ответил Майкл. Говорить чётко у него не получалось, потому что Том теперь с завидным постоянством и, можно даже сказать, жестко массировал его простату, посылая импульсы удовольствия по всему телу, мешая сохранять ясность ума. — А что же тогда? — тон голоса Хиддлстона отдавал игривостью, словно он уже знал ответ на этот вопрос, но ему необходимо было услышать его от Майкла. А Майклу предстояло, впервые за долгое время, признаться в том, что ему, как мужчине, состоящему в отношениях с женщиной, казалось чем-то постыдным. Но сейчас ему хотелось было предельно откровенным. — Ну, Фассбендер? Почему твоя дырка так свободно принимает мои пальцы? — Потому что… — реплика прервалась стоном от особенно интенсивного движения пальцев. — Потому что я… да… Чёрт возьми, да! Я трахаю себя, в ванной, своими пальцами! Доволен?! Тихий смех из-за спины не то ещё сильнее завёл его, не то разозлил. — И что же ты себе представляешь, когда трахаешь себя пальцами, а, Майкл? Давай, признайся мне, я вполне готов узнать ещё одну твою грязную тайну, — он искушал, не оставляя ни единого шанса выпутаться. И Фассбендер поддался. — Я представляю, что это ты. Что ты трахаешь меня, заставляешь кончать, произнося твоё имя… — Приятно слышать, — выдохнул Том, после чего обхватил талию Майкла руками, вынуждая его встать на четвереньки, вцепившись крепче в удерживающий руки ремень, чтобы сохранить равновесие. Вжикнула молния, и через несколько мгновений его джинсы тоже валялись бесформенной кучей на полу. Он встал на колени позади Майкла и, обхватив свой напряженный член рукой, несколько раз провёл им меж ягодиц своего любовника. Фассбендер заёрзал в нетерпении, толкался назад, словно пытаясь без посторонней помощи насадиться на жаждущую этого плоть. Но Том медлил. Свободной рукой он поглаживал бедро Майкла, проводил по нему ногтями, не оставляя следов, но ощутимо. И Майкл в конце концов не выдержал первым. — Если ты хочешь, чтобы я тебя попросил, то — я прошу, сделай это уже, наконец! Хочу твой член в себе немедленно. Хиддлстон в ответ лишь криво усмехнулся, чего Майкл, конечно же, не видел, и, приставив головку к кольцу мышц, резко толкнулся внутрь, входя сразу почти до конца. В глубине души, он хотел сделать Фассбендеру больно. Морально или физически, было не так существенно, и это движение было продиктовано исключительно этим тёмным желанием. Но, вопреки ожиданиям, Майкл зашёлся в громком стоне и почти до побеления костяшек пальцев впился в ремень. Что ж, так было даже лучше. Поняв, что боли его партнёр не испытывает, Том начал медленно двигаться, то входя до упора, то выходя почти полностью. Его немного вело — от выпитого вина, ведь стоявшая на столе открытая бутылка была второй, от узости и жара чужого тела под ним, от того, что он снова рухнул в этот омут с головой. Вероятно, когда всё кончится, он будет жалеть о случившемся, но сейчас ему было хорошо, так, как не было давно. А значит, оно того стоило. Внезапно Майкл издал весьма странный звук, больше похожий на рык, и, изловчившись, повернулся к Тому, смотря ему в глаза. И не давая возможности Хиддлстону сказать что-либо, процедил сквозь зубы: — Долго ты собираешься обращаться со мной, как со сраной хрустальной вазой? Давай, Хиддлстон, трахни меня так, как ты умеешь. Или силёнок не хватает? Конечно, последний вопрос был задан исключительно с целью спровоцировать, тем более, Майкл прекрасно знал, что на Томе этот метод работал безотказно. В собственной правоте он убедился уже через пару секунд, когда Хиддлстон, до боли вцепившись в его бедра, задал такой сумасшедший темп, что даже дорогая и прочная кровать под ними начала то и дело жалобно скрипеть. Впрочем, им обоим было сугубо наплевать на это. Майкл упивался уже подзабытыми ощущениями, вновь постигал, каково это — быть под кем-то, быть ведомым, каково это — стонать, как чёртова шлюха и подаваться назад, желая ещё больше и сильнее. Ощутив чужую руку на своём члене, Майкл судорожно втянул воздух через рот, непроизвольно закатывая глаза от переизбытка чувств. Но остатками разума, которые по непонятным причинам до сих пор не покинули его, он осознавал, что не хочет, чтобы всё закончилось вот так. Он не хотел кончать так быстро. Ему нужен был Том. Ему до дрожи в ногах необходимо было ощутить сильное и вместе с тем податливое тело под собой, доставить ему удовольствие. Поэтому он, недолго думая, на срывающемся вздохе произнёс: — Подожди. Том остановился, стараясь сфокусироваться и выровнять дыхание. — Что-то не так? — Я… хочу тебя. Снизу. В глубине души он понимал, что Хиддлстон может ему отказать, он имел на это полное право. Майкл постарался быть готов к этому. Но вместо отказа любовник осторожно покинул его тело, а потом развязал его руки, отбрасывая ремень в сторону. Мимолётно глянув на красные борозды, оставшиеся на запястьях, Майкл повернулся, встречаясь с Томом глазами. Он был чертовски хорош сейчас — с раскрасневшимся лицом, взлохмаченными волосами, приоткрытым ртом, блестящими от слюны губами. Почти как в самую первую ночь, что они провели вместе. И почему-то именно в этот момент до Майкла вдруг начало доходить осознание того, каким же он был идиотом, добровольно отказавшись от всего этого. В пользу чего? Он даже не мог чётко сформулировать… Промедление было смерти подобно, поэтому он тряхнул головой, стараясь избавиться от ненужных в данный момент мыслей, и знакомыми движениями подмял Тома под себя, устраиваясь между его ног. Он хотел его, целиком и полностью, сию же секунду, и не видел никаких причин себя сдерживать. Перебиваемое истеричным смехом «Ты что делаешь, придурок?», когда он практически сложил Хиддлстона пополам, задирая его задницу кверху, прозвучало словно музыка, ласкавшая слух, а от открывшегося вида кружилась голова. Знакомый запах заставил ноздри нервно трепетать. — Почему ты всё время пахнешь этим грёбаным миндалём с ног до головы? — не удержался от вопроса Майкл. — Миндальный шампунь. С очень въедливым запахом. Мне казалось, тебе нравится. Фассбендер ничего не ответил. По правде говоря, ему было плевать. Даже если бы Том пах болотной тиной, это не имело бы никакого значения, потому что это всё равно был Том. Он опустил голову и, не церемонясь, провёл языком между ягодиц Хиддлстона, вызывая у него рваный выдох. Майкл прекрасно знал, помнил все самые чувствительные места на его теле, и особенно бурную его реакцию на римминг. И он не мог отказать себе в удовольствии сейчас, спустя так много времени, вновь услышать эти высокие стоны, полные наслаждения, увидеть, как аристократичные пальцы сминают одеяло в попытке сохранять контроль… Коротко ухмыльнувшись собственным мыслям, он вернулся в настоящий момент, припадая губами к сокращающейся дырочке, одновременно дразняще касаясь языком. Реакция Тома полностью оправдала его ожидания. В одном он точно не изменился — в своей открытости в постели. Он даже не пытался вести себя тихо, позволяя себе стонать почти во весь голос, так что невольно в голове возникал вопрос, насколько хороша в этом отеле звукоизоляция. Но Майкл отправил его обратно на задворки сознания, продолжая ублажать своего партнёра. Что скрывать, ему самому безумно нравилось то, что он делал, и он сам был недалеко от того, чтобы начать постанывать от удовольствия. Время от времени он проскальзывал языком внутрь, лаская мягкие стенки, и пальцы на ногах Тома непроизвольно поджимались, а рот приоткрывался в немом крике, и всё это было до одури хорошо. Однако Фассбендер не хотел оттягивать и с главным. Он слишком долго держал все эти желания внутри, пытался спрятать их как можно дальше, обманывая себя, что ему всё это не нужно, что теперь, когда он наконец получил в своё распоряжение это восхитительное тело, у него просто сорвало все стоп-краны разом. И не было ничего слаще этой вседозволенности сейчас. Подцепив лежавший рядом с ним лубрикант, Майкл выдавил почти половину себе на пальцы, поднёс их к заднице Хиддлстона и, мягко помассировав тугое отверстие, нетерпеливо погрузил внутрь палец, получив в ответ болезненное шипение. — Ты не мог бы поаккуратнее? — раздражённо спросил Том, вызывая у Фассбендера беззлобную усмешку. — А ты, значит, не баловался самоудовлетворением холодными ночами? — Нет. Не хотелось суррогатов. Считай это моим пунктиком. Майкл толком не понял, почему на короткий миг у него в горле встал ком. А может быть, просто не был готов принять, осознать правду. Только не сейчас. Он постарался выкинуть эти мысли из головы, и вернулся к начатому. И через пару минут снова погрузился в эту горько-сладкую пучину удовольствия с едва ощутимой примесью отчаянья. Он растягивал Тома долго, постепенно добавляя сначала второй палец, а затем третий. Его любовник по-прежнему был горячим, отзывчивым и восхитительно узким, и Майклу стоило больших усилий сдерживать себя, чтобы не наплевать на подготовку и просто не ворваться в это тело, начиная нещадно трахать. Самоконтроль был уже близок к тому, чтобы трещать по швам, но желание сделать всё так, чтобы Тому было хорошо, перевешивало. Он и так достаточно ошибок и косяков допустил, и не мог позволить себе испортить всё и сейчас. Когда держать себя в руках уже не было сил, Майкл убрал пальцы и, устроив ноги Тома на своих плечах, толкнулся вперёд, испуская протяжный стон, который не успел остановить. Как и все последующие — ему просто не хватало на это самообладания. Он потерял голову от этой близости, как терял всегда во время бессонных ночей, что он проводил с Хиддлстоном. Он был слишком хорош, слишком отзывчив и откровенен в сексе, и это разрушало любые заслонки и барьеры, сколько бы времени ни уходило на их создание. Майкл в глубине души понимал, раз за разом проникая в жадное тело, лаская его, скользя рукой по его плоти, что когда всё закончится, он очень много раз будет об этом жалеть. Но полностью оформить и осознать эту мысль пока он был не способен. Как это случилось, он не успел сообразить. Приходя в себя в тот момент, когда его губы прижались к призывно приоткрытому рту Тома, остервенело целуя, облизывая и прихватывая зубами. И Том отвечал на этот поцелуй, шумно дыша и постанывая, обхватив руками шею Майкла. А потом он откинулся назад, встречаясь с любовником глазами. — Том, я…… — оставшиеся слова, которые буквально рвались из груди, потонули в гортанном стоне, когда он излился в горячее нутро. И словно со стороны наблюдая, как кончает Том, прогнувшись в спине, вцепившись руками в изголовье кровати, к которому он сам был только недавно привязан. Майкл начинал потихоньку приходить в себя, а два чёртовых слова будто остались висеть в раскалённом между ними воздухе, в ожидании, что им всё-таки придадут вербальную форму. Оседая ядовитой пылью в лёгких и сердце Фассбендера. Нет, он слишком труслив, чтобы признать своё поражение. Каждая мышца в теле была расслаблена, когда он лёг рядом с Томом, устремляя пустой взор в потолок. Но он не испытывал ни капли лёгкости, той, что была раньше. Нет, ему на грудь словно положили огромный чугунный молот, который мешал дышать, и который нельзя было сбросить с себя, дав себе шанс на полноценный вздох. В голове пчелиным роем вились мысли, не позволяя сконцентрироваться на одной конкретной, а едкое чувство вины готово было заполнить его до краёв… То, что он слишком глубоко погрузился в размышления, Майкл осознал только когда ощутил, что вторая половина кровати опустела. Приподнявшись на локтях, он обнаружил Тома уже почти одетым, застёгивающим рубашку. Его поведение вводило в ступор. — Что ты делаешь? — было первым, что вырвалось у Майкла. Хиддлстон продолжал приводить себя в порядок, не глядя на него. — Том, что происходит? — Собираюсь, как видишь. Мой самолёт через три часа. В отличие от тебя, я здесь ни на ком не женюсь. Это обескуражило Майкла. Он просто не мог поверить в реальность происходящего. В холодный тон Хиддлстона, в его полное безразличие, в то, что он даже мимолётно не смотрит на него. Фассбендер резко сел на постели, пододвигаясь к краю, и спустил ноги на пол, намереваясь подняться. — То есть ты вот так вот просто уйдёшь сейчас? После всего, что произошло несколько минут назад? — У меня есть причины оставаться? — вопросом на вопрос ответил Том, наконец-то посмотрев на собеседника. В его взгляде не осталось ни капли того обжигающего тепла, которое Майкл видел совсем недавно. В нём был только лёд, что обжигал, впрочем, не хуже. — Я приехал сюда ради ответа на один вопрос, который я уже задал тебе сегодня. Любишь ли ты её. Я его получил. Больше ничего не требуется. — Ты не можешь так просто уйти, Хиддлстон, — Майкл понимал, что от убедительного аргумента это очень далеко, но он должен был остановить Тома, чего бы ему это ни стоило. — Ошибаешься, Фассбендер, могу, — и вновь кривая болезненная усмешка исказила красивое лицо. — Я всегда считал тебя сильным, волевым человеком. Тем, кто живёт так, как ему нравится, делает то, что хочет. Сейчас ты жалок. Прости, но ты и сам понимаешь, что я прав. Ты поставил репутацию в глазах окружающих выше счастья, как своего, так и моего. Мне хотелось наказать тебя, причинить тебе боль такую же, как ты причинил мне. Но теперь я вижу, что в этом нет необходимости. Ты уже сам себя наказал, — он подхватил пиджак, лежавший на спинке кресла и направился к выходу из комнаты. Уже стоя в дверях, Том обернулся, смотря на совершенно потерянного Майкла и игнорируя настойчивую боль в груди. — Будь счастлив, Майк. Если сможешь. Хлопнула входная дверь, и номер погрузился в тишину.***
Дотлевшая до фильтра сигарета обожгла пальцы, и Майкл с тихим шипением выбросил её в пепельницу, подумывая о том, чтобы достать четвёртую. За окном уже давно было темно, внизу у бассейнов тусовались отдыхающие, веселились, наслаждались крепким алкоголем и жизнью в целом. Три пропущенных на телефоне от Алисии и короткое текстовое «У меня дела, буду поздно» в ответ. Пустая бутылка вина на подоконнике, развороченная зияющая дыра вместо сердца в груди. И чёртово невысказанное «люблю тебя», отравившее весь окружающий воздух. Что ж, истерично усмехаясь, думал Майкл, в конечном итоге Том в очередной раз оказался прав. Он наказал себя так, как не смог бы никто и никогда, подписав себя на жизнь с нелюбимой женщиной и упустив того, кто на самом деле был ему нужен. И в том, что он, Майкл, жалок, Том тоже был прав. Потому что смелости подойти к Алисии и, глядя ей в глаза, сказать, что он совершил ошибку, сделав ей предложение, и уйти туда, где хочет быть его душа, ему не хватит. В конце концов, его невеста ни в чём не виновата и не заслужила разбитого сердца. Достаточно тех двух, что он уже успел уничтожить собственными руками.