Лепестки крови

«20.04.2018 Дорогой дневник, сегодняшний день прошёл на славу. Хотя были маленькие стычки с учителями. Особенно по алгебре, но всё же я справилась. Разочаровывает немного, что братик мне не помог ведь у него, как всегда, свои заботы. Очень жду, когда приедет папа, ну, или хотя бы дядюшки. Мы по ним скучаем, хотя порой мне кажется, что только я и, возможно, мама. Самое радостное — это то, что не было никакой травли. Так что всё прошло как нельзя лучше. Дом, школа и снова дом. Мама нам сегодня утром сказала, чтобы мы с братиком никуда после восьми вечера одни не уходили. Она сильно волнуется за нас, ведь в городе орудует серийный убийца. Братик этого, кажется, даже не услышал, а мне стало немного страшно. Но я уверена, что всё будет хорошо. Надеюсь, что полиция в скором времени поймает его, хотя у мамы есть всякие сомнения, что копы хотя бы серьёзно относятся к столь важному делу. Так или иначе, но это страшно. Идёшь ты по улице, вечер, и вдруг как тебя хватают и убивают, а ты даже и пискнуть не успеваешь. Ещё говорят, что у преступника есть свой «почерк»: у каждой из жертв не было правой руки. И как только Дипперу не страшно? Хотя… он же не выходит ночью гулять, у него есть дела по важней читать книги и зубрить, ну или сидеть за компьютером и писать какое-то новое изучение. Он очень старается, так… что даже на меня не обращает никакого внимания.» Девушка закрыла дневник в розовой с блёстками обложке. Она потянулась к ручке в виде единорога на тумбочке, открыла её и положила туда дневник. Взяв ключик, который висел на шее, она закрыла ящик тумбочки. В коридоре послышались шаги. — Амабель, Мэйсон, идите ужинать! — позвала мать. Тут же снова послышался стук каблуков. Мэйбл посмотрела в другой конец комнаты, где только недавно, всего лишь три года назад, была кровать её брата. Увы, но тот переехал от неё в другую комнату, ссылаясь на то, что ему нужно больше личного пространства. Вздохнув, Пайнс спустила ноги с кровати и встала. Хотя аппетита и не было, ей всё равно стоит сходить вниз хотя бы для того, чтобы увидеть родных. Девушка осторожно открыла дверь и выглянула, из комнаты напротив вышел парень очень похожий на неё. Он шёл вперёд, смотря в книгу. «Как он только ни во что не врезается?» — подумала Мэйбл и вышла из комнаты. Она, не отрываясь, смотрела на брата, всё так и ожидая, что тот обо что-нибудь споткнётся или врежется в стенку. К счастью, но дошли они до столовой в целости и сохранности. Прежде чем переступить через порог столовой Пайнс-старшая сжала в руках рукава свитера и прикусила губу. Ей очень хочется видеть родных, но так же было немного страшно, особенно перед мамой, у которой, кстати, зоркий глаз. Прогнав из своей головы все негативные мысли, она вновь улыбнулась своей привычной улыбкой и села за стол. — Мэйсон, убери книгу со стола. Читать будешь в своей комнате, ну или хотя бы в гостиной, — сказала мама, ставя на стол тарелки с едой. Женщина сурово посмотрела на близнеца, который даже не посмотрел на неё, но зато перевернул страницу. — Мам, сколько раз я тебя просил не называть меня по этому имени? — спросил парень. Он устало поднял глаза на мать. Встретившись с недовольным взглядом, он взял книгу и положил к себе на колени. — Не надо так. Это твоё настоящее имя и ты должен отзываться на него, а не на имя -Диппер, которым тебя называют дяди и твой отец, — отозвалась мать. Она слегка нахмурилась и отвернулась, подходя к кухонной плите, на которой кипятился чайник. Пайнс-младший только закатил глаза и снова уставился в книгу, между тем взяв в правую руку вилку и перемешивая ею еду. Мэйбл тихо вздохнула и уже хотела сказать маме, что не голодна и она лучше пойдёт в свою комнату, или, даже лучше, пойдёт и подышит свежим воздухом. Во всяком случае — это куда лучше, чем слушать намечающуюся ссору матери и сына. Вдруг Долорес сказала: — Как у вас день в школе прошёл? Всё, пора уходить. Девушка быстро встала со стула и направилась в коридор, попутно теребя свой фиолетовый, между прочим, с кошечками, свитер. Вдруг до ушей донёсся голос брата. — Мэйбл сегодня чуть бы к директору не повели, — сказал Мэйсон, растягивая каждое слово. «Спасибо, братик» — подумала Мэйбл. Она развернулась и посмотрела на мать, которая, по всей видимости, переваривала только что сказанное. Да уж, когда твоя дочь учится фактически хуже во всей семье, и когда так же сын — прирождённый гений — в такое немного трудно поверить, во всяком случае, женщине так точно. Лично Долорес немного устала ходить фактически каждую неделю в школу близнецов и общаться с директором, объясняя то или иное поведение Пайнс-старшей. А так же слегка надоели звонки классного руководителя, который говорил, что у девушки плохие отметки. Не сказать, что она была двоечницей, но учиться может и на хорошие оценки, нежели на «С — D». — А что произошло, Мэй? — устало спросила женщина. Она приложила руку ко лбу и прислушалась, ожидая, что скажет ей дочь. Амабель замешкалась. В принципе, как ей кажется, то её отругали ни за что. — За то, что она опять сегодня надела свой дрянной свитер, — ответил за девушку близнец. Он с неким упрёком посмотрел на сестру, после чего снова уставился в книгу, продолжая перемешивать еду. — Ничего они не дрянные! Это твои учебники и школа дрянные! — сорвалась девушка. — Но это не школьная одежда, Мэйбл, — настаивал на своём брат. Он развернулся на стуле, чтобы лучше видеть свою сестру. — И, знаешь, всем как-то по барабану, что они тебе нравятся. — Мэйсон, Амабель, не ссорьтесь, — сказала мать. Мэйбл только гордо приподняла подбородок и вышла из столовой. Гулять как-то резко расхотелось. Однако в сердце затаился лёгкий холодок. Словно в её сердце заточён большой зверь с ледяными когтями и зубами, который при каждом удобном моменте готов оставить новые следы. Новые царапины и шрамы. И, кажется, что его действия — причинять боль, — стали воплощаться в реальность. Этот зверь, как второе «я», говорит и наговаривает ей всякую чепуху насчёт того, как другим на неё наплевать. В принципе, отчасти он говорит правду. Но она не будет сдаваться. Саму себя уже давно заковала в цепи. Теперь ей важно не то, что внутри, а то, что снаружи. Ведь снаружи все видят её как счастливую и весёлую, беззаботную и жизнерадостную девочку, когда внутри всё только сильнее замораживается и превращается в один сплошной кусок льда. Плачевное зрелище, так что никто его видеть не должен. Это будет им же лучше. Улыбка, маски и все счастливы. Она поднялась на второй этаж и направилась к себе в комнату. Девушка посмотрела на стенки, на которых висели фотографии в рамках. Кажется, будто всё детство и маленький кусочек подростковой жизни пролетел перед глазами. Сначала мелькали счастливые лица всей семьи, потом с каждым годом они становились старше, на некоторых фотографиях отсутствовал либо отец, либо дяди, либо мать. А близнецы же на последней фотографии стояли поодаль друг от друга. Диппер смотрел куда-то в сторону, когда его сестра краем глаза на него слегка грустным взглядом, но со «счастливой» улыбкой. Мэйбл тихо вздохнула, чувствуя как тот зверь, что таится в сердце, снова нанёс удар. Из свежих ран стала сочиться кровь. Что ему надо? Он хочет выбраться и тем самым разбить все маски? Всю фальшь… Нет, ей такого «счастья» не хочется. Может, стоит этому существу дать имя? Или продолжать его называть зверь? А может в будущем они смогут подружиться? Пайнс слегка улыбнулась. Было бы интересно. Наконец показалась белая дверь, напротив которой слегка приоткрытая коричневая. Теперь за этой дверью комната Диппера. Она её почти ни разу не видела, ибо на самой двери висела табличка «Вход запрещён». А вторгаться в личное пространство брата без его разрешения — равно нажить себе неприятностей. Близняшка подошла к своей комнате и открыла дверь, осторожно её закрыв на ключ. Она всего лишь хочет побыть одна. «Справится» со своей болью. Кто бы знал, как она с ней справляется. В принципе, для неё — это самый наилучший способ. Беря в левую руку лезвие, которое она тайком взяла у своего отца, она оставляет столько царапин, сколько потребуется. Пока не станет лучше. И становится действительно лучше. Будто насытившись реальной кровью «Зверь» перестаёт драть сердце и душить душу. А «дрянные», по мнению её дорогого братика, свитера помогают как никак скрывать это. Но каждый раз второе «я» говорит, что пора остановиться. Говорит оно тогда, когда «развлечение» и утоление душевной боли заходит слишком далеко. Когда, к примеру, с предплечья лезвие придвигается всё ближе к кисти. Пока оно не доходит до вен, желая провести красивую, но, к сожалению, неровную линию. Или же даже с плеч неровной кровавой полоской к шее. Неужели снова говорить подругам, что этот красный шарф ей просто понравился и она решила надеть его, а не из-за того, что она пытается спрятать синяки или царапины. — Для чего ты всё это делаешь? — спрашивает сама себя Мэйбл, беря в дрожащую руку платок и вытирая им лезвие. Чувствуется слабость, но самое главное это то, что боль уходит на второй план. Девушка прекрасно понимает, что так нельзя, что из-за подобного резать себя — это глупо. Но проблема в том, что она уже начала эту игру и остановиться ей сейчас трудно. Остаются лишь надежды, что никто об этом не узнает. Во всяком случае, пока ей не исполнится восемнадцать. Тогда её жизнь полностью будет принадлежать ей, и родители не будут в ответственности так заботиться о ней. Пайнс легла на кровать. За окном, которое было рядом, уже стали зажигаться первые фонари, солнце исчезало за вышками домов, унося с собой и тепло и свет. Взгляд устремлён в потолок, где в темноте сияли неоново-зелёным звёздочки. Зато, когда наступает кромешная ночь, то не так страшно. Брата же рядом нет.

***

Стук в дверь. Девушка резко открывает глаза и выдаёт первое, что пришло в голову: — Кто там?! — Это я. Мэйбл, открой, пожалуйста, дверь, — попросила Долорес. Желание открывать дверь не было. Но если она этого не сделает, то ей же будет хуже. Во всяком случае, она может как-то задеть свою мать и та обидится. Девушка быстро одела свитер на футболку, которая была слегка испачкана. Испачкана в крови… Она подошла к двери и открыла её, пропуская мать. — Что такое? — мягко спросила Мэйбл. Никому другому она вредить не хочет. Ни морально, ни физически. Это не та Мэйбл, которую все забыли, но продолжают видеть её счастливой, так пусть она никому не вредит кроме, разве что, себя. «Как же всё глупо» — кричит второе «я», но девушка его не слушает. Этот зверь должен замолкнуть. — Как ты? Может, спустишься и поешь? — спросила женщина. Она смотрела в окно, когда девушка только на неё. — Нет, спасибо, я не голодна. Всё хорошо, — ответила Мэйбл, улыбнувшись как можно ярче. — Точно? — мать наконец перевела взгляд на дочь. И тут Пайнс-старшой стало страшно. Ей на секунду показалось, что все раны, нанесённые ранее себе стали истекать кровью и просвечиваться сквозь одежду. Она спрятала ладони в длинные рукава и обняла мать. — Точно-приточно! — засмеялась Мэйбл. Ей стало так хорошо. Как никогда раньше. А как же: чувствовать родные объятия — это всегда так приятно. — Хах, ну, тогда хорошо, — с лёгким смехом сказала мать, обняв дочку в ответ. Глаза стало щипать. Сердце вновь сковали цепи, но ей сейчас было даже приятней, чем когда она себе причиняет боль. Долорес ещё раз улыбнулась и легонько выпуталась из объятий дочери. — Ладно, спокойной ночи, — сказала женщина и вышла из комнаты. По телу прошёлся лёгкий холодок. Мэйбл улыбнулась и сказала: — Сладких снов, — но они навряд ли дошли до матери, ибо та уже скрылась из виду. Пайнс закрыла дверь и обняла себя. Почему-то ей показалось, что сейчас она сделала нечто страшное, невозможное. Она редко кого-либо обнимала так искренне. Разве что мать, и раньше брата. Но либо ей кажется, либо это правда, но, кажется, что она давно так уже никого не обнимала. Девушка улыбнулась сама себе и подошла к кровати. Жалко, конечно, что отца ещё нет рядом. И брата… Когда один в командировке, то другой всего лишь сидит в другой комнате и либо читает, либо опять пишет какой-то доклад. И ему не нужны ни объятия, ни чего подобного, вокруг него витают только цифры и слова. Мэйбл вспомнила, какими раньше они были дружными и как Диппер не стремился быть лучшим во всём и в будущем поступить в Гарвардский университет. Он намечает себе каждый шаг и уже почти полностью знает своё будущее, когда Пайнс-старшая не предполагает, кем она станет в ближайшем, между прочим, будущем. Ибо до окончания школы ей осталось всего четыре года. Но сейчас ей нужно пережить переход в старшую школу. Ну, как говорит мама, или даже надеется, то она справится, папа полностью уверен в ней, а вот Диппер… про него трудно что-либо сказать. Девушка переоделась в пижаму и легла спать. — Спокойной ночи, Диппер, — сказала девушка. Резко в память врезался один немаловажный факт — Диппер уже как три года не живёт с ней в одной комнате. А она и вновь забыла, и уже какой день говорит «спокойной ночи» пустоте. Мэйбл перевернулась на другой бок к окну, прижав руки в лёгких царапинках к груди. Зверь снова нанёс удар. По лицу скатилась слезинка. Но нужно быть сильной, нужно продолжать носить маску, Мэйбл Пайнс…