Призыв

      О том, что затея была откровенно дерьмовой, Какузу сказал изначально. Причём сказал, ещё повторил, и ещё повторил, и ещё хорошенько приложил этого дебила лицом в стену, чтобы тот хорошенько усвоил и поверил. Но Хидан в ответ только что-то довольно пробурчал на тему «вот она, сладкая горечь агонии» и остался стоять на своём. Переубедить этого придурка не вышло.       Потому сейчас, во всех смыслах замечательной для работы ночью они были вынуждены карабкаться вверх по скале Чжоу-Ван-Ши — одному из святейших мест страны Огня и потому так идеально подходящей для оскверняющего ритуала. Стоило найти один из древних храмов, когда-то разрушенных буйством Нанаби, начертить несколько пентаграмм или чего там, разложить заранее подготовленные свитки и ждать полуночи. Хидан утверждал, что остальное сила его веры сделает сама. Какузу не верил, но спорить не лез, предпочитая подсчитывать упущенную выгоду и прикидывать способы её возвращения. Благо, недостатка работы у них не было.       Суть ритуала была проста: призыв древнего божества Джашина. Хидан раскидал по самым людным точкам свитки с печатями перемещения и остался ждать, когда кто-нибудь случайно на них наступит и активирует.       — Не просто «кто-нибудь», — поучительно заявлял язычник, не забывая гордо задирать нос, — а идеальное вместилище для Джашина-самы.       Какузу оставался полон скепсиса: — Как ты это узнаешь?       — Заткнись, блять, и не ной. Увидишь.       Скепсис Какузу после таких заявлений рос ещё больше, но Хидан помог ему заработать неплохие деньги на прошлом задании, так что этот заскок ещё можно было потерпеть.       Когда до полуночи оставалось около десяти минут, температура внезапно упала. Какузу не требовалось использовать техники, чтобы это понять: двадцать градусов не опускаются к нулю менее, чем за пару минут. Что-то было странно. Украденные накануне свечи начали гаснуть одна за одной, хотя ветра по-прежнему не было. Остаток видимости помогало сохранять лишь полнолуние, но и это наверняка ненадолго: Какузу видел грядущее к луне скопление чёрных туч.       Хидан от энтузиазма чуть ли не светился.       — Да смотри ты, смотри!       Пентаграмма вспыхнула и задымилась, и вскоре на её территории стал заметен силуэт. Какузу даже отложил в сторону ежедневник, но не столько из интереса, сколько от отсутствия освещения и невозможности ничего рассмотреть. Силуэт медленно поднялся на ноги и распахнул глаза.       Ярко-алые, с чёрным вертикальным зрачком.       Какузу не был пугливым человеком, но от клубящейся в глазах ненависти даже ему стало не по себе.       — Кто вы такие? — с рыком осведомился неизвестный. Какузу чуть прищурился, пытаясь понять, что же его настораживает. С голосом определённо было что-то не так.       — Джашин-сама! — Хидан опустился на колени, восторженно глядя перед собой. — Вы явились на мои молитвы!       — Ну, допустим. И нахрена я вам тут?       Вот тут-то до Какузу дошло, что именно было неверным. Голос. Это не был голос какого-то древнего божества или чего-то в этом роде. Голос был совсем ещё детским, мальчишеским. Да и сама фигура высотой не превышала сто шестьдесят сантиметров. Не так Какузу представлял себе языческое божество, в чём праведном явлении всё ещё сомневался. Потому, игнорируя вопли Хидана «что за неуважение, паскуда!» Какузу включил самый на то обычный фонарь.       Посреди пентаграммы стоял мальчишка. Щуплый, костлявый, мелкий. Болезненным не выглядел, а если и ложно, то загорелая кожа и светлая копна волос легко это компенсировали, но и особенно здоровым тоже. Какузу был уверен, что дети в этом возрасте должны были иметь куда большую мышечную массу. А особенно дети шиноби.       Несмотря на детскую лягушачью спальную шапку, на футболке мальчишки была эмблема Конохи.       — Какого хуя? — теперь уже весьма недружелюбно осведомился Хидан. Какузу с облегчением выдохнул — повезло, что напарник всё же продемонстрировал чудеса наблюдательности и недоверия. — Ты охуел? А ну живо убрал этот блядский свет с Джашина-самы!       Или не продемонстрировал. Игнорируя мат в свою сторону, Какузу спокойно пояснил: — Обязательно, если, конечно, твоему распрекрасному Джашину двенадцать, то как скажешь.       — Охуел?!       — Мне четырнадцать!       — Не велика разница, — прервал обоих финансист и положил фонарь на пол. Теперь он не так сильно бил в лицо мальчишки, всё равно вынуждая его щуриться, и охватывал своим светом большее пространство.       Хидан недовольно пыхтел: — Тебе сердце вырвать?!       — Мозги себе вырви, если, конечно, есть, что вырывать, — Хидан явно хотел возмутиться, но Какузу и слова не дал ему вставить. — Это обычный мальчишка, а твой ритуал ни черта не сработал. Не веришь — проверь сам. Пара наводящих вопросов касательно основ твоей долбанной религии легко выведет его на чистую воду.       — Да кто ты, блять, такой, чтобы ставить под вопросы присутствие Джашина-самы?! Буду я тебя слушать! Мы узрели пришествие единственного, блять, Бога, так что заткнись и преклони колени, — почти прошипел он, а потом тут же обернулся к «Джашину». Какузу в который раз пожалел, что не может этого идиота просто убить. — Джашин-сама, есть ли что-то, чего вы желаете?       Мальчишка совсем не по-божески почесал подбородок и кивнул: — Есть хочу. Много. И стать хокаге.       — Какузу, мы идём в Коноху!       — Сядь! — нет, ну, Пейн его заранее предупредил, что нахождение в организации — головная боль та ещё, но чтоб настолько?! — Так, пацан, во-первых, ты кто такой?       — Джашин-сама, — кристально честно ответил ребёнок и уставился своими алыми глазищами прямо на Какузу. Финансиста не проняло.       — Неправильный ответ…       — Какузу, ты заебал!       — Так что повторяю ещё раз: кто. Ты. Такой?       Мальчишка насупился: — Да Джашин я, даттебайо, что сложного просто поверить?       — Сложность в том, что ты врёшь, сопляк, а этот дебил ведётся, — Какузу проигнорировал и возмущённого Хидана, и малолетку. — Так что назови нормальное имя и дуй домой, пока не пришлось идти по частям. Это я тебе обещаю.       — Не придётся, — фыркнул мальчуган и самоуверенно выпрямился, — я сильный!       На Какузу его слова должного эффекта не произвели.       — Какузу, мы договаривались, что ты просто, блять, поверишь.       — Хидан, это обычный сопляк.       — Это тело сопляка, которому посчастливилось стать сосудом великого Джашина-сама!       — Да, и поэтому первым, что захотел Джашин, это пожрать и титул каге? — Хидан аж задохнулся от возмущения. — Просто признай, что с ритуалом ты облажался и пойдём уже в гостиницу.       — А там есть рамен?       — Завались, шкет.       Хидан всё ещё обиженно смотрел на своего напарника, но, кажется, начал включать мозги. Может, к утру до него всё же дойдёт, что мальчишка — ни черта ни Джашин, если, конечно, Какузу не прибьёт пацана раньше. Тогда язычник из чистого упрямства будет стоять на своём ещё неделю.       — Ну, блять, даже если допустить на секунду, что ты прав, ритуал ведь сработал! Тело перенеслось, свечки потухли и всё было так блядски охуенно, как и должно быть. Я аж прилив сил ощутил, — недоверчиво заявил язычник.       Какузу вздохнул: — Это называется «эффект плацебо», дебил. Ты чувствуешь себя именно так, как очень этого хочешь. Хотел спецэффекты — пожалуйста, хотел прилив сил — без вопросов. Но более работающим ритуал от этого не стал, — раздался резкий хлопок, и мальчишка исчез с всё тем же белым дымом. Видимо, кто-то, кто нашёл брошенные Хиданом печати, использовал обратный призыв. — И теперь этот шкет, видевший наши лица, исчез. Ну замечательно, Хидан, очень профессионально для человека, находящегося в розыске.       — Завались. Нахуй, — язычник скривился, как от зубной боли, но больше не возникал, аккуратно стирая следы пентаграммы. Оставлять священные символы чёрт знает где в его религии считалось дурным тоном.       Какузу же считал дурным тоном тратить всю ночь чёрт знает на что, потому думал лишь о том, чтобы поскорее убраться, заняться работой и, если повезёт, между делом убить пацана. По какой-то причине его исчезновение несколько нервировало финансиста, но думать об этом было поздно. Мальчишку уже не найти.

***

      Джирайя выглядел так, будто съел лимон, да и запил его лимонным соком. Свежевыжатым. На трезвую голову. Он десять минут вырисовывал печати фуиндзюцу, чтобы призвать Наруто обратно, а тот ему за это даже «спасибо» не сказал, с увлечением рассказывая о странных приключениях в каких-то мистических развалинах и двух парнях, которые обещали его покормить.       Стоило задуматься: а не отправить ли его обратно?..       — Дурень, а что бы ты делал, если бы эти двое были из Акацуки? Сам знаешь, от них ты бы так просто не отделался, — попытался призвать к его совести саннин, но Наруто лишь отмахнулся.       — Да не, они были классными. Не знаю, почему, но мне кажется, мы бы подружились.       — Кажется? — скепсисом Джирайи можно было заполнять моря.       Но Наруто в ответ лишь улыбнулся: — Ага. Интуиция, даттебайо, — возможно, сбагрить Узумаки на голову тем двум сатанистам было ещё не поздно. Останавливало лишь то, что Наруто был вроде как джинчурики, а значит — особой ценностью деревни, так что за подобное отношение голову ему оторвала бы не только Цуна, но и весь совет вместе взятый. А жаль. — Нэ-нэ, эро-саннин, а купи мне якисобу-у-у.       — Сам купи. Я тебе не нянька, Наруто.       — Но я же только что вернулся из такого приключения! И вообще, знаешь, было такое ощущение, что время там текло медленнее, и…       Слушать эти россказни и дальше было бесполезно и слишком долго — Наруто уже вошёл во вкус и даже не думал останавливаться. Так что Джирайя махнул на него рукой и поспешил вернуться в отель, так и не заметив чёрную тень, мелькнувшую в глубине синих глаз.