не о том.

когда К. пишет: «мне не нормально», Майя привычно морщится и кусает запястье до синих следов. столько бежать, К., столько дорог пройти и так и не найти своего места? Майя ничего не говорит, начинает болтать о всяком. К. спрашивает: «как ты, милая?» у Майи в голове тысяча ответов: новый город холодный, два насморка в месяц, невъебенная хуйня, творимая мной, просто безгранична, учёбой можно завтракать и укрываться по ночам, а времени всё равно не хватит (как и способностей), бедный мальчик, посаженный мною на качели, уже практически в небе, а так ещё ничего и не понял, свалится сам или всё-таки столкнуть? мысли роем гудят, проедают себе путь наружу, но пальцы – не рот, они куда менее импульсивны. Майя пишет: «новые туфли жмут, квартира потихоньку становится родной, слежу за твоим творчеством». ни о чём. К. молчит долго, молчит, казалось бы, абсолютно равнодушно, а потом выдаёт поток любимых ею деталей: здесь есть подъёмник, в городе много ледяных скульптур, на кухне мёрзло, окрестные бабушки уже придумали несколько легенд о её появлении, сигареты кончаются слишком быстро. Майю от таких ответов всегда колотило, потому что хотелось знать глубже: спит ли по ночам, как давно не ела, укрывает ли кто-то перед сном (кто вместо меня), сколько новых рисунков за последние полгода, тебя разрывает сильно или по чуть-чуть? но они ведь не лезут глубоко. отношения из той оперы, когда молчат по полгода, а при встрече, словно и не расставались. К. говорит, близкие. Майя набирает: «когда приедешь, увидимся?» стереть. «позволишь ли увидеть, когда приеду я?» стереть. реестр её внутренних «можно» непредсказуемый, как пиздец, зато настолько же разнообразный. в нём нет только «любить себя» и «дотянуться до К.». как они могут быть близкими, если молчат не вместе, а друг другу? (Майя виновата сама ведь тишина началась с неё)