***
Как известно, дети бывают разные. Но в большинстве своём они оказываются достаточно злыми. Не по натуре своей, скорее, по незнанию. Когда не знаешь и не понимаешь чего-то — боишься. На этой странной человеческой особенности возникло немало проблем. Ненавидят слишком… Многих. Людей, что выглядят немного иначе. Людей, что по-другому смотрят на жизнь, и людей… Просто любящих не того же, кого любите вы. Пусть и любящих. Пусть и искренне. Это попросту никого не волнует. Детские обиды запоминаются очень и очень хорошо. Не мелкие, более крупные. Когда от тебя отворачивается друг, когда родители задевают сильно. Когда что-то важное идёт не по плану, или когда ты впервые слышишь оскорбления. Ты не хочешь запоминать. Ты даже не стараешься. Но гадкие и колючие слова сами цепляются, как за одежду репей, и колются без конца — самому их с одежды не снять. Приходится привыкнуть к боли, которая постепенно становится незначительной.А я хотел бы сказать, что ты лучшее, что случалось со мной. А я хотел бы сказать, что плевать мне на всё — когда ты со мной.
Влад изначально отличался от остальных. Не так, чтобы сильно… Но в определённый момент этого хватило, чтобы окончательно подтолкнуть его к радикальным переменам в своей внешности. Или жизни. Для некоторых, ведь это почти одно и то же. С самого первого класса он был в конце строя на этой проклятой физкультуре. И даже с его освобождением постоянно приходилось подниматься со скамейки ради строевых упражнений. Ничего сложного. Совершенно. Если не думать о том, что буквально любой другой парень из класса выше его на голову. Те, кто стояли совсем впереди — так и вовсе на две. Он был слабее других мальчишек. Светлые-светлые волосы завивались в слишком милые кудри, из-за которых, поначалу, его даже ласково называли барашком. Только вот и кожа у него была очень светлая — бледная. Сам он — худой. А глаза уставшие были уже тогда. Будто бы вырос слишком рано, повидал много и от жизни уже ничего не ждал. На первое сентября и другие праздники мать обычно одевала мальчишку во всё светлое. Белая рубашка, там, может светло-голубая. Влад сразу напоминал призрака. А когда надевал чёрный пиджак, то ситуация почти не изменялась — его кожа будто бы становилась ещё более белой. И это пугало. Особенно когда у него под глазами начали появляться синяки. С ним особо никто не дружил, но мальчишку это явно не задевало. Он с самой начальной школы был неразлучен с книгами. И те невероятно успешно заменяли друзей. Влад и сам в это верил, пока в его жизни не появился Славка. Тот, едва только переведясь в новую школу, обзавёлся вниманием почти всех мальчишек. Ещё бы — он был высоким, сильным и на физкультуре получал всегда отличные оценки. Громкий. Шумный. Он старался уделять внимание всем, собирал компании и отправлялся на разные «приключения» вместе с новыми друзьями. Вниманием не обошёл и Влада. Даже хуже — тот ему приглянулся слишком, из-за того, что не заинтересован был в, казалось бы, самом подходящем для детей занятии — поиске проблем. — Эй, да чё ты снова в свои книжки уткнулся! Айда после уроков с нами, там погодка — зашибись! Презрительный взгляд снизу-вверх. Славка вместе со своей кепкой, явно спёртой у брата или отца, очень сильно загораживал свет. И навис, гад, прямо над книгой. Зрение сажать не хотелось. — Если для вас собачий холод «зашибись», то развлекайтесь сколько влезет. А я вот «зашибаться» не хочу. — Эх, Влад-Влад, ничего ты не понимаешь! Это выражение такое, типа, классная она! — И вовсе нет. — Ну пойдём, ну чё те стоит?! Влад вздыхает. Чуть не стонет, но сдерживается. Сверстники читали меньше. Думали, кстати, тоже. Поэтому разговаривать с ними было тяжело. Доносить информацию следовало медленнее и внятнее. — Мне не интересны твои «приключения». В прошлый раз вы вышли на лёд, и вас при всём классе директор ругала. Этого мало? Славка прекращает нависать. Стушёвывается, одной рукой поправляя кепку. Бурчит что-то невнятное, вроде «ну, а чё мы…», и взгляд отводит. Значит, Влад почти победил. — Я не хочу знать, каким поисковиком ты пользуешься, чтобы найти приключений на задницу. Мне моя ещё дорога. Бывай. — Ну ты чё… Из-за директрисы что ли, Влад? — Из-за холода, Слав. Из-за холода. — А весной?.. Славик тянет это жалобно очень. Без былого вызова, смелости. Действительно просит. Влад вздыхает, подтягивая книгу ближе и аккуратно вкладывает закладку с изображением туманного леса между страниц. Думает пару секунд, стараясь не поднимать взгляд на одноклассника, на щенка тот похож. Слишком. И хоть собак он не любит, справиться с таким просто невозможно. — Весной и спросишь. Может соглашусь. Иди, давай. Влад жалеет об этом обещании через мгновенье. Сверстники Влада читают меньше. Думают тоже. Оттого глупее. Но обещания запоминают на отлично.***
Когда приходит весна — думать становиться сложнее. Все мысли занимает лето. Близость спасительных каникул. Возможность ночью рассматривать звёзды, стянуть наконец с себя куртку. Спастись от плена школы, лишних взглядов и гулять весь день и всю ночь. Только вот дни тянутся бесконечно медленно. Родители у Влада ругаются без конца, с каждым годом всё хуже. Он уже не волнуется из-за развода. Его не волнует, какую фамилию носить и с кем остаться. Мальчишка просто хочет, чтобы это наконец закончилось. Потому что это мешает учиться. Потому что это мешает жить. В ещё детском сознании всё путается. Влад замыкается в себе больше. Впервые красит волосы — становится брюнетом. Выпрямляет их и стричься отказывается. Кричит всему миру, а главное, доказывает себе — что ему всё равно. Что он уже другой. Что его это не волнует. Сначала они ругались редко. В начальной школе, может, раз в месяц. Потом ссоры участились. Взрослые начали поднимать планку громкости, будто бы вместе с возрастом Влада обрекли на чужие проблемы. Конечно, они оставались чужими. Конечно, ему говорили, что они его не касаются. Ему вообще много что говорили. Только вот это было ложью. Потому что вещи, касающиеся твоей жизни, не могут оставаться только «взрослыми». Значит, родители ошибаются. Значит… Ему пора взрослеть.***
Если надо взрослеть — значит надо вести себя, как взрослый. Кроме криков и ругани о взрослении Влад знает не так много. Книги, конечно, читает, но там же люди не настоящие — вымышленные. Значит, следовать их манере поведения не так, чтобы можно. Поэтому он внимательнее наблюдает за прохожими. За гуляющими людьми, парочками. Иногда смотрит телевизор и… Напрочь заражается идеей о том, что взрослые люди обязательно должны быть в паре. Славка в очередной раз пишет в сети. На кухне вновь ругаются родители. Посуду бьют, кричат слишком громко. Влад совершенно спокойно может улизнуть. Он вообще давно успешно с этим справляется — в такой шумихе никто не замечает пропажи.***
— Слушай, а у тебя давно ресницы такие… — Какие?! Из дома Влад вышел спокойно. Даже со двора. Вообще всё было относительно спокойно, но спустя несколько дней***
— Человек ты, конечно, плохой, но труп разложится как надо. — Ты чё, гороскопами увлёкся? — Возможно. — И кто я? — Мудак обыкновенный, Луна в тупице, а Марс говорит, что тебе нужно прекратить лезть, куда не надо. Старшие классы. Дети тоже получают подобное звание, они уже почти взрослые. Подросли, наверное, стали умнее. Только обиды детские не забываются. Липнут к одежде, как репей. Сам не снимешь. Летом их видели вместе. Владу рядом с одноклассником легче становилось, проще. А тот любил за руку ходить и думал, что поцеловать его просили вовсе не один раз — наклонялся иногда, касаясь губами щеки. А гот и не против был — улыбался иногда даже. Только потом Славка избегать его начал. На сообщения не отвечал, на улице игнорировал. Влад не понимал, в чём дело. А оказалось, что их «запалили». Что это вот всё «неправильно». И класс возненавидел его ещё больше. И, что хуже всего, в главе ненавистников оказался Слава. С его подачек Влада начали гнобить пуще прежнего. Теперь он был педовкой, геем, позёром. Теперь ему некому было рассказать о чём-то, сбежать. У родителей свои проблемы. Точнее, уже у матери. Отец ушёл, ну, а ей… Ей всё равно. Она водит новых хахалей домой и, в общем-то, на сына ей всё равно. Благо не совсем мелкий.***
Прошла ещё пара лет. И, в отличие от других парней, Влад был куда более внимательным к себе. Да, он подводил глаза, в целом красился, даже тональником пользовался — в солнечную погоду руки покрывались пятнами, вместо того, чтобы загорать. Приходилось их замазывать, но в общем и целом… Он просто выделялся. Снова. Только теперь иначе, выгодно, что ли. Был более интересным, потому что следил за тем, как выглядит. Как себя подаёт. От книг не отлипал, знал куда больше остальных. Умел говорить и на уроках часто сбивал всех с толку, когда выходил сдавать доклады без листов и заготовок. Его голос лился беспрерывным потоком. Не было заиканий, запинок. Гот не путался в словах, не спешил и не растягивал свой монолог на весь урок. Просто рассказывал. Глядя на класс так же, как класс на него. Мимо. Кроме цвета волос, причёски изменилось и отношение к миру. Поведение. Да, он всё ещё тихо сидел с книгами. Но этот взгляд… Нескончаемое презрение и осуждение. На такого было сложнее наехать — были видны клыки и когти. Не настоящие, конечно, но когда жертва не забивается, оправдываясь, в угол — её и жертвой не назовёшь. Владу надоело быть маленькой и тихой мышкой. Он пробыл ей слишком долго. И сейчас прекрасно научился себя защищать. Парня не было на первом выпускном — в девятом классе. В десятом он избегал классной деятельности, вроде подготовки сценок и прочего. Таскать тяжёлое его никогда не заставляли, а по оценкам он преуспевал куда лучше остальных, так что чаще всего в школе его не было. Отправляли на олимпиады, тесты. А потом он благополучно прогуливал, врал про здоровье, а ему и верили. Ведь выглядел он всегда бледновато. А так — прогулы не страшны. Мальчик-то умный.***
— Чёрт, а давно у Влада такая фигурка? Славка шумно вздыхает, ногой трясёт, косо поглядывая в сторону одноклассника, прошедшего мимо. Ещё пара месяцев, и ему останется лишь наблюдать за ним во дворе. Не круто. Вообще нет. Даже хуже — нечётко. — Опять двадцать пять! Пару лет назад с этим разобрались, Слав, завязывай! Кирилл с силой хлопает рукой по дружеской спине, фыркает, недовольно проводив взглядом Влада. Проклятый гомик. Проклятый заразный гомик. Чёрт его знает, как и почему он сделал его друга таким, но от этого хотелось ударить по голове. Не раз и не два. А может и не только по голове… И ногами. Но нельзя. Иначе разозлится Славка. А Славка в компании самый сильный, и его лучше не бесить. — Ну не могу я завязать! Он… Он… Вот чё он красивый такой?! Втюхался я в него, по уши! И всё тут! Славка сломался. Он хочет быть рядом с этим проклятым готом, хочет защищать его от чужих колких выпадов, пусть тот и сам хорошо справляется. Хочет обнимать его, хочет прижать к себе и никогда не отпускать. А ещё жалеет о том, что сделал. И ужасно хочет увидеть знакомые светлые волосы. Ведь, наверное, он и сам послужил причиной слишком радикальной смены имиджа.***
Нельзя сказать, что окружение Славы плохое. Что они так уж сильно походят на гопоту, хотя, в тёмном переулке их можно спутать с преступниками — рослые, курят давно, со спиртным на «ты». Говорить красиво не умеют, но в, общем-то, добрые. Никого особо не заденут. А то, что было? Ну, то школьные ошибки. И как минимум главарь всей этой своры хочет их исправить. — Ну и что нам с этим делать? Кирилл вздыхает, опуская взгляд вниз. В его плечо плачет Слава. Слова «Слава» и «плакать» вообще рядом никогда не стояли, а тут «глава» распустил сопли и собирать их не собирается. Кошмар какой-то. — Слав, заканчивай. Завязывай. Слав? Слава! Ну скажи хоть, какой мудак на тебя наехал?! Теперь уже Славка вздыхает грустно-грустно, передёргивает плечами, как воробей, отряхивающийся от снега. — Понимаешь, кент, я втюхался. — Чё… В этого, да? Удивлённый взгляд. Кирилл морщится, наконец за шкирку оттягивает парня от своего плеча и берёт в зубы сигарету. — Ещё тогда все просекли, что ты воду мутишь. Слишком хуёвый развод даже для тебя, чувак. Слишком хуёвый. И, знаешь что, Славка? Ты заебал ныть. Мы всё устроим, только, бля, харе себя так вести. Это как-то совсем не по-пацански. — А с парнем встречаться по-пацански? — Менее не по-пацански, чем пиздострадать по нему. Слава лезет обниматься. Кирилл стонет, стараясь оттолкнуть его от себя. — Лучше бы пивом отплатил, типа, ну, брат за брата же, да? И отстань ты от меня, гомик проклятый!***
— Слышь, эмарь! Влад сглатывает и невольно жмется к холодной — за столько раз можно было привыкнуть — стенке. И, вроде, не впервые. Вроде, не должно быть так страшно. Однако ситуация знакомая. И по чужим рассказам, ведь друзья Влада внешне не сильно от него отличаются, и по своим же воспоминаниям. Гопники подкатывают всегда без прямой угрозы насилия. Со стороны кажется, что человек просто подошёл к тебе «перетереть». Ну, может, обращение не лучшее выбрал, зато сразу ясно к кому. И заканчивается это обязательно либо тем, что ты получаешь по морде, либо тем, что ты кое-как успеваешь сбежать… Либо… Либо тем, что ты сам не замечаешь, как отдаёшь что-то, избегая упомянутых выше исходов. — Слышь, чё… — Телефон, да? Гопник напротив замирает на секунду. Ему важно ощутить свое превосходство. Заставить бояться. В их кругах ведь, действительно, не сколько добыча важна — сколько довольство самим собой, проделанной работой. Эдакие уличные психологи, только не успокоят, а запугают.я просто закрываю глаза и представляю, что здесь никого.
Влад закрывает глаза, дышит глубоко, старается успокоиться. Он привычным движением достает «кирпич» за штуку из кармана — по вечерам только с таким и ходит — и протягивает парню. — Не, слышь чо… Влип. Точно влип. Если от такого отступаются, значит, дела плохи. Реакция не та. Нужно что-то другое. Не покатит следующее — точно валить пора. — Деньги? Где-то были… — Нет, не деньги, ты чё вообще шуганный такой… Влад паникует. Очень сильно. Потому что город у них не сильно большой, а слушок о том, что он гей, уже давно достиг даже маминых ушей. Хотя, если прикинуть, она ещё сама его так начала называть раньше всех. Ладно, хоть не заставила совсем бриться или прекращать этот… Как она там говорит? А, точно, цирк… Только вот речь сейчас не об этом. А о том, что его могут зажать. Потому что за этим парнем проглядываются силуэты ещё двоих. Мозг судорожно перебирает варианты ответов, верного не находится. Руки дрожат. И не только руки, вообще весь он дрожит. А потом резко успокаивается, потому что в голове пустота. И лишь одно срывается с языка — Один раз живём!Сюрпризы осенних дней, Кровь носом, а дождь — стеной. Дворами, что потемней, Я просто иду домой.
Рука болит. Пальцы в крови. Чужой. Странно. Всё это странно. Ситуация, парни. То, что больше ничего почти и не происходит. У Влада адреналин в крови бушует. Он задыхается, слишком часто дыша, и порывается ещё раз заехать говорившему с ним парню по морде. Не выходит. Руки держат… Уже держат. Видно, группа поддержки подскочила. Только не бьют, не скручивают особо. Лишь запястья сжимают, не позволяя толком рвануться вперёд. А у гота от злости и желания оторваться зубы скрипят. — Кир?.. — Завались, блять, просто завались. — Кир, это не по плану… — Я знаю, блять, что не по плану?! А пидор этот, второй, где шляется?!***
— Да тихо ты, блять, это было несерьёзно! — Я тебе сейчас покажу, что такое несерьёзно! — Уже показал. На его носу. Кто-то прыскает в кулак, за что явно получает, а Владу почти удаётся вырваться, ибо смеющийся дружок некого «Кира» из «группы поддержки» ослабляет хватку. — Дай я ему втащу! Отпусти! Отпусти меня! Слава в переулок вбегает мокрый, удивлённый и запыхавшийся. Опоздал. Сильно. — Это какого… — Слав, забери его! — А вы уже расс… — Это самое тупое извинение, которое мне только удавалось получать, и, чтоб ты знал, перед мной не так часто извиняются! Славик жмурится. Потом вспоминает, что его отнюдь не нежную принцессу***
— Это глупо. — Как и весь я, в общем-то. Но ты же меня простишь? Влад отворачивается, но затылком чувствует щенячий взгляд. Снова. Неужели на те же грабли? — Не думаю, что окружающие смогут загнобить меня ещё больше, но кто знает. Хочешь ещё больше испортить мою жизнь? — Скорее наоборот. Славка улыбается, видно, понимает, что барашек сдаёт свои позиции. А ещё он жмётся, обнимая себя за плечи. Явно мёрзнет.***
Влад одевается в тёмные вещи, слишком часто думает о смерти. Он умеет вязать петли на верёвках, знает, что нужно вдоль, а не поперёк. Когда принимает лекарства, не задумываясь, вспоминает значения передозировки. Но вместе с тем он любит весну, тепло. Любит животных, мультфильмы и прочие «милые» штуки, что, в общем-то, не должно быть присуще готу. Просто людей он не любит. Они слишком его задевали. Их действительно было бы неплохо принести в жертву. А ещё неплохой жертвой был бы Славик, который постоянно ошибается в написании слов. Ещё хуже когда он просит советов. В матах… — «Ёбанный» с двумя «н» или с одной? Я не понимаю! — А не материться хотя бы в текстовых сообщениях не проще? — Не проще. — Вот хамло. — А ты… А ты… Да ты вообще фраер! Славка фыркает. Влад нагло усмехается, удобнее устраиваясь на чужой груди и прикрывая глаза. Из его рук медленно ускользает книга, которую ему купил Славик. Его Славик. На дворе весна. Но у Славки всё равно самые тёплые руки. И именно поэтому Влад греется в них, как кот, давно простив все ошибки.