С глаз долой...а остальное не могу

5 Сентября 1783 года. Горько... Горько и жарко... Будто меня снова сжигают на костре, приняв за друида. Когда тёмный дым от сырых дров забивает лёгкие, когда болят вывихнутые на дыбе руки, когда слезятся глаза от обиды за смех и гнев собственных людей, когда пламя уже танцует возле самых ног и, прыгая на кожу, заставляет её чернеть и пузыриться, когда даже милостливо потерять сознание от боли не можешь... В тот раз я на себе ощутил, что люди не могут убить страну, а теперь... ...Узнал, как это больно - умирать. Я почти не помню последние два года с того самого дня, когда Корнуоллис вызвал меня в Америку. Они слились для меня в сплошную череду тошнотворно-паршивого виски, поражений и предательств... О, да... Последнего я нахлебался по самое не хочу! "Дождь... Всё время идёт дождь... Удивительно, как меня до сих пор не смыло. Удивительно, как я до сих пор жив - ослабевший от яда и напряженной осады. Все источники воды оказались отравлены или загажены до такой степени, что никто не мог к ним подойти ближе чем на десять ярдов, не очистив желудок. Чувствуется, Америка делал всё, чтобы встретить нас во всеоружии... Де Рошамбо зачем-то отозвал Бонфуа на другой фланг, так что здесь нас только двое: Я и Альфред... Не считая наших солдат. Альфред делает шаг вперёд, слегка покачиваясь на скользкой от воды глине. Сжав зубы, он наводит на меня мушкет. Глупец, в такой сырости порох наверняка давно отсырел, а если и нет - мне хватит ловкости уклониться! Главное - не отключиться, не потерять сейчас сознание от усталости. - Теперь я стану независимым от тебя! Альфред... Какого чёрта ты творишь? И вся эта , вся эта ненависть, вся ложь, все недомолвки, все ссоры и обиды, все эти смерти лишь для того, чтобы... Чтобы... - Ни за что! Мне удаётся выбить мушкет из его рук. Оружие падет, взметая вверх фонтан бурых капель, мерзкий, чавкающий звук трясины вторит бьющим в моей голове крови. Крови дурной, отравленной, давно прогнившей и, наверняка, мало чем отличающейся от окружающей нас грязи. Штык-нож всего лишь в дюйме от его лица, и мне наконец-то удаётся немного стряхнуть с себя дурман, чтобы посмотреть ему в глаза. Они горят. Горят, как болотные огни, как глаза Цербера, как раскалённые угли, приготовленные палачом для пытки еретика... Как горело моё сердце в проклятом 1665 году... Гордость. Упрямство. Боль. Надежда. Отчаянье. Решимость. Я вижу всё это в его глазах, сейчас таких похожих на ожившие части бриллианта из ордена золотого руна... Проклятые камни, кровавые камни. И я почти не удивляюсь, когда вижу в них ещё кое-что. Удовольствие. Альфред... Неужели тебе нравится то, что происходит сейчас? И ты готов умереть, чтобы это продолжалось? Чтобы и дальше были кровь, боль и смерть? Или ты настолько хочешь победить меня? Дышать... Так тяжело дышать... Зачем? Неужели... - Ты чересчур доверчив. Дурень. Не ему. Себе. Я говорю это себе... Слишком расслабился, слишком привык выигрывать, слишком привык доверять... Избалованный мальчишка, которого никто не захотел поставить на место. Воюя с Франциском и Иваном, я привык, что всё будет в порядке. Для Франции я нужен не в мёртвом, а в более-менее товарном виде, желательно обнажённом, чтобы поставить меня на полочку как очередной трофей. А Россия... Иван... Он никогда и не пытался мне навредить, только отвечал на мои уколы... ...И уж точно мне не врал. Да, не говорил, да молча улыбался, но... Не врал. Никогда. Я отвожу мушкет в сторону, пытаясь не обращать внимания на проблески превосходства и удивления в его глазах. Мне опротивела эта бессмысленная война. Война, в которой победа не принесёт мне ничего, только окончательно утащит мою душу в ад. - Думаешь, я смогу застрелить тебя? Дурень. Мда... Конечно, я не ангел или святоша. Пирата и колдуна вообще трудно заподозрить в чём-то... Хорошем. И за всем этим все уже забыли, что я не только маг, разбойник и интриган, но и... Рыцарь? У каждого есть что-то, что является для него святым, недостижимым, но оберегаемым куда сильнее жизни. Для стран - это их подданные. Но не только. И если сейчас я могу победить Альфреда... Да, потери будут, но если я захочу - всё получится. Только мне этого не надо. Мне не нужна победа только из гордости! Мне не нужна ценой жизни моих людей, дорогого мне человека и моей души! И мне всё равно, что будет после.... Хватит. Я устал идти против себя. - Чёрт. Как же так вышло... Не могу... Дышать. Всё внутри полыхает, скачет, вибрирует, как сворачивающаяся клубком огненная змея. Её тело оплетает меня, душит, я слышу её шипение, когда она своим хвостом сдавливает мне горло, так похожее на треск горящего хвороста. Её ядовитый язык обжигает кожу, когда она собирает злые, гордые слёзы с моего лица. Она шипит, чувствуя, как её огненной чешуе касаются холодные капли... И только этот холод не даёт потерять мне сознание..." Едва вернувшись из Парижа, я выгнал всех из дома. Всех, это включая брата, прислугу и своих магических друзей. Не хочу никого видеть. Кажется, то же самое я кричал, когда бросал вслед упирающемуся Алистеру кортик. Промазал, жаль... ...Он появляется вскоре, слишком чёткий, среди опиумного дыма и пьяного угара. Стоило воевать с Китаем хотя бы для того, чтобы сейчас в полной мере наслаждаться дешёвым и качественным ядом. Он пробирается сквозь обломки мебели, пустые бутыли, разодранные книги и перевёрнутые в очередном приступе бешенства жаровни. Парочка из них лежит совсем рядом, насмешливо мигая мне своими угольками и распространяя всё больше и больше сладковатого дыма. - Убирайся. - Нет. Я улыбаюсь, сумев наконец-то различить его настоящего, среди других наркотических видений. Даже Пётр не смог ничего поделать с его гардеробом - та же самая одежда, те же подкованные сапоги, тот самый шарф... Те же самые колдовские глаза, и прекрасное, не по-мужски нежное лицо... Только он совсем не улыбается. - Россия, ты что, английский забыл? Ну, так я по-русски скажу... - и собрав остатки сил, напрягаюсь и со всей возможной иронией говорю: - Poshol von! - И не подумаю. Как ему в нескольких словах удаётся передать так много? Я улыбаюсь шире, замечая, как его передёргивает от этого. - Артур, прекрати это! - Что это? - притворно удивляюсь я. Чем скорее он уйдёт, тем быстрее я смогу снова... - Пьянство? Опиум? Куча портовых шлюх, которых я использовал, и их сутенёры, которых я избил? Что? - Прекрати себя гробить. - А почему бы нет, Ваня? Какое дело тебе до того, что я собираюсь делать? Ведь это... Меня охватывает шальная ярость. Сейчас больше всего мне хочется его убить. Мне сейчас слишком больно, чтобы я мог понять, во что это может перейти, но... Ведь это... - Ведь это ты виноват во всём, ТЫ! Ну почему, почему, почему ты не помог мне? Ведь это ничего тебе не стоило!!! Почему ты ничего не сделал?!! Иван не отводит взгляда, не пытается как-то оправдаться, не делает ничего, что мог бы сделать другой, пытаясь сохранить себе жизнь. Он только смотрит, как я приближаюсь к нему, собираясь убить. Когда между нами остаётся меньше шага, Иван опускает глаза, разводя руки в стороны, и тихо произносит. - Бей. Он даже не пытается увернуться, уклониться или как-нибудь ещё ослабить мой удар, только немного теряет равновесие, когда мой кулак достигает его лица. Только приподнимает лицо, смотря на меня в упор, грустно и понимающе так, что это бесит! - Бей. ...Он повторяет это, продолжая послушно принимать удар за ударом. Даже когда, в конце концов, упал на пол, проговаривал это! Угли шипят, когда кровь из его ран заливает их, его одежда после многочисленных магических ударов превратилась в клочки, лишь шарф остался более-менее целым... Правда кровь с него будет вывести ой как не просто, он насквозь пропитан ею. Я чувствую, что безумие наконец-то прекратило властвовать надо мной. Будто с каждым ударом, который я нанёс Ивану, я расставался с частицей этого грязного, выжигающего меня изнутри огня. Полностью я очнулся, сидя у него на груди, сжимая дрожащими руками окровавленный осколок бутылки. Иван всё так же смотрел на меня, не осуждая, пытаясь держать глаза открытыми, лицо его было изрезано. Один из ударов пришёлся на бровь, раскроив её пополам, поэтому он постоянно смаргивал, не давая крови попасть в глаз. Я с отвращением выбросил осколок подальше, и, бессильно колотя кулаками его грудь, скрючился от накатившего на меня отчаянья и омерзения к себе. - Почему... Почему ты ничего не сделал, чтобы помочь мне победить его? - Потому что на себе познал то, что ты хотел с ним сделать! - тихо, на выдохе, без злости, но так, что мне захотелось всадить себе пулю в висок от того, сколько еле сдержанного гнева и безысходности было в этих словах. - Одумайся, Артур! Америка давно не ребёнок, чтобы нуждаться в твоей поддержке! Неужели ты хотел, чтобы он навсегда остался твоей колонией? Разве ты не понимаешь, что это - рабство, вечная тюрьма?!! Большая, прекрасная золотая клетка с драгоценным ошейником и мягким порицанием при попытке бегства. Ты сам сделал так, чтобы он так поступил! Ведь... Тебе было абсолютно на него наплевать... - Это не правда! Как ты смеешь так говорить?!! Я же... Я же люблю его... - Если любишь - отпусти. Но ты настолько увлёкся ролью заботливого родителя, так упился своим выдуманным счастьем, закрывшись в своём собственном тесном мирке, что совсем перестал обращать внимание на других, в том числе и на него. А ты... Россия кое-как прижал меня к себе одной рукой, и медленно встал, так и не отпуская меня. Он попытался продолжить говорить, но закашлялся и после долгого спазма смог выплюнуть на свою ладонь розоватый комок крови. От движения многие раны заново раскрылись, но тут уже вступил я, наскоро проговаривая лечебные заклинания. Белые искры касались его кожи, вслед за моими пальцами, заживляя порезы и даря облегчение. С последним словом на его теле не осталось и следа от нашей драки, только ставшая более светлой кожа говорила о сильной кровопотере. Иван кое-как добрёл до чудом уцелевшего, хоть и перевёрнутого и слегка обгорелого дивана, и устало свалился на него, так и не отпустив меня. Он положил свою голову мне на плечо и мерно задышал, обдавая кожу неестественным для других существ холодом. А я... Меня трясло, крупная, паническая дрожь волна за волной проходила по телу, выворачивая его наизнанку. Если бы было чем, меня давно стошнило. До меня, наконец, начало доходить, ЧТО я натворил... И только обнимающие меня руки не позволяли мне начать биться головой о стену. - А ты... Ты сделал всё, что мог, чтобы тебя начали ненавидеть. Если бы я был на его месте, я бы тебя убил. Но этого никогда не будет, потому что я не смог бы поступить так же подло, как он. Ни гнева, ни злобы, ни укора или упрёка, ничего подобного. Только понимание и нечто между усталостью и нежностью. Жаль, что сейчас я не могу посмотреть ему в глаза. А может это и к лучшему - мне еле хватает сил слушать и слышать его слова, чтобы ещё смотреть ему в глаза. Я не выдержу этого. Трус! - Ты говорил, что знаешь на себе... -... Как быть чьим-то рабом? - Я хотел сказать колонией. - Артур, рабство, оно и есть - рабство, какими бы красивыми словами его не называли. - Ты не ответил. - Я вообще могу уйти... - НЕТ! Не осознано, голо и так стыдно хватаюсь за него руками. Так... Глупо... Это. Нет. Я действительно не хочу, чтобы он ушёл. Не сейчас, не надо, не покидай этот дом, пока из него не ушли все эти дурные, забытые поступки и тяжёлые воспоминания! Не оставляй меня одного Он прерывисто выдыхает, и я кожей ощущаю его появившуюся улыбку. Ту самую, открытую и неумелую, самую-самую. - Что ж... Да, я был на месте Альфреда, причём не так давно. Я свободен лишь последние триста лет. - Но ты ведь тоже пошёл против того, кто... - У меня не было другого выбора. Либо я убиваю Улуса, тем самым даю себе шанс на спасение и защищаю сестёр, либо... Он не договаривает, но это и не надо. Я слишком часто не могу объяснить его поступков, чтобы не понять его сейчас. - Тогда... Почему же ты не убил меня? - Это не моя война. - Не твоя? - снова начал вскипать я. Боже, что я делаю? Так постыдно ищу оправдания в чужих поступках... - Не говори мне, что это не твоя война! Всё это время ты пытался помирить нас с Альфредом, высылал письма, устраивал встречу, всячески поддерживал... Но только дело дошло до боёв - ты отказался дать мне своих людей! Предатель! - я снова вижу, как вокруг Ивана собирается тёмная дымка такой соблазнительной, знакомой энергии. Я уже видел её раньше, а сегодня - несколько раз. Зря всё-таки Россия не использует свою силу. Всякому волшебнику известно, что если долго не практиковать магию, в конце концов, она способна вырваться из-под контроля. Сейчас это происходит с ним - магия, удерживаемая своим хозяином, но не переставшая быть его частью, обрела некое подобие сознания, самостоятельно решая, когда ей следует появиться. Уверен, скоро она обретёт такую силу, что её смогут видеть и не маги. Тёмные, будто из фиолетового льда, нити потянулись к моему горлу, с отчётливым желанием задушить, а то и похуже, но Ваня рывком притянул меня ближе и скрипнул зубами. Магия замерла, покорная воле своего создателя, но не отступила и приятным прохладным венцом облекла голову. Тело отяжелело, осоловело, перестало казаться взломанным изнутри, веки задрожали, приближаясь друг другу... Вот гад! Как только ему удалось пробить мою защиту и усыпить меня? Он же после нашей драки даже на ногах не стоит! Возле уха послышался низкий хохоток, уводящий меня всё дальше в дрёму. - Ты... зло. Ты - самый коварный дьявол, который когда-либо существовал на свете. Ты воплощение всех бед, которые только есть на нашем свете. Ты уууаааауу... - пробираясь сквозь зевоту, пытаюсь закончить свою мысль. - Ты тот, кто способен уничтожить весь мир. Но я не позволю тебе это сделать... Никогда... Берегись, ибо теперь ты - мой враг навсегда. Мне так и не удалось раскрыть глаза, поэтому остальное я помню только на слух и осязание. Помню, как его рука сместилась ниже, и он рывком поднялся, держа меня на руках. Помню, как его магия, такая чудесная, такая бережная и приятно ледяная, обхватила всё моё тело, помогая Ване нести меня. Помню звук его осторожных шагов между осколков и тяжёлые шаги вверх по лестнице. Мерное покачивание, будто я снова в море... Огненная змея, давно обвязавшая своё пылающее тело вокруг моего сердца и вонзившая в него свои грязно-красные от яда и крови клыки, боязливо задёргалась, сжимая почти сожжённый ошмёток плоти туже. Что, тварь, не любишь холод? Зря... Это лучшее, что есть на свете для меня. Гадюка заметалась, гадко сыпля обжигающими искрами, опаляя грудь изнутри, чувствуя, как всё ближе и ближе к ней подбираются губительные для неё объятья льда. Змея затряслась, когда ледяные нити магии неуловимо быстро связали её, проникая внутрь. Несколько конвульсивных подёргиваний - и всё. Сердце... Как давно я не чувствовал, чтобы ты так билось: мерно, сонно, упруго и немного гулко, но без надрыва. А не отдаваясь в ушах барабанами и забиваясь скачками куда-то к нёбу. Я чувствую, как Ванина магия не собирается покидать меня, но... Я рад этому... Холодное, такое ласковое прикосновение чуда... И с каждым из них, будто появляются узоры инея на сгоревшей плоти, сращивая разрушенное огнём между собой... Так мягко... Дверь уютно скрипит, когда Ваня раскрывает её ногой, проходя в мою спальню. Не останавливаясь, он проходит к кровати и заботливо кладёт меня на неё. Он уже собирается уходить, руки уже почти не касаются меня, но... Я всё ещё не хочу быть один. Больно и почти зло хватаю его за пальцы. Хотя, как я могу сделать ему больно? В таком-то состоянии! Однако... Я слышу тихий выдох и кожей ощущаю опускавшуюся на другую сторону кровати тяжесть его тела. Он далеко. И сейчас и обычно, но... Он не отпускает моей руки. И это главное. - И-ван... А что бы ты сделал, будь на моём месте? Кажется, это будет ещё одним пунктом в списке самых постыдных вещей за этот вечер. Только... Мы похожи в этом. Даже у двух самых ярых противопоставлений есть что-то похожее. Так и мы. И я даже знаю, что это. Мы слишком властны в своей любви. Слишком сильны, чтобы не губить тех, кого любим. Правда, дошло это до меня только сейчас, спасибо, Ваня! - Я бы... - чувствуется, сейчас он снова ведёт бой, с самим собой. Что ты мне ответишь? Как ты мне ответишь? Правду? Или не выдержишь и солжёшь? - Я бы отпустил... Но не уверен, что после этого я смог бы жить. Это было бы больно, слишком больно даже для меня... - Ты действительно дьявол. Так просто говорить о собственной слабости... Подлец... Какой же я подлец... Это же Иван... Глупо было бы принимать его за такую же мразь, как я. Ворочаюсь, пытаясь скрыть выступивший на коже румянец и снова слышу его, какой-то снежный смех. - Что ж... Если ты так думаешь, я буду злом, но... Не сегодня, хорошо? Даже злу нужно спать, чтобы набираться сил и творить пакости добру в твоём лице. Он улыбается. Я в этом уверен. Можно сказать, я чувствую это по тому, как подрагивают кончики его пальцев. Я знаю, что я тоже улыбаюсь. И я засыпаю, убаюканный его обещанием. Первая ночь за долгое время, не похожая на забытье или угар. Первая ночь без бессонницы и кошмаров. Мне наконец-то приснился сон. Много-много снега и роз. Интересно, что это означает? Историческая справка по главе. Одними из самых известными фактами о Борьбе США за Независимость был факт её начала - Бостонское чаепитие, когда колонисты уничтожили груз чая, принадлежавший Английской Ост-Индийской компании. Завязавшаяся после этого война не являлась противостоянием только Англии и США, на стороне последних были так же Франция и Испания. Ярким примером того является упомянутое сражение при Йорктауне, крупнейшем сражении на суше, ставшем поворотном моментом в истории освобождения Альфреда - англичанам во главе с Чарльзом Корнуллисом, противостояли объединённые под дуэтом графа де Рошамбо и Джорджа Вашингтона американцы и французы. Если бы Англия выиграла это сражение, всё могло быть иначе... Однако и после него война продолжалась. Только 3 сентября 1783 года во Франции, произошёл "Парижский мир", где Англия признала независимость Америки, а так же уступила Флориду и Минорку Испании, составила торговые договоры с Францией и Голландией.. .В общем, единственным приятным моментом стало то, что Франциск за свою помощь США поплатился, впав в глубокий экономический кризис и революцию, причём последнюю Альфред яро помогал устроить) Россия же, на всей протяжённости войны сохраняла вооруженный нейтралитет и играла роль примирителя. Не раз Ванюша посылал бумаги для подписания мирного договора между Артуром и его воспитанником, не раз пытался их помирить, но у него ничего не вышло (Георг 3, тогдашний король Англии, в свою очередь не раз намекал нашей королеве, что не прочь получить от неё солдат, чтобы усмирить бунтующую колонию, на что ему не один раз показывали вежливую, но фигу - только-только сами прекратили воевать, так ещё и в чужую войну лезть! В общем, хотели как лучше, получилось как всегда... Смотришь, если бы Ваня решил повоевать, сейчас бы на пару с Артуром поделили мир) Об упомянутых в речи Артура оборотах. "Как горело моё сердце" - Великий лондонский пожар 1665 года, при котором сгорело более 80% построек. Однако, это пошло городу только на пользу) Что примечательно, по времени пожар длился так же, как в этой главе, вернее с начала парижского мира 2 сентября, по 5) "Из ордена Золотого Руна" - все слышали о проклятом бриллианте Хоупа? Так вот, в то время его ещё называли "Голубым французом" и только-только начинал свою кровавую историю. Он украшал королевскую подвеску этого самого ордена) Чем-то он действительно похож на глаза Альфреда, вот:http://static.diary.ru/userdir/2/1/2/9/2129719/71669124.jpg http://clubjewelers.com/attachment.php?attachmentid=177&d=1334298285 "Дешёвым и качественным ядом" - что-то в этом веке Артур разбушевался, вон, всего лишь за несколько лет до войны с США, уже пару раз и с Китаем по поводу опиума воевал) Зато, достать наркотик в Англии после них стало проще простого, лишь бы деньги были. "Даже Пётр не смог" - помним, что в начале века был у нас такой император, введший в русский обиход европейскую одежду? Представим, что даже этот великий человек не смог привить России привычку к иноземным нарядам .*представила картинку, в которой Петя держит в руках европейскую рубашку с кружавчиками, а Ваня поминутно крестясь и матерясь от него убегает**бета дико ржет* Итак, с легкой руки беты, устраиваю конкурс: что же всё-таки подарил в прошлой главе Ваня Артуру? Ну, или хотя бы с чем это связано? Победителю обещаю приз) От беты: Может это матрешка?