Разрыв

Бен стоял перед закрытой дверью. Он только что вернулся от дяди Люка — тот, исключительно за хорошее обучение, дал ему шанс увидеться с семьей, и юный Соло был полон надежд и энтузиазма. Юноша обнаружил, что ему действительно приносят удовольствие даже самые изнурительные тренировки, что ему нравится чувствовать себя сильным, но не превосходствовать над слабыми. Бен хотел столько рассказать родителям! Специально проверил, стоит ли Сокол в ангаре, и обрадовался, решив, что отец здесь, да и Чубакка тоже. Он уже предвкушал, как наполнятся слезами гордости глаза матери, как отец шутливо предложит отпраздновать это в баре (шутливо ли?), а Чубакка немедленно поднимет его к потолку, а потом прижмет к себе и прорычит что-то очаровательное. Однако, когда Бен подошел к двери и собирался уже войти, он услышал приглушенные голоса за ней. Прислушавшись — чувствительность к Силе ему в этом очень помогла — он сумел уловить часть разговора. Но лучше бы не слышал. — Лея! — прогремел голос отца, звучащий одновременно грозно и отчаянно. — Да! — голос матери казался более истерическим, но, почему-то, стоило Бену услышать его, ему нестерпимо захотелось обнять ее и утешить, — Да, я Лея! И никогда не буду никем другим! — А я что, по-твоему, хотел бы этого? — прогремел отец. — То, что я младше тебя на десять лет, не делает меня дурой, Соло! — тут Бен понял, что дело плохо. Он часто слышал, что жены называют своих мужей по фамилии только тогда, когда до ужаса злы, — Ты смотришь на меня и пытаешься найти её! — Лея! Я… — Что ты? — голос матери вдруг стал спокойным, но очень расстроенным, словно кто-то резко переключил ее, — Ты думаешь, я не вижу? Ты думаешь, я не слышу, как ты шепчешь ее имя? Как вглядываешься в толпу? Думаешь, я не знаю, в какие бары и бордели ты суешься? — Лея, пожалуйста, — Бен почти видел, как отец одним шагом пересек комнату и протянул руку, чтобы провести ею по руке матери. Он почти умолял ее, чтобы она приняла его руку, но он услышал негромкий шлепок. — Да, Хан, правильно. Лея. Лея, а не Кира. Как бы ты этого не хотел, я никогда не буду ей. Я из другого теста, с другой начинкой. Если ты так хотел Киру, то я одного не могу понять. Бен больше предугадал, чем услышал тяжелый материнский вздох. — Почему ты обманул меня? Почему ты говорил, что любишь меня? Почему ты столько лет пользовался мной, моим статусом и вниманием, почему просто не использовал единожды? Тебе так удобно? Тебя и накормят, и напоят, и отмажут, и долги твои оплатят, да, Хан? — Лея, пожалуйста, выслушай меня… — Нет, Хан, это ты выслушай меня. Я так устала. Я люблю тебя, и любила все эти годы, но если ты все еще грезишь Кирой — я не могу и не хочу тебя больше задерживать. Ты можешь лететь и искать ее, или же просто улететь, как ты всегда делал. Наверное, она действительно была особенной, если ты все еще любишь ее. — Ох, так мы говорим, значит, — вдруг вспылил отец, — И это мне говорит кто? Ну-ка, давай, Лея. Дочь Дарта Вейдера! Я вижу, ты в отца пошла, да и сыночек твой туда же… — Это наш сын, Хан! — воскликнула Лея. — Правда? То-то ты Люка целовала! Небось, пока я был пилотом и нам на свадьбу зарабатывал, ты кого попало домой водила! — Да как ты смеешь! Отлично он на свадьбу зарабатывал, ага! Да у нас всегда за твои поездки расходов было больше, чем доходов! — О да, потому что нашу Сенатора Правильность не устраивало ничего, что я привозил! — Ты все это крал! — Перестаньте! — воскликнул Чубакка на языке Вуки. — Учи межгалактический!!! — закричали на него оба и вернулись к тому, чтобы ругаться. Бен, покачиваясь, отошел от двери и вжался в стену. Теперь не надо было и прислушиваться, но всё, чего он хотел — это перестать их слышать. — Знаешь, в тебе никогда не было духа авантюризма! — Это в тебе всегда был только дух безрассудства! — Ты всегда пыталась мной управлять! — А что, твоя любимая Кира не пыталась? — Не смей даже говорить о ней так, ты, Дартвейдеровское отродье! — В отличие от тебя, мой отец хотя бы часть своей жизни провел достойным человеком! После этой фразы дверь распахнулась, и из нее вылетел разгоряченный Хан. Даже не обратив внимания на сына, он помчался по коридору и вниз — к ангару. Из комнаты же слышался тихий плач матери. Эти звуки смешались в голове Бена и, вспыхнув ярким светом, вдруг окрасили все в черный. Чубакка заметил Бена, молча прижал его к себе, успокаивающе поглаживая массивной когтистой лапой, но уже никак не мог помочь.

***

— Почему ты ненавидел своего отца? — спрашивает Рей. — Я не ненавидел его, — отвечает Бен и молчит. Он почему-то не может сказать ей, что просто не мог быть уверенным, что отец не ненавидел его. Почему-то он испытывает к ней сострадание, на которое, как он думает, никогда не был способен. Она — сирота, все равно не поймет, и это только разбередит старые раны им обоим.