Люцерны

- Вас, эльфов, всегда тянуло в мою скромную обитель. Взять даже мальчиков из публичного дома мадам Римус. Хмурая и вредная особа, и как только ей пришло в голову открыть место улыбок? - «Место улыбок»? Его бровь искривилась. Бардовая волна в который раз ударилась о стенки плетенной бутылки. - Бесспорно. Сколько раз они улыбались подо мной? Мм, и не припомнить. Хотя, я и сам грешил на улыбки. – слова отразились на смуглом лице. Завитки над губами чуть подпрыгнули. - Это единственный грех, который тебе отпустили Боги. Очередной обмен улыбок. Несмотря на слова эльфа, магистр сомневался, что ему отпустили хоть один грех. Если Боги, Создатель, Андрасте, да, кто угодно свыше, и считали все его провинности, то точно на деньги. Или на что там играют всевышние? У каждого сои ценности. Подумать только какой куш они могли выиграть! Но, это не меняет смысла: кто бы не выигрывал в азартном подсчете проступков тевинтерского мага, они давно сбились. Никто не выиграет, никто не заберет его душу. Он пропьет ее сам. Не зря же нынешний гость так хватит его коллекцию. - Ее жизни ничего не угрожает. – прервав распитие терпкого напитка, эльф метнулся взглядом на магистра; достаточно серьезным и глубоким, учитывая их ветренную беседу минуту назад, - Не могу сказать того же про шахты Маротиуса и местных малификаров. Встрепенувшись от первой фразы, хозяин особняка не отфиксировал следующий отчет о их сделки. Дело, несомненно, требовало скоро решения, но после нескольких весточек с восточных земель магистра глубоко беспокоило состояние его матушки. Не сказать, что она чтилась им как любящая и заботливая женщина, но все-таки их связывали семейные узы. Отбросив все лживые лица на многочисленных приемах, работников борделей, всех виноделов империи и парочку гномов, с которыми они частенько разыгрывали партейку-другую в «Порочную Добродетель», (признаться, они не хуже антиванцев совали карты под сапоги) из семьи у него осталась только мать. Бездарно потеряв отца, заняв его место в магистериуме, не попрощавшись с ним – он не желал такого дежавю, пускай и находил это чувство волнующим. «Аква Магус» прекрасно разбавляло затуманенный мозг в такие моменты. Мессер Павус припадал левым плечом к арочному косяку, устремлял взгляд в закат (в Минратосе они всегда алые) и покачивал бокал лириумного напитка, словно в нем плескался не алкоголь, а его мысли. Ситуация с гостем роднилась с вечернем пьянством, только было утро, а взгляд падал на широкоплечего эльфа. Антиванский наряд его невероятно красил. - Сколько их было? - Д… - Ты же избавился от них? Они больше не в городе? - Дориан, - хмурое лицо эльфа, казалось, еще больше потемнело, - Перрепатай (тевинтерское название убийц магов) не было в окрестностях твоего семейного поместья, их даже не было в самом Каринусе. Либо твои источники тебе врут, либо ты становишься излишне дотошным. И излишне наглым, чтобы отправлять мне «любовное письмо» от какого-то выдуманного имперского лорда с просьбой «заскочить», - особым тонном выделил последние слово, подчеркивая всю его абсурдность, - В гости и отведать тыквенного пирога. Мужчина улыбчиво отвел руку с бокалом в сторону, распадаясь в поклоне и красивых речах: - Salvum silentium (тев. Сохраняй тишину). Все ради безопасности. Что, не нравятся пироги? Крепко сложенные на груди руки, накалившиеся лириумные полосы и вены; осуждающие скулы, эти впадины в щеках - они делали его взгляд слишком нравоучительным и взрослым по отношению к говорящему. Возвышаясь над эльфом, Павус чувствовал себя ребенком перед вставшем с хромой ноги ментором. Позиция «выше» не помогала. Антиве удалось преобразить темнокожего эльфа, придать шарма и мужественности. Но даже эта солнечная страна не ослабила его плотно сжатых губ и остро сведенных бровей. - Хорошо-хорошо, Серый Волчонок, в следующий раз некий лорд пригласит тебя на бутылочку Антиванского. Надеюсь, ты убедился в их исключительном мастерстве виноделия. А, да, - блаженно выдыхая, Дориан бросил косой взгляд на диванный столик, точнее на цветной пергамент, повторяющий бутылочный силуэт, и вернулся к зеленным глазам гостя, - Благодарю за подарок. Эльф резко поднялся с кресла и сблизился с хозяином дома. Его рука замерла напротив шеи тевинтерца, кожа переливался страшными оттенками. Лириум словно глубже впадал в плоть, освещая ее изнутри. - Я просил… Никогда не называть меня так! Ты знаешь причину! - волчонок оскалился, рычал; Дориан улыбался и наблюдал, - Каффас. Улыбка сменилась возмущением. Дориан театрально толкнул собеседника в плечо, но сразу же сблизился с еще более очаровательно растянутыми губами. Заставил гостя замяться и заметаться взглядом. - А я просил не воровать мои ругательства. Вороны и правда дурно влияют на тех, с кем имеют дела. - Они не воры, а убийцы. И это я имею с ними дела. - эльф остыл, лириум перестал светиться, - Не волнуйся, после «дел с Воронами» все ругательства потеряются в антиванских выражениях. - Антиванских выражения? Серьезно? Ох, это все мое влияние! - Дориан рассмеялся, намекая на неприсущее его гостю красноречие. - Они так называют. Пару раз меня отчитали… Каждое последующие слово гостя из солнечной Антивы звучало все тише и тише. А улыбка его собеседника сияла все ярче. Казалось, стоило ему замолчать и одарить Павуса самым недобрым взглядом, на который он был способен, как завитки над губами магистра растянулись еще шире. Дориан с первой встречи, с первого их совместного дела не внушал доверия одинокому войну. Ему мало, кто внушал доверия, особенно после событий в Киркволе и пары лет после. Он до сих пор помнил тот урок. Вспоминал его ночами, видел во снах и в горькой жидкости бокала. Но не в той, что подносили ему в этом доме. Дориан всегда рассказывал про вкусы, про новые сорта и про тех, кто дарил ему эти шедевры виноделия, но вся его болтовня не имела значения. На языке всегда оставалась кислота, горчило горло, а по телу разливалось тепло. Сколько бы тевинтерец не подавал ему самые редкие экземпляры, сколько бы раз он не выливал их в глотку – разницы он не чувствовал. Но видел. Его привычка покачивать в пальцах бокал и наблюдать за послушным алкоголем привлекла Дориана, он просто не мог не прокомментировать это: «Как ты обращаешься с бокалом? И не смотри на меня так, если бы у тебя в объятьях была твоя любовь – она бы задала схожий вопрос. В худшем случае – ушла, оставив на твоей темной щеке красный след от ладони.» Сейчас он понимал, что в этой фразе раскрывалась вся сущность озабоченного тевинтерского магистра. Слухи о его любви к плотским утехам и алкоголю сразу подкреплялись его манерой речи, а потом еще и рассуждениями. Почти каждый серьезным разговор заканчивался или начинался с воспоминаний о борделях, о встречах с молодыми лордами и о грязной натуре эльфов. Ему хватало наглости говорить все, что думалось, прямо в лицо. Одновременно это обескураживало, злило и, как ни странно, успокаивало. И почему он так часто просил «не смотреть на него так»? Годы вырезая работорговцев на пограничных землях и питая ненависть ко всей империи и магии, Фенрис никогда не думал, что именно слова магистра, нет, его мелочные упреки заставят его изменить свой взгляд в бокал. В будущее. В Антиву. - Я уже и забыл, как ты умеешь заговаривать зубы, - Фенрис вновь уложил руки на груди, словно его это как-то защищало от напористых речей магистра, - Павус. - Прекрати, не люблю, когда ты зовешь меня так официаль… - Мессер Павус. Наглость заразительна. Особенно наглость Белого магистра. Зная о своем влияние, он уже заранее театрально возмутился и продолжил игру. - Доминус Павус, если ты хотел соблюсти все прави… (в переводе с тевене "dominus" - "господин". Является формальным обращением раба к хозяину, а также любого эльфа к члену магистериума) Все его тело находило это чувство волнующим. Дежавю прикосновения их смуглых тел. Внезапных ласк, освещенных лириумом. По истине магическое действие. В моменты ярости его руки наполнялись невероятной силой, способной с легкостью раздавить что шею, что талию магистра. Волчонок всегда хватался за них, ему нравились сиплые вздохи, нравилось заставлять молчать хозяина особняка; ему нравились его мягкие стоны, ему нравилось скользить ладонями под пола золоченного халата. Он никогда не признается себе в этом запретном влечении, после еще не забудет осыпать проклятьями. Скажет, что это все вина Павуса. Будет прав, но лишь отчасти. Обнимая лопатками балконную арку, Дориану не хватало силы избавить себя от гематом и оттолкнуть гостя из Антивы. С такой злостью его не любил даже тот тал-васгот с Хмурого корабля. Он был так неопытен, так торопился и рычал, что магистр пару раз назвал его «животным» и «монстром». А монстр, который сейчас так увлеченно вгрызался в его губы и путался в попытках сорвать одежду с себя, вызывал лишь сожаление. Его страсть разила гнилью, гнила его душа. Чтобы Дориан не делал, он не мог избавить своего друга и люцерна от боли. Наверное, он стал единственным мужчиной в его руках, не способным забыться. Каждый раз подначивая его, накаляя и так крепко свившиеся в клубок чувства, магистр Павус делал хуже и самому себе. В момент их близости вспоминалось и являлось в образах все, все, что невозможно волновало магистра. Трахая мальчиков в борделе и разделяя ложе с приезжими орлесианскими принцами, он расслаблялся и не вспоминал ни единой секунды с… Они оба никогда не говорили о своих возлюбленных, но до сих пор искренне желали получить хоть одну весточку от двух великих созданиях Тедаса. Одновременно пропавших. Дориан схватил в руки беспокойное лицо эльфа. Крепко сжимал, смотрел более чем серьезно. Фенрис всегда мечтал слышать серьезность в речах своего друга, но не любил этот взгляд. Он казался ему страшнее своего проклятья, болезненнее лириумной агонии. Он также сильно сжал оголенные бедра магистра. - Спасибо, что навестил мою мать. Шахты Маротиуса теперь займут наши люди, мы сможем начать поиски. И я думаю, мы найдем что-то… Что-то, что поможет нам. - Дориан, это еще глупее, чем наша с тобой… связь. Ты думаешь мы с завязанными глазами вырезали тех малификаров? Там ничего нет! Ничего, что нам может помочь. – Фенрис вырвался из хватки, вскидывая руками и освещая комнату клеймами, - Когда я согласился на твою авантюру, я помню, как ты сказал мне, что люцерны избавят Тевинтер от рабства, избавят от магии крови… А сейчас мы занимаемся тем, что ищем давно умерших..! Они любили перебивать друг друга. Всегда холодный эльф привык к такому обращению, его редко развозило на громкие разговоры, на широкие улыбки и вообще на эмоции, но сейчас все накалилось. Слишком долго их дело стояло на месте. Мысль о смерти их возлюбленных уже не казалась безумной, она стала обычной. Нормальной. Они похоронили их, но продолжали раскапывать могилы. - Тише, Волчонок, - магистр успел утопить эльфа в объятьях, прежде чем его эмоции сыграют с ним плохую шутку; вновь крепко сжимая его, мужчина чувствовал как клейменное тело содрогается от скорби, как его крик превращается в немой плач, - Тише… Уложив голову Фенрису на плечо, Дориан и не заметил, как его желание утешить друга увяло. Руки ослабли. Дрожь оказалась заразнее наглости. Зажав веки и вновь разомкнув их, Дориан выдавил из себя скупые слезы. Мутный взгляд рождал любимые образы, прошлое. Фенрис смотрел перед собой, прожигая мокрым, но гневным взглядом линию горизонта. - Мы должны найти их. И пойти за ними, в каких глубинах Тени или еще какой дыры они не находились. Эльф говорил это громко и решительно, убеждая себя. Он шумно, на выдохе, замолчал, что-то обдумывая. Скорее его взгляд вновь устремился в горизонт, через балкончик, по крышам черных зданий. - Без них мы становимся уязвимы и по-детски глупы. Хотя последнее, это скорее твое влияние. - Какой же ты сухарь. – Дориан ответил ухмылкой. Они разомкнули объятья, покрасневшими глазами осматривая друг друга. - Оденься. – приказным тоном отозвался Фенрис, хотя ему самому стоило застегнуть жилет и затянуть поясом брюки, - Я останусь в столице на некоторое время. Выедем через неделю вместе. - Ты должен мне новый халат, Фенрис. - Тебе всегда же нравились антиванские ткани? Когда все кончиться… - О, сочту за предложение. Обмен улыбками.

***

Через месяц им удалось найти подсказки об исчезновении Лавеллана и Хоука. Спускаясь в шахты, они встречали лишь громкую тишину камней и тьму. Казалось, их не спасали даже факелы и магия. Так длилось до тех пор, пока один из люцернов не вскрикнул, указывая куда-то в сторону оврага пальцем: «Сфера! Она светиться!» Пред их глазами горел изумрудным огнем шар, заключенный в узорчатую клетку. Никто из них никогда не видел ничего подобного. Кроме одного. Сколько бы не прошло лет, Дориан Павус всегда будет помнить времена инквизиции. Главного виновника торжества и его игрушку. Фен’Харела и сферу разрывающую завесу.