Всё зависит от винта!

Действия происходят после того, как Пин демонстрирует свой прибор "шапка-невидимка" и теряет ту видимую врождённую порядочность. После демонстрации прибора, делающего людей невидимыми, Пин закрывается у себя в мастерской на корабле и начинает строить машину, что намного отличалась от всех своих предшественников. Он делает её довольно долгое время, уделяя промежутки своего отдыха на сон и еду в течение нескольких дней. Лосяш, по обыкновению зайдя к другу узнать, как обстоят дела у изобретателя, решает попросить его о маленькой просьбе, которая заключалась в починке электрического чайника, потому что без него ему довольно-таки трудно заваривать чай во время очередных своих изучений научных статей, математических чертежей и научных открытий из-за неимения той маленькой древней штуки, что нагревает воду в кружке без чайника, потому что та осталась в его доме за овер-дохренища световых лет от их корабля, дрейфующего в космическом пространстве. Это было его последним воспоминанием перед тем как очнуться в мастерской его старого друга, будучи связанным в довольно неправильной и чрезвычайно неудобной позе. Прохладный ветерок вызывал табун мурашек по всему телу, которое, кстати говоря, оказалось полностью без одежды. — Пин? — сквозь давящую на мозг тишину, неуверенно и нервно позвал Лосяш, слыша только, как гудит мигающая лампочка в мастерской. Он не мог понять, что сейчас происходит и взаправду ли это, потому что только в странных и довольно смущающих снах он мог бы представить себя именно в таком положении во всех прямых и переносных смыслах, к тому же будучи полностью голым. Голова нещадно болела, будто что-то очень тяжёлое приложили об его лоб довольно крепко. Узкие щёлочки сине-голубых глаз обозревали ту самую гудяще-мигающую лампочку, одиноко висящую на проводе, несколько раз завёрнутым скотчем, что под действием ветерка в помещении покачивалась из стороны в сторону. Предчувствия у учёного были явно не самыми лучшими, а в мысли прокрадывались довольно странные мысли, почти полностью покрывая надежды на то, что это всё шутка и розыгрыш. — Йа-йа, — донеслось из дальнего угла комнаты, будучи произнесённым знакомым и таким ожидаемым для слуха мужчины голосом немца, как и медленные звонкие шаги. Он нёс в руках что-то, что явного доверия не вызывало, всё же... — Это, должно быть, какая-то шутка? — дрожащим голосом стал тараторить лось, нервно сглатывая ком, образовавшийся в горле. — Друг мой любезный, это розыгрыш? Уверяю, получилось крайне смешно! А теперь, будьте добры, от... Но не успел он договорить, как на его губы легла холодная рука немца с иссиня-чёрными глазами, похожего на пингвина по своей манере одеваться во всё чёрное и белое, как и сейчас, сомкнув челюсти, а потом и вовсе засунув в его рот странную для "жертвы" вещь, являющуюся кляпом. Да, такие нередко применяют в БДСМ (Боже, Пин, что ты творишь со мной и бедным лосем, остановись). — Найн, никакой ошибка быть не может, мой милый друг, — мужчина улыбнулся, застёгивая сопротивляющемуся шатену кляп, довольно посмотрев тому в глаза и повторив: — Никакой ошибка. То, что Пин нёс в руках несколько минут назад уже лежало на железном столике рядом с дёргающимся и привязанным ремнями учёном, не внушая особого доверия и ярого желания Лосяша узнать принадлежность всех этих штук, особенно на себе. Он даже пытался что-то сказать, но, увы, все его попытки из-за кляпа были тщетными, лишь невнятное мычание, которое отдалённо напоминало слова. Такое жалкое сопротивление, оказываемое со стороны будущего подопытного, на глазах у пингвина заставляло его прийти в восторг. Да, ему нравилось видеть именно такие выражения лиц у своих жертв, как тогда, будучи невидимым для всех. Его сущность выходила наружу, не опасаясь быть увиденной, теряя страх и обретая контроль над ситуацией. Сейчас голубоглазому Пин уже не казался таким порядочным добряком, как было раньше. По телу пробежались мурашки уже не от холода, а от страха перед дальнейшим. — Обещаю, больно не будет. — эти слова были сказаны зловеще, а ещё больше страха нагонял его акцент в этой довольно щекотливой ситуации. Холодная бледная рука черноволосого аккуратными лёгкими движениями прошлась по его солнечному сплетению, спускаясь дорожкой всё ниже и ниже, уже дойдя до талии, а затем спустившись до лобка. Это заставило мужчину дёрнуться. Дальше руки опускаться не спешили, после чего и вовсе убрались к столу, занимаясь тем, что на нём лежало. Всё это время, пока холодный немецкий мужчина-механик был занят содержимым на на столе, Лосяш продолжал отчаянно дёргаться, что не дало никаких результатов, кроме боли в сдавливаемых ремнями конечностях, но после, отчаянно обмякнув и перестав дёргаться, он отстраненно продолжал смотреть на мигающую лампочку, покачивающуюся под потолком... Всё это время Пин насвистывал какую-то отдалённо знакомую мелодию, поэтому в помещении уже не было так тихо. Наконец, когда брюнет закончил, в руках у него был довольно странный предмет, в середине у которого было что-то вроде замка. Пока что о предназначении этого предмета Лосяш даже не подозревал, но когда до его разума дошло примерное очертание его свойств, связанный по рукам и ногам задёргался и стал кричать, прося о помощи, но помощи не было. Помещение было звукоизолированным, а двери наглухо закрыты на замок, что было нетипично для механика, но мало удивляло сейчас. Одна рука Пина сжала член Лосяша, а вторая стала надевать на него утяжку, состоящую из кольца на основании и двух других, разделяющих его яички. Мужчине такие ощущения и действия не приносили особого восторга, но вторая часть прибора заставила раба науки (и не только) задёргаться и взвыть. Эта часть, состоящая из длинного провода, полностью погружалась в уретру, заходя в член наполовину его длины и фиксируясь железным кольцом. Всё это великолепие соединяло общее крепление проводов и небольшой замок, не давая причинному месту сделать ни единого "вдоха". Шатен сглотнул ком, понимая, что попал, а дёргаться уже не оставалось сил. Тыры-пыры, трали-вали, прошло дохуища времени подготовки к основному действу, установилось на тело лося более чем достаточно различных брЭкс-фЭкс-сЭкс игрушек. После установки каждой из них брюнет удалился, на короткое время оставив своего подопытного наедине с собой. За это время к треску, исходящему от мигающей лампочки, добавился звук капающих где-то вдалеке капель воды, дико раздражающий и нещадно бьющий по нервам, словно ебаным молотком по ведру на голове. Одущение было как раз именно таким. Где-то не совсем вдалеке в это время доносится оглушительный треск, лязг металла, аки в ебучих фильмах ужасов, звук, как от вертушки вертолета (улетает, блять, как и моя психика), а затем скрежет, играющий на нервных окончаниях, словно долбоёб (горе-музыкант) смычком по ненастроенной скрипке, всё ближе и ближе приближающихся колёс. После такого даже я бы не удивился появлению той ебучей куклы из пилы, которая бы и притворилась сучьим пингвином. (тут должен эпично въехать с прибором //хер его маму знает, как назвать этот прибор, пока лидирует "Бурав4ик"// Пин, чё-то сделать в духе диснеевского злодея //скорее всего заржать//, а потом продемонстрировать то, как крутится со скоростью пропеллера вертолёта силиконовый хуй на //как эта хуйня железная в виде насадки или палки, блять, называется// вертеле и сказать, что-то вроде: — Этот прибор есть «Буравчик» и он пробурить в твоей ебучке //нет, в другой ебучке, что ниже пояса// дырку, размером с Марианская Впадина. *смех в стиле диснеевского злодея под спидами на максималках.* а не вот эти вот три точки.) ... Суть в том, что лосяра остаётся и без чайника и без очка разом в самых прямых и переносных смыслах. Лосяш проснулся. Проснулся резко в холодном поту, к его сердце билось с такой скоростью, будто бы он бежал целый марафон и вот-вот казалось, что оно не выдержит и остановится. Но это был кошмар. Более того, в своем доме, где из небольших круглых окошек на него падали, согревая, теплые лучики солнца, буквально нещадно паля все темные предметы в комнате, включая темные волосы и черную часть одежды на Пине. Пин... Все, что бедный Лосяш помнит, так это то что вчера сильно напился, когда работа еле получалась, и чёртов старинный чайник сломался. После, он помнит, как не выдержав, шатен позвонил Пину, говоря что-то невнятное. Дальше только странный привкус на губах, фантомное ощущение чужих рук на теле и парочка болящих засосов. Они никогда особо не были любителями тактильных ощущений, но когда речь шла друг о друге, это был, откровенно, другой разговор. Они всегда тянулись друг другу, стараясь дотронуться, но по какой-то причине старались этого избегать до нынешнего момента. Возможно всего этого бы и не было, если бы не тот звонок и пьяные бредни с другого конца трубки изобретателя. Вскоре и сам Пин проснулся. — Доброе утро, принцесса-бабочка, — пролепетал брюнет, томно вздохнув и развернувшись лицом к лицу лежащего рядом мужчины, вглядываясь в его сине-голубые, словно океан, глаза. — Ой, ну тебя, — с наигранной театральной обидой ответил Лосяш, с улыбкой целуя немца, поддавшись к нему вперёд. Теперь-то они точно заживут счастливо, если их, конечно, не закидают камнями их же близкие друзья.