Проклятие

      Говорят, лучше всего там, где нас нет. Где-то далеко, под покровом разноцветно сияющих звёзд, или в глубине цветочного сада, — да хоть на той же Кореллии, только не в Коронет-сити. Возможно, Кореллия не такая уж и выгребная яма, — возможно, Коронет в ночи прекрасен, будто неонуаровая кибернетическая сказка, за загадочной полутьмой огней высоток умело прячущая гниль и нищету. Возможно, познакомься они с Ки’рой в другом месте и других обстоятельствах, — прожили бы долго и счастливо. Однако вот не бывает «долго и счастливо». Не в этой Галактике. И уж точно не на Кореллии. Или где-то ещё, — даже на Соколе, в шкафу, между плащами Лэндо.       Хан помнил, как её схватили в последний момент, Хан помнил глаза Ки’ры, — кричащие: «уходи». Уходи, спасайся, беги. Хан убежал, — и ради чего? Ради того, чтоб вернуться.       Он поклялся стать самым лучшим пилотом любой ценой, — он кучу всего себе ещё наобещал, чтобы вернуться. Ради Ки’ры.       Её чуть спутанные волосы, тоненькие пальцы, болезненно-бледная кожа, — когда от голода буквально синеешь, — тёмные круги под глазами лиловыми полумесяцами, торчащие ключицы… Было, всё же, в бедности какое-то лихое очарование. После очередной из совместных вылазок, Хан вычёсывал из волос Ки’ры налипшую грязь, приглаживал вьющиеся пряди, — и от кончиков его пальцев прямо в сердце что-то бежало и кололось, дыхание сбивалось и где-то внутри клокотало. Через пару лет Хан осмелился поддаться желанию и позволил себе её поцеловать. Ки’ра его не отвергла. В тот самый, можно сказать, роковой момент Хан твёрдо решил, — он никогда не отпустит Ки’ру, пусть им и придётся расстаться. Он вернётся за ней и заберёт.       Даже если ей это стало не нужно.       Когда Ки’ра попала в Кримсон Дон — закрыла прошлое за стальной дверью. Кореллия, трущобы, пресмыкание перед поганью, и даже Хан, её милый, хороший Хан. Забыть всё, оставить и отбросить, как ненужный хлам от переработки отходов где-нибудь не во Внешнем кольце даже, — её осознанный выбор. Окружённая роскошью и изобилием оборванка из подворотни, — зачем? Этого не было. Ни помоек, окроплённых кровью за последний кусок пищи, ни Коронет-сити, ни всей Кореллии. Не было Хана, — пока вдруг не появился на Первом Свете. Чуть округлая, сгорбленная спина, спрятанная под простецкой курткой, — Ки’ра узнала Хана сразу же, и даже не потому, что среди всей сияющей золотом красоты он резко выделялся.       Просто это её Хан, её милый, хороший Хан. Выскочил, вылез непонятно откуда, — и из памяти Ки’ры. Ему в какой-то степени даже повезло, — не сгинул где-то на полигонах, или где-то, может быть, очень вовремя промолчал, стиснув зубы, — что вряд ли. Этот голодранец Хан слишком прост, — и слишком честен, чтобы выжить в Галактике, где гильотиной над шеей нависла власть Империи. С Империей лучше не воевать, а сотрудничать на взаимовыгодных условиях. Не точить на неё зубки, — обломаются.       Не повезло Ки’ре, — после стольких лет, что она пыталась забыть Хана, не мечтать о нём с улыбкой, они вновь встретились. Даже себе она не признавалась, что скучала по нему и грёзила, — только Хану смогла.       Вот же жалкая женщина, — с глазами-океанами слёз, невыплаканных и залпом проглоченных. И они никогда бы не вырвались, не размыли бы оковы чёрных ресниц, — а вот текут едко-холодными дорожками по щекам, капают на ключицы, пробуждая давно потухшие огненные следы поцелуев на коже. Ну что за проклятие первой любви?       Вот же ужасная, страшная женщина, — в кого она превратилась за три, — всего три, — года? Смотрит, смотрит, улыбается, шепчет что-то нежно, — и через миг во взгляде ни капли былого, только высокомерие, какая-то жалость даже.       Уходи. Спасайся. Беги.       Хан, ну чего ж ты раскис, — ты же Соло, ты же всегда один и никто тебе не нужен. Разве что если ты считаешь её неотделимой от своей жизни частью. Так вот, — это неправда. Сколько раз говорили, — не верь никому? Тем более ей.       Её изящным кудрям, её голубому взору, её глубоким вздохам и сладким губам. Не верь её ресницам, её мягким умелым рукам, не верь ни единой клеточке её тела.       Возможно, бывает «долго и счастливо», — возможно, в этой Галактике или даже на Кореллии, возможно, между шелками плащей Калриссиана, — но не с этой женщиной. С ней остро, больно, волнующе и по-подростковому горячо, — Хан мечтал о Ки’ре с самой юности, — но не долго и уж точно не счастливо. И даже если бы он знал, что она предала их любовь уже давным-давно.       Скажи, Ки’ра, готова вновь понестись сломя голову за вражеским поцелуем? Забыть всё, о чём раньше думала, что планировала, — и пуститься в нестабильную пляску с обстоятельствами длиной в целое мгновение. Позволить себе хотя бы на минуточку подумать: всё так, как они хотели, — усыпанная звёздной пыльцой бесконечность космоса впереди и за спинами, — желанная свобода только для них двоих. Для Ки’ры и Хана.       Хочется смеяться, бежать, не отпуская рук, и целоваться, целоваться, — без счёта времени, до ноющей боли в кровавых губах. Они вместе, — не совсем, — они свободны, — почти, — они влюблены, — возможно.       Но стоит ли секундный порыв всех её планов, амбиций и тщательно выверенных ходов? Стоит ли этого всего безродный мальчишка, одинокий, не знающий, чего ему вообще в жизни надо?       Ки’ра умеет оценивать перспективы, — Хан это понимает, когда Первый Свет взлетает с песков Саварина, взмывая в блеклое небо. Ки’ра умеет давать ценнейшие уроки, — и пускай Хан, увидев Драйдена Воса с Ки’рой рука об руку, догадался сразу, что всё между ними закончилось ещё в космопорте, как они оказались по разные стороны шлюза КПП, внутри у Хана ещё что-то теплилось. Жизнь столько раз кормила дерьмом, Беккет столько раз за всего-ничего времени подставлял, — а Ки’ра растоптала, осквернила их общие воспоминания, воткнула в спину самый грациозный из всех ножей.       Никогда. Ни за что. Никому. Не верь. И даже если ты когда-нибудь найдёшь своё безмятежное светлое счастье — это ненадолго. Так или иначе, ты останешься один, — наедине с призрачными идеалами и несбывшимися мечтами. С раз за разом вертящимися, как гравитационный колодец, признаниями в голове, — лживыми и поддельными.       И почему, почему, почему? Почему это именно она, Ки’ра, — его первая и, Хану казалось, единственная? Ну что за воздушных замков он себе понастроил, — ну что за проклятие первой любви?