Возвращение

Гермиона помнила. Вернее, не умела забывать. И Хогвартс, отстроенный, обновленный, чудился ей то тем самым сказочным замком времен первого курса, то опалённым, мрачным Оплотом при Битве — стоической защитой, не сопротивления даже — просто детей. Смелых ли, хитрых ли, умных или дружелюбных ли, но всё равно напуганных и отчаянно мечтающих выжить, вернуться к родителям, забыть всё, как кошмарный сон. Тут они с Джинни устроили замечательный пикник на третьем курсе, а тут в неё чуть не попало шальное секо. Выжить тогда… чудо, не иначе. Хотя, всё это можно было назвать чудом: и магию, абсолютно нелогичную и ненаучную, и ее дружбу, первую и самую крепкую, долгую, и невероятное, необычное даже для этого мира везение. Абсолютно гриффиндорская бесшабашность и вера в успех — вот и весь рецепт. — Не люблю я сюда возвращаться, — Рон угрюмо смотрел перед собой. Ему чудились Фред, Ремус, Тонкс — такая смешная и неуклюжая аврорша, что не понять, как ее такую в поле выпустили. Призраки бродили по Хогвартсу и его окрестностям. Некрасивые, с развороченными внутренностями, как от Бомбарды, когда ни один колдомедик не соберёт. Не паззл, сплошная каша с выворачивающим запахом запекшейся крови и фекалий. Или с идеально ровной раной от Секо, может, даже без какой-то конечности, если выстрел удачный. Обугленные трупы, прах — жертвы Адского Пламени. Но больше всего было других, «чистых», без единого ранения. Рону почему-то казалось, что у таких должен быть пустой взгляд. Жуткая Авада следов не оставляет, после нее — «спящий» труп, будто сейчас снова мелко-мелко задышит, закашляется — оживет. Для кого-то Хогвартс — память. Для Рона — призраки, поименно высеченные на мемориальной доске. — Не надо, — шепчет Гарри, давно потерявший голос, но отчего-то не желающий лечиться. Он давно отпустил, привык, что никто в его жизни не задерживается надолго. Ни Сириус, ни Дамблдор, ни чертов герой-шпион-предатель Снейп: они будто бы бежали рядом, помогая сделать очередной рывок и сходили с дистанции, как только считали свой долг выполненным. Только вот с ним почему-то никто не считался. Наверное, поэтому он не удивился, что у них с Джинни не вышло — в войну ему просто нужно было к кому-то вернуться, не важно к кому. Это потом, в мирное время можно разобраться, что и характеры у них не те, и планы на жизнь не совпадают… Да кому это мирное время нужно, а? Им бы войну выиграть, с дистанции не сойти, вернуться, выжить. Поэтому с Хогвартсом он давно простился, посчитал все долги выплаченными. Мертвые его интересовать не могли, они свою дистанцию добежали. Менять это он категорически не желал. Гермиона берет Рона под локоток, даже не пытаясь прикоснуться к Гарри. Тот свой выбор сделал, слишком больно, когда кругом смерти и предательства. Гарри по-своему, как умел с этим справился, его позицию она услышала. Рон даже не пытается что-то сказать, всё смотрит на возвышающийся замок. Слёзы давно выплаканы, слова — сказаны, выкрикнуты, выстраданы. И не скажешь, что когда-то могли за болтовней весь день убить. Молчание сейчас уютней, привычней. Тишина обволакивает вязким мёдом, глушит паранойю, сладко щурится, прячась от любопытного взгляда. — Я опоздал, — он идет ровно, будто никогда не сутулился под грузом чего-то непоправимого, словно никогда не плыл, окруженный восхищением, с взлелеянным в груди себялюбием. Немного усталая, но живая улыбка, взъерошенные волосы, соответствующие возрасту морщины под глазами — он совсем не идеален, но, кажется этого даже не думает замечать. Словно не он, а кто-то очень похожий когда-то давно олицетворял чью-то неисполнившуюся мечту о прекрасном принце. — Малфой, — они кивают. Никакого напряжения, всё давно в прошлом. И тут нечего сказать, опять. Блондин пожимает руку парням, рутинно целует руку девушке. Никто не комментирует, только серьезно сверлят взглядами. — Поттер, Грейнджер, Уизли, — они заканчивают с расшаркиваниями, — я рад. Резюме я уже просмотрел, деканство могу предложить только мисс Грейнджер, сами понимаете, — он пожимает плечами, — она вас двоих в узде держала, что ей теперешние гриффиндорцы? — блондин лукаво щурится. — Я согласна, — Гермиона воскрешает в памяти все их приключения и сама себе признается, что не очень-то она и рвалась удержать кого-то от этих самоубийственных порывов. Но с факультетом она справится, на этих детей не открывал охоту Воландеморт, а с остальным она как-нибудь разберется. — Вот и отлично, — хлопает в ладоши Малфой, а потом на секунду замирает и говорит уже тише, — я правда вам очень обязан. Сам дурак, привык думать, что Минерва меня переживёт. Учителя, они же вечными кажутся, пока что-то не происходит. Она всё детей оставлять не хотела, скрывала, зелья сама покупала, — Малфой помотал головой, словно отгоняя что-то, — так что тебе, Грейнджер, я по гроб жизни должен, запомни. А потом я решил, что детям нужна встряска. Я вас троих знаю, мне ещё пожалеть придётся, что вас пригласил, — блондин снова перешёл на шутливый тон. Рон хотел было открыть рот, но его перебили. — Знаю я, Уизли, что ты мне скажешь. Я ведь сюда не от большой любви к детям устроился. Хог ведь никого после Снейпа не принимал, начали уже и из нашей братии пробовать. Хрен бы с нами, лишь бы замок жил. Он же без директора не протянет, только в таком статусе можно ритуалы для поддержания щитов и прочих заклинаний проводить. Вот и я попробовался. Тогда думал только о том, чтобы в Азкабан не загреметь, с министерства сталось бы снова всех по клеткам попрятать. И вот, — он развёл руками, — втянулся. Дети, они меняют тебя. Я только лет через пять осознал, что мое место действительно в замке. Это у нас с вами жизнь, считай прожита: история о нас уже знает. А перед ними, — блондин раскинул руки, — перед ними будущее. Никаких пророчеств, меток — чистый лист! Вам это понравится, — Малфой подмигнул, поманил за собой и пошел в сторону Хогвартса. Бывшее Трио переглянулось. Гарри, совершенно не ожидавший такой экспрессии от своего нового начальника, хмыкнул. Возможно, в этом и будет что-то любопытное. Тем более, отказаться он бы не смог в любом случае. После Хогвартса он неожиданно для всех и для себя в частности обнаружился в подмастерьях у итальянского зельевара, где целых шесть лет из него выбивали всё, кроме мозгов — о наличии этого мастер у своего подопечного даже не подозревал. И сейчас, получив приглашение вести Зелья в Хогвартсе, он в каком-то трансе отправил резюме в ответ. Слизеринский ход, Малфой. Школа всегда получает лучшее, верно? Рон вяло ворочал мысли о прошлом. Его карьера была совсем не удивительной: Аврорат, передовая. Он не Мальчик-Который-Выжил, из него никто Символ не делал, поэтому на передовую пустили. Не то, чтобы он не навоевался тогда, еще до окончательной смерти Змеемордого, но было понимание: он — трус. И он отчаянно пытался доказать, что был достоин уже не существующей дружбы, постоянного всепрощения, сочувствия, любви. Он, рыжий завистливый предатель крови, рвался всем показать и доказать, что может. А потом как-то забылась эта цель, стало важнее прикрыть своих ребят, освободить заложников, не дать кровососам утащить к себе ребенка — много чего оказалось важного. Его и отпускать не хотели, но он точно осознал — навоевался, набегался, а кабинетная работа не для него. Так и мытарствовал, путешествовал по миру, пока письмо от Малфоя не пришло. Стало даже интересно: каково это — нормальные уроки ЗоТИ? До этого, он слышал, детям преподавал американец, каждый год проедавший Малфою мозг тем, как он устал и как его, всего такого свободного и демократического, не любят замшелые английские аристократические снобы. Чего он этим хотел добиться, Рон не знал: может, повышения зарплаты, а может просто побесить в силу мерзопакстности натуры — после того, как Уизли согласился на должность, американца под зад выпнули из школы. Видимо, учителем тот все же был хорошим, раз ему сразу не нашли замену. И все-таки очень грело душу, что пригласили именно его. Даже призраки, казалось, перестали давить тяжелой аурой вины. Признали, его признали даже заносчивые попечители, для которых предатели крови были сродни красной тряпке для быка. Гермиона резко вскидывает голову. В голове перелистываются учебники французской Высшей Магической Школы, просматриваются заново лекции по теории магического базиса, основам трансфигурации — по всему, что она изучала под пристальным взглядом Пьера Рюжи, самого деспотичного преподавателя для студентов. Вообще, ее специализация — разработка контрпроклятий, а остальное, как говорится, преподавалось для общего развития. Только так уж вышло, что мсье Рюжи был в корне с этим не согласен, дотягивая любого, даже непрофильного студента, хотя бы до Подмастерья Трансфигурации. Гермиона, к ее чести, сдала все предметы с блеском, долго потом еще работая с бывшим преподавателем совершенно не по своему профилю, чему оба ничуть не огорчались. Они остались добрыми друзьями и всё еще активно переписывались, хотя при бешеном распорядке дня у обоих видеться не получалось. Гермиона активно сотрудничала с Мунго, помогая колдомедикам лечить особенно запутанные случаи. Предложение Малфоя пришлось очень кстати: Гермиона в тот момент буквально жила на Успокаивающем и совершенно разубедилась в разумности магов. Может, дети будут понятливей? Трое магов медленно пошли за директором Хогвартса. Пусть думали они о разном, но в одном они были схожи: прошлому и настоящему они уже отдали достаточно сил, пора бы позаботиться и о будущем. Тихо насвистывал ветер, перешептывалась трава, щебетали невидимые сплетницы-птицы. Нерушимой верой в Магию стоял Хогвартс, укрывающий от врагов Ее детей, как завещали Основатели.