Соси молча, пожалуйста!

Солнце светит. Птички гадят на верхние скамейки, что опоясывают стадион. Солнце светит, жарко даже в футболке и тонких, треснувших еще осенью кедах. Жарко было бы, наверное, сиди я тут в одних трусах или даже без них. Солнцу похеру, солнце палит. Верчу головой по сторонам, приставив к глазам ладонь на манер козырька, и жалею в сто пятый раз за день, что забыл свои солнечные очки в общаге. Забыл на краю стола, кстати, нарочно оставив на самом видном месте, чтобы не… забыть. Дай пять своему везению, Кир. Оно тебя в последнее время очень любит. Лавка разогревается, и это ощущается даже через плотные джинсы. Ерзаю, размышляя, не подложить ли под задницу почти пустой рюкзак, и недоумевающе кошусь на Снегу, которая настолько увлечена своим телефоном, что даже и не думает обращать внимание на такие глупости. И это в тонком платье-то! Ведьма, не иначе. Ведьма, чьи светлые волосы треплет ветер, но почему-то отводя их назад, а не пихая в лицо. Ведьма, что задумчиво прикусывает губу и даже не думает поправлять сползшие на нос затемненные очки, которые вот-вот грохнутся ей на колени. Сто процентов на колени, а не как у меня три недели назад под трибуны. Жарко-жарко-жарко! У меня еще около пятидесяти минут между парами, и в здании торчать совершенно не хочется. У меня еще только пятьдесят минут, а этот гад таскается где-то! Гад, у которого физ-ра и которую он, сдав зачет, как и Снега, еще черт знает когда, успешно проебывает. Где-то. И не то чтобы я записывался в мамочки или читать нотации, но привык как-то, что если он прогуливает что-то, то со мной. Потираю разогревшуюся скулу и, подумав, легонько толкаю сестру не самым белым носком кеды. Снежка даже не замечает этого. Демонстративно выдыхаю и закатываю глаза. Обвожу стадион взглядом в сто тысячный раз. Трибуны. Стайки только что закончивших год первокурсниц, которые почему-то предпочитают сплошь нижние ряды… Сдающие нормативы стоящему вдалеке физруку бегуны… – Будь человеком и положи свой чертов телефон, – не выдерживаю и даже тянусь к этому самому «чертовому» пальцами, по которым тут же и получаю. – Сколько можно? Снега лишь пожимает плечами и, не поднимая взгляда, сдвигается чуть вправо. – Раздражает, правда? – Вопрос явно с подвохом, но, сразу не прочувствовав, осторожно киваю, заметив, что смотрит на меня скосив глаза. – Добро пожаловать в мой клуб, братишка. – И что это значит? Хочешь сказать, я тоже… – Хочу и говорю. Ты не «тоже», ты «постоянно», за исключением тех моментов, когда твоя пассия не шарится где-то, а сидит рядом. Задумываюсь даже, пытаясь прикинуть, насколько применимо к Владу это слово… и как-то совсем никак. Словно не налезает. Пассия… Да уж лучше тогда «ебырь». – Но сейчас ни пассии, ни телефона в моих руках нет! Видишь? – вскидываю пустые ладони, забив на то, что правая заляпана потекшей из ручки синей пастой. Сколько бы пятен на коже ни было, мобильника в них нет. Снежка кивает, с сомнением косится на эти самые пятна, тянется к своей сумке и наощупь находит пачку влажных салфеток. Пихает ее на мои колени и сочувствующе кивает, глянув из-под очков. – Что, разрядился? Принимаюсь очищать руки и с равнодушным видом жму плечами, не желая признавать очевидное. Да, разрядился. Иначе бы кое-кто уже получил свою заслуженную порцию порицания в ста двадцати сообщениях. А может, в ста двадцати трех. Кто ж знает? – Ну, хочешь, позвони ему с моего? – предлагает, оторвавшись от своей переписки, или что у нее там, и я упрямо качаю головой в качестве протеста. Ну вот еще. Не буду я ему звонить, так придет. Если, конечно, не умудрился свалиться еще откуда-нибудь или подраться, или попасть под автобус, или отравиться бракованной сигаретой, или… – Привет жителям подземелья, выползшим на свет. Ну да. Как же. Когда нам еще появиться, как не сейчас? И какого хрена со спины, спускаясь с самых верхних рядов трибун? – О чем хмурим лоб? Закатываю глаза, в очередной раз проклиная ебаные очки. Снега коротко кивает в качестве приветствия и снова опускает глаза, продолжая настукивать сообщения. Мне же достаются вполне себе дружеский хлопок по плечу и тычок коленкой. Усаживается напротив, на низкую спинку следующей в ряду лавки, и вместо неизменной пачки сигарет вертит в руках вытянутое, все еще запечатанное мороженое. Прослеживает направление моего взгляда и, смахнув бесящую его, отросшую челку со все еще выбеленными кончиками в сторону, спрашивает: – Хочешь? Мотаю головой. – Не люблю… – Продолговатые предметы? – Приподнимает бровь и в усмешке кривит рот. Ну да, куда же без этого? Не подначит раз – и я тут же решу, что его похитили пришельцы, заменив оригинал каким-нибудь клоном. – Фруктовый лед. Опускаю подбородок, невольно отмечаю, что наши колени почти соприкасаются и у кое-кого явно ладонь чешется на мою положить руку. Вон как нетерпеливо постукивает по своей длинными пальцами. Поднимаю голову и, стрельнув глазами вправо, замечаю то, чего не может видеть он, а именно – стайку притихших девчонок, что нет-нет да глядят на его спину. Обсуждают шепотом друг с другом. После пара взглядов исподтишка достается Снежке и аж целый один, совершенно не заинтересованный, мне. Классика, дамы и господа, пройдемте в следующий зал! – Откуда у тебя оно вообще? – Припоминаю, что и сам Влад не очень к любой замороженной массе, кроме обыкновенного пломбира, а значит, сам себе такое вряд ли бы купил. Да и бегает он чаще до табачного ларька, чем до стоящего черт-те где единственного в округе мороженщика. – Да так. Угостили. Закатываю глаза и даже не собираюсь спрашивать кто. Не собираюсь спрашивать кто, потому что прекрасно себя знаю и, оценив возможную конкурентку, выпаду в осадок и проебу себе все мозги. Нет-нет-нет. Все. Хватит. Пора перерасти уже. – Уверен, что его можно есть? Поворачиваюсь к подавшей голос Снеге в ожидании пояснений. – Подозрительных отверстий на упаковке, яда и приворотного зелья нет? Влад только хмыкает, а моя бровь медленно уползает куда-то в сторону затылка. – Ха-ха, как смешно. – Разве я смеюсь? – Нет, ты уже полчаса тыкаешься в свой телефон и поэтому, будь так любезна, засунь его в сумку и сделай вид, что ты страшно занята. Твоего парня со смычком никто не умыкнет. – С чего ты взял, что это он? – Потому что это он. – Влад звучит с ощутимой усмешкой, за которой кроется тонна уверенности в своих словах. – Тоже строчит, не поднимая головы. – А ты откуда знаешь? – Подозрительность в Снежкиных глазах можно различить, даже если глядеть против солнца. Ух как вспыхнула. Жнецов же невозмутим, как слон. – Видел. – Где видел? – Мне описать, во что он был одет, куда смотрел и не крутилось ли каких-нибудь девушек поблизости? – Я тебя сейчас ударю, Жнецов, – предупреждает, но мобильник все-таки откладывает в сторону. Явно не может придумать куда деть руки и сцепляет пальцы в замок. – Ага, давай. – Влад кивает и все никак не разберется с яркой упаковкой. Словно решая, есть его или нет. Вдруг правда приворот? И что мне потом делать? Плакать и бегать за ним, рассказывая о страдающих без отца детях? – Только ори на меня погромче, когда будешь бить. Сегодня скучно, давай хотя бы поиграем в драму. – Да иди ты, драматический актер. – Снега пихает его в словно специально подставленное для этого плечо и дергает за молнию на сумке. – С тобой связываться – себе дороже. И я бы не согласился с ней, да только ее виолончелист все еще осторожно спрашивает, а не против ли Влад, что они так часто тусят вместе. Этакий парень на полставки, в обязанности которого входят общение, дружеские посиделки… и, кажется, все. Насколько я знаю, за последние полгода воспетого во всех мелодрамах первого поцелуя у них так и не случилось. Так только, смазанные и неловкие, в щеку. Попробуй-ка убеди кого-то, что вот это недоразумение в белой футболке, раздавшееся в плечах за последние два года, – гей. Недоразумение, которое настолько привыкло к вниманию к своей персоне, что даже глазом не ведет, когда ветер доносит снизу упоминания его имени. А вот я веду, и еще как. Ох уж эти первокурсницы. – Кирилл же связался – и ничего, – произносит задумчиво и наконец надрывает упаковку уже наверняка начавшего таять мороженого. Еще бы, я сам сейчас капать начну, а если в течение часа не уберусь куда-нибудь в тенек – и вовсе превращусь в лужицу. – Пока не жалеет. – А сейчас тебя ударю уже я, – обещаю и даже непременно ударю, но позже, когда поблизости не будет чужих любопытных глаз. – Что значит «пока?» – Ага… – Игнорирует вопрос и аккуратно, чтобы не накапать на светлые джинсы, скатывает снятую обертку в такой себе карикатурный шарик и заталкивает его почему-то в боковой карман моего рюкзака. – Давай и ты, что уж тут. Рекомендации те же. – Отстань. – Надеюсь, что тычок коленкой в его не так заметен, как Снежкин шлепок по плечу. – И ешь уже свою льдинку на палочке. – Да это вроде тянучка… Или как ее? Вертит и так и этак и все-таки осторожно касается языком. Пробует с видом великого дегустатора и, цокнув языком, кивает. – И как оно? – спрашиваю только потому, что иначе затянувшаяся пауза и зрительные образы сделают свое грязное дело, а мне потом страдать остаток дня от невозможности выгнать соседа по комнате… куда-нибудь. – Нормально. Хочешь? – Глядит совершенно невинно и даже протягивает мне не успевшую потечь лишь каким-то чудом штуку. – Тебе как больше нравится, откусывать или сосать? Снежка показательно давится воздухом и кашляет. Я же краснею как гребаный кинутый в кипяток рак. От злости и смущения одновременно. Влад на это лишь улыбается и утешающе хлопает меня по бедру. – Да ладно тебе, можешь не отвечать, малыш, – подмигивает, облизав ставшие блестящими губы, и заканчивает так, чтобы уж точно добить и меня, и Снежку, которая по новой хватается за телефон: – Я и так знаю, что… – Скажешь это слово – и разлюблю, – предупреждаю и надеюсь, что краска уже медленно отливает от лица. Потому что нет ничего более дебильного, чем краснеть от пошлых шуток чувака, который ляпает подобное по двадцать раз на дню. Потому что нет ничего более дебильного, чем краснеть рядом с чуваком, на которого так или иначе смотрят все, а значит, рикошетом достается и мне. – Угрожаешь? – Предупреждаю. И вообще, ешь молча свою фаллическую тянучку, – проговариваю скороговоркой и демонстративно поворачиваюсь всем корпусом к сестре. – Когда ты познакомишь меня со своим виолончелистом? Снежка замирает, не добрав до конца слово. Сообщение повисает неотправленным. – Это в смысле? – В прямом. Почему Жнецов его знает, а я – нет? Ты вообще чья сестра? Моя или общественная? – Последний год я уже сомневаюсь, что только твоя, если честно. И твой Жнецов с ним знаком только потому, что везде лезет. – С этого момента – с подробностями, пожалуйста. – Взглядами снова с этим невозможным придурком, переставшим дурачиться и отгрызшим уже половину замороженной сосалки, пересекаемся. – Зачем ты лезешь к чужому виолончелисту? – Чтобы убедиться, что этот виолончелист достоин нашей прекрасной сестры. И потом, к нему – это не на него, так что не надо мне тут. Едва не прикусываю язык, но Влада куда больше волнует реакция Снежки. Только и успеваю вертеть головой, чтобы ничего не пропустить. – И не смотри на меня так, будто собираешься убить, Снега. – Я и собираюсь. Прямо сейчас встану и задушу тебя! – Да ладно тебе! Ну столкнулись около курилки, потрындели… И что? – Он не курит. Влад тут же прикрывает испачканный мороженым рот ладонью и пачкает ее. Отвлекается от изображения показного ужаса и принимается рассматривать липкие розовые разводы. – Хорошо, не в курилке, но сути это не меняет. Я не лезу больше чем нужно, и, если уж на то пошло, могла бы действительно познакомить его с Киром. Бедняга бы понял наконец, что мы с тобой никакие не бывшие, и у тебя наконец-то будет… – Успевает прикрыть лицо, в которое стремительно летит женская сумка, и, перехватив за широкую лямку, выдрать из тонких девичьих пальцев. – Парень, а не то, о чем ты думаешь день и ночь! – Я не думаю! Смотрим на нее уже оба. Я даже рискую осторожно приподнять бровь, готовый по примеру Влада, если что, защищать свое лицо. Снежка закатывает глаза и как-то слишком быстро сдувается: – Но не день и ночь же! – Сколько у тебя до пар? – Этот вопрос уже мне, и, не совсем понимая, к чему это он, заглядываю через руку Снежки и, прищурившись, всматриваюсь в цифры. Любит же Влад скакать с темы на тему. Сначала выведет на какое-нибудь дерьмо, а потом «окей, пошли пожрем». – Минут пятнадцать, а что? – Значит, опоздаешь. – Двигается ближе, теперь сидит аккурат между мной и сестрой. И как только задница от этой спинки еще не квадратная? Неудобно же! – Давай, мать. Прекращай ломаться и тащи сюда своего старомодного кавалера. Познакомишь его с Киром, а ближе к выходным стаскаемся куда-нибудь все вместе. Смахивает на план по спасению Снежкиной личной жизни. И несмотря на то, как я отношусь к публичным проявлениям чувств, ради нее готов побыть немного меньшей букой, чем обычно, если это как-то поможет ее робкому парню убедиться в том, что Жнецов предпочитает вовсе не кружевные лифчики. – Это зачем еще? Смахивает на план, да только Снежка выступает как самая подозрительная сторона. Которой все тревожно и почти заговор. – Затем, чтобы твоя нежная фиалка убедилась, кого именно я… Еще одна попытка нападения, на этот раз просто раскрытой ладонью, что встречается с выставленной вместо щита сумкой. – …люблю. Снег, ты нормально? Нельзя же так над собой измываться и везде видеть какой-то подтекст! Давай, пиши. Попроси минералки притащить или еще там чего, я не знаю. Снега выглядит весьма скептичной. Снега выглядит задумчивой, а после – решительной. Поправляет очки наконец, отводит прядь волос за ухо и, коротко мотнув головой, стирает сообщение и пишет новое. Отправляет. – Сделаешь мне одолжение, Жнецов? – Для тебя – все, что угодно, родная! Ради нашей с тобой любви я готов… Прерывает его спешным кивком головы, словно говоря, что все это слышала и было бы неплохо сменить пластинку. – Вот именно так и не делай, – просит в шутку вроде, а вроде и нет. Не разберешь. И я, наверное, могу понять ее. Шутеечки у Влада иногда действительно бесящие, а уж тем, кто к ним не привык… – А лучше запихай свое мороженое в рот и молчи. – Да мне уже и пихать тут нечего, – показательно закусывает почти опустевшую палочку, и последний кусок замороженной, обтекающей на жаре тянучки отваливается и художественно расплывается по жнецовской футболке. По белой жнецовской футболке. Заметной ядовито-розовой кляксой на груди. Смазанное «бля» вполголоса почти было ласкает мой слух. Допизделся все-таки! А нечего было совать свои руки, ноги и нос в чужую личную жизнь и шутить ниже пояса. Пожимает плечами, перегоняет палочку в левый уголок рта, сжимает ее и поднимается на ноги. Оглядывается по сторонам, задерживается взглядом на давно бегающих внизу в одних шортах парней и на целую секунду, больше положенного, косится на нижние ряды. Кому-то недоперепало восхищенных вздохов, я не понял? Берется за край футболки и, уже задрав ее на треть, останавливается под мое негромкое и звучащее подозрительно маниакально «Ну рискни». – Но пятно… Даже не думай светить моим имуществом! Нет, нет и еще раз нет. Исключено. – Замоешь так. Тут же смекает, как все обернуть себе на пользу, и послушно опускает футболку. Косится на кляксу и едва уловимо кривится. Мерзковато, наверное, ощущается на коже. Впрочем, нужно будет как-нибудь проверить это. Опытным путем. – Поможешь? – Приподнятая бровь, ухмылка, что совершенно не портит дурацкая круглая палочка. Блеск в глазах и растрепанные небрежным движением пятерни волосы. Откажешь такому, как же, ага. Откажешь, а после будешь жалеть полжизни и, рыдая, рассказывать об этом внукам. Коротко киваю, понимая, что знакомство экстренно откладывается. Минут на пятнадцать по приблизительным подсчетам. Коротко киваю и, быстро глянув на Снежку, указываю рукой на нечто неопределенное. Нечто неопределенное, расположенное где-то между запирающимися изнутри на хлипкий шпингалет туалетами и мужскими раздевалками. И там и там есть раковина, если что. И там и там при очень большом желании можно успеть отстирать футболку. Довести себя до удушья можно тоже, потому что прерываться, когда целуешься с парнем в мокрой обтягивающей майке, – преступление. Особенно, если этот парень охуенный и совсем-совсем-совсем твой. Что бы там ни думал таинственный Снежкин виолончелист, которого я видел лишь мельком и вряд ли бы узнал, если бы столкнулись лицом к лицу. Снежкин виолончелист, который сейчас принесет сестре минералки и, надеюсь, не решит сгонять помыть руки. Солнце светит. Птички гадят на верхние скамейки, что опоясывают стадион. Спешно сбегаю по ступенькам вниз спустя три минуты после того, как ушел Влад. Спасибо тебе, фруктовая хреновина на палочке, теперь и мне захотелось тоже. Обязательно куплю, если продолбаю только начало пары, а не всю.